Парис взял купюру, тщательно ее рассмотрел, будто мог по виду распознать фальшивку. Испытав побуждение уделить Бену Франклину столько внимания, сколько тот, похоже, заслуживал, он обратился к Белому Подонку:
– На пособии-то нормально, да? Я всегда знал, что у белых даже нищие при деньгах.
Парис, набрав сдачу, протянул ее Белому Подонку. Белый Подонок запихнул горсть купюр в карман – как поступил бы, получив вместо сдачи, допустим, использованный носовой платок.
Белый Подонок сгреб буррито, потащил их – несколько штук выпали по дороге и брякнулись о линолеум – к бесплатной микроволновке гастронома "24/7" и засунул все разом внутрь.
Парис, наблюдавший за этой единоличной акцией протеста, вышел из-за прилавка.
– Эй. По одному.
И тут двое подростков, выжидавшие момент, залезли за прилавок и схватили "Пентхауз", который пасли всю ночь.
– Эй! – Парис кинулся за ними. Белый Подонок включил микроволновку. Перегруженная машина затрещала, заискрилась и, изрыгнув раскаленные буррито, разметала их по всему магазину.
Подростки выскочили в дверь.
Повсюду таяли, размораживались и растекались ошметки рассеянных по полу буррито.
Парис поймал взглядом свое отражение в зеркале гастронома "24/7". Кривое зеркало исказило затянутое в цветную униформу туловище Париса, придав ему сильное сходство с печальным цирковым клоуном.
– Хватит, – пробормотал клоун. – Не могу больше.
* * *
Мистер Башир был малый с пониманием.
– Подобные дилеммы встают перед управляющим каждый день, – сказал он. Мягко сказал, сочувственно, несмотря на утрату микроволновой печи.
Парис не помнил, чтобы мистер Башир когда-нибудь впадал в бешенство. Это, наверно, оттого, думал Парис, что мистер Башир родом то ли с Ближнего Востока, то ли просто с Востока, то ли из какой-то кишащей террористами, истерзанной войнами страны в тех же краях, – и если ты выбрался оттуда живым, любой облом в этой жизни для тебя не опасней массажа ног.
Башир продолжал:
– Журнал или микроволновка. Ты хотел помешать малолеткам читать, а в это время микроволновка сгорела, как курочка у моей супруги.
А ты ругаться-то вообще умеешь? Со своим певучим говорком? Да ты небось даже материшься все равно что – хлюп-хлюп – пузыри губами пускаешь.
– Простите. Я только на секунду отвернулся и...
– Из жизни нужно извлекать уроки, твой урок таков: если ребятишки хотят испытать эрекцию, пусть потешатся, но сбереги микроволновку.
– Я не... Простите меня...
– Новый день принесет новые возможности. В следующий раз будешь на высоте.
Как это любезно со стороны мистера Башира: "Новый день. В следующий раз". Завтра.
Завтра. В следующий раз. Любезность, подобная пощечине. Сколько еще раз Парису на посту ночного продавца гастронома "24/7" надеяться на это "завтра"?
– Хорошо. До завтра, мистер Башир.
На улицу. На стоянку. Парис двинулся к своей машине, "АМС гремлин" 1976 года. Это был жалкий закос под "форд пинто", который, в свою очередь, был самым дрянным образчиком машиностроения, когда-либо порожденным лучшими мозгами Детройта, однако до сих пор пользовался спросом. Проржавевшие дыры величиной с кулак, осыпающаяся хлопьями краска – даже если сама по себе машина хоть чего-нибудь стоила, в таком состоянии она не стоила ничего.
Что-то новенькое: на земле сидел Белый Подонок, привалившись к двери водителя. Этого Парису точно не было нужно.
– Э, вставай, давай. Ну! – Он пнул и потеребил ногой Белого Подонка, твердо решив не трогать рукой эту падаль. – Э... Э! Ты спишь на моей машине. Давай, давай, поднимайся. Шевелись.
Белый Подонок пошевелился. В ответ на пинки он сполз по машине и грохнулся башкой об асфальт.
– Ты жив? Тебе плохо или чего?
Плохо или чего, подумал Парис. Нагрузился или чего? Набрался или чего? Упыхался, удолбался или чего? Убился или чего?
Парис, забыв о своем решении не трогать падаль, тряхнул парня руками:
– Вставай, а? Тебе в бомжатник пора.
Белый Подонок, еле шевеля губами, почти шепотом:
– Я... Я хочу домой.
– Мы оба хотим домой, так, может, свалишь отсюда?
Белый Подонок освободил Парису ровно столько места, сколько тому требовалось, чтобы протиснуться в "гремлин" и подать машину назад, не помяв ему при этом колесами башку. Парис завел мотор и приготовился поступить просто – дать задний ход. Вырулить в сторону. Двинуть домой.
Но он поступил иначе. Он оглядел стоянку: пусто. Кинул взгляд на обступивший ее со всех сторон Голливуд: темно и безлюдно. Если не считать бомжей, похожих на насильников, и наркоманов, похожих на убийц. А тут – Белый Подонок, почти вырубившийся, и карманы у него – вспомнил Парис – полны наличностью. Окровавленная камбала в ожидании акул, которые вот-вот почуют запах.
Опустив стекло, Парис высунулся из машины:
– Тебе нельзя тут, друг. Обчистят.
Сквозь шипение мотора "гремлина" он услышал: "Хочу домой".
Парис еще раз оглядел стоянку. Такая же темная и безлюдная – а вокруг насильники и наркоманы, которые, кстати (или у него уже паранойя?), начали подбираться ближе. Они ждут, пока Парис уедет. Они ждут, что он оставит им Почти Вырубившегося Белого Подонка.
Парис выключил мотор.
Парис не был излишне порядочным человеком и не считал себя таковым. Он не ходил с пожертвованиями по благотворительным столовым, ему было, в общем, мало дела до лесбиянок, собиравших деньги в фонд борьбы со СПИДом на рынке Мэйфэйр в Западном Голливуде. Он был из тех, кто живет по принципу "береженого Бог бережет" – то есть если ты будешь изо всех сил игнорировать чужие напряги, чужие напряги запросто могут однажды напрячь тебя самого. Так что иногда Парис неожиданно для себя брался за дела, за которые ему браться не хотелось, но которые, подобно некому ритуалу, помогали отвести беду от его и так не слишком легкого существования.
Вот и сейчас.
Парису было знакомо это ощущение, эта потребность подбавить себе хорошей кармы – ощущение, по правде сказать, не из приятных.
– Черт побери.
Он вылез из "гремлина". Схватил Белого Подонка под мышки и засунул его в машину.
– Хорошо бы у тебя СПИДа не оказалось или еще какой-нибудь дряни.
СПИДа. Надо, пожалуй, отнестись поотзывчивее, когда лесбиянки будут собирать деньги, подумал Парис.
* * *
– Ты, урод вонючий, – объявил Парис.
Это безумие, подумал он. Но безумие завладело им еще на бульваре Сансет, после того как он спросил у Белого Подонка, где тот живет, а Белый Подонок в ответ ткнул ватным пальцем на запад – и молчок.
И Парис направил свой "гремлин" на запад. Белый Подонок растекся на соседнем сиденье, в полупрострации, полуанабиозе, испуская сложный аромат на основе блевотины, мочи, табака и обычных физиологических испарений.
– Урод вонючий, – констатировал Парис.
Белый Подонок в ответ бухнулся головой о дверное стекло.
– Вонищу теперь отсюда не вытравишь. Скажи еще, что мне надо окна открыть. Открывай не открывай, вонища такая, что бесполезно.
В промежутках между тирадами Парис начал кое-что замечать – смутно, поскольку особой наблюдательностью не отличался. Он двигался на запад, куда указал ему пальцем Белый Подонок, из загаженного района Голливуда они въехали через Ла-Бреа во вроде бы приличный район Голливуда, через Кресент-Хайтс в приличный район Восточного Голливуда, а через Догени – в чрезвычайно приличный район Беверли-Хиллз. Париса до такой степени занимали новые ароматы "гремлина" и размышления о том, как с ними быть, что он не очень-то озирался по сторонам.
– Тебе куда, друг? До Санта-Моники я тебя не повезу. Ты хоть знаешь, куда тебе надо, или так...
Кстати, подумал Парис, а что, если Белый Подонок совсем не так удолбан, как кажется? Что, если он просто прикидывается, чтобы проехаться с таким вот Душевным Пареньком, у которого хватило ума посадить его в машину и катать до тех пор, пока они не очутятся в каком-нибудь тихом, уединенном местечке, типа парка Вилл Роджерс, куда ходят дрочить бывшие поп-звезды и где Белый Подонок сможет учинить над Душевным Пареньком какое угодно непотребство, и некому будет прийти пареньку на помощь?
И кстати, вот еще что, подумал Парис, большинство серийных убийц – не белые ли подонки?
– Здесь!
Слово Подонка прозвучало так громко и неожиданно, что Парис резко крутанул баранку, и "гремлин" вынесло на встречную полосу.
Заревел гудок, вспыхнули фары несущегося навстречу "джэга".
Парис рванул тормоза с воплем: "Не ори так! Ты, ублю..."
– Тут. Поверни.
Парис посмотрел направо, куда просил повернуть Белый Подонок, – Парис проезжал здесь тыщу раз, но никогда не поворачивал, потому что резона не было, и ему не могло прийти в голову, что резоном станет доставка на дом какого-то синяка. Улица Беладжио. Западные ворота Бэл-Эйр.
– Ты тут живешь?
Усталый, измотанный Парис не мог уразуметь, почему этот бродяга желает быть высаженным в одном из роскошных кварталов города.
– Ага.
Парис затормозил посреди дороги, "бэнцы" и "бимеры" ревели, объезжая его. Как ни скептически он относился к просьбам Белого Подонка, но вот заехал в итоге к черту на рога. Что ж, досюда он доезжал, почему не заехать чуть дальше?
– Понял. Если уж бомжевать, то в лучшем районе, – прохрипел он.
"Гремлин" просигналил о повороте направо и въехал в Бэл-Эйр.
Парис проехал по Беладжио, по Чалон, по всей Роскомар и добрался почти до самого юга Малхолланда, чуть ли не самой южной окраины Лос-Анджелеса, и тут Белый Подонок указал Парису на огромные железные ворота, за которыми длинная дорога уводила в чащу деревьев.
Шутки продолжаются, подумал Парис. Белый Подонок? Здесь живет? Нет. Такого не может быть.
Белый Подонок тем временем выпрыгнул из "гремлина" и набрал несколько цифр на панели. Ворота медленно открылись – будто попятились от него.
Белый Подонок снова влез в машину. Парис, в крайнем изумлении:
– Слушай, так какой конечный пункт?
– Никакой. Приехали. – Белый Подонок довольно стремительно трезвел. Так стремительно трезвеют те, кому доводится это делать регулярно.
– У тебя чего, родители богатые?
На этот раз удивился Белый Подонок, но то было приятное удивление.
– Ты не понимаешь, кто я такой.
– Посмотришь вокруг, так кажется, что ты король вертепа.
Белый Подонок осклабился, но не засмеялся. Не потому что не хотелось. Скорее не было сил.
Парис миновал огромные ворота и подъехал к не менее огромному дому. Большой дом, каменный, типа английского загородного особняка. Парис не знал, какой это стиль, зато знал, что такого дома ему видеть не приходилось. По крайней мере, так близко.
Ошеломлял не только сам дом, но и сад. В ярдах? В акрах. Луг. Заросли, изумрудная трава, деревья... пруд. Вон всего сколько – и работа еще не закончена. Садовый инвентарь, кусты с перевязанными корешками, мешки с удобрением. Неужели можно еще лучше обустроить участок земли? – размышлял Парис.
Дорожка к парадной двери особняка. Сколько вообще нужно особняку дверей? И как они называются? Западная? Восточная? Вход для посетителей? Гостиная под открытым небом?
Какой бы ни была дверь, как бы она ни называлась, Белый Подонок вылез из "гремлина", открыл ее и вошел в дом. Парису ни слова, просто вылез, а потом вошел.
Дверь осталась открытой.
Узкая щелка. Намек. Открытая, манящая щелка. Легкий флирт – как улыбка или взгляд проходящей мимо женщины. Немое предложение любопытному, ожидающему, что над ним учинят.
Итак, у Париса был выбор. Он мог развернуть "гремлин", уехать прочь и больше ничего не узнать о происшедшем в тот вечер, кроме того, что он знал и так: подвез пьяного голливудского бомжа, который больше похож на пьяного бомжа с Бэл-Эйр, который вообще не бомж. Парис мог развернуться, уехать, оставив все как есть – мало ли безумных историй происходит в Лос-Анджелесе?
Или...
Дверь была по-прежнему открыта. Флирт продолжался.
Парис повернул ключ. Мотор "гремлина" чуть-чуть погудел, потом зашипел и вырубился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32