Так он оказался в ее квартире и сидел теперь на стуле, глядя на Уиллию, расположившуюся на диване – целиком обнаженную, – расчесывающую волосы. Длинными, размеренными движениями, чуть не вгонявшими Париса в транс.
Без одежды великолепное тело Уиллии смотрелось еще великолепнее. К тому же она была неглупа. Университетов она, конечно, не кончала, однако, поболтав с ней, Парис понял, что она не так глупа, как, по его представлениям, должны быть глупы танцовщицы.
Она была не так глупа, как две его знакомые стриптизерши. Короче – смышленая девка с отличным телом... "И как такую девушку занесло в Вегас?" – недоумевал он.
– Как такую девушку занесло в Вегас? – спросил Парис.
– Ты что, всегда так клеишься, а? – Уиллия по-прежнему занималась волосами.
Уверенно:
– И не думал даже. Все, ухожу.
– Уходишь, но еще не ушел. – Она провела рукой в том месте, где сходились ее бедра.
До Париса донеслось хлюпанье. По крайней мере, ему так показалось.
Нет, он еще не ушел. Его самоуверенность таяла на глазах. А нетерпение возрастало.
Уиллия это почувствовала. До Уиллии дошло. Уиллия улыбнулась. Она не прочь была потрахаться, но больше всего на свете ей нравилось динамить мужиков. Она сказала:
– Зачем тебе это знать? Как только мы расстанемся, ты пожалеешь пару центов мне на открытку.
– Почему ты так уверена?
Тут Уиллия перестала улыбаться:
– Потому что такую девушку, как я, занесло в такое место... – Уиллия прекратила причесываться. Она обернулась, посмотрела в сторону Париса. Не на него, а лишь в его сторону. И начала свой рассказ.
– Я подумала, – сказала Уиллия, – что неплохо бы махнуть в Лас-Вегас. Я тогда танцевала в Индианаполисе. Как-то раз пришли люди из казино, искавшие молодые таланты. Мне казалось, я недостаточно красива, чтобы пробиться в нью-йоркские модели, и недостаточно хорошо играю, чтобы стать звездой Голливуда. А вот быть танцовщицей в Вегасе я смогу. И смогла. Ну, сперва надо было сиськами посверкать, конечно.
– Они у тебя, кстати, первый сорт.
– Спасибо. Ну и вот, какого черта сидеть в этой дыре, а? Мне было семнадцать. Я бросила школу и рванула на Стрип.
– Родители-то разозлились?
– Я дала им слово, что немного подзаработаю, а после закончу школу. – Уиллия снова поднесла к голове расческу и медленно провела по волосам. Отработанным движением. – Я их обманула.
Парис попытался слегка подбодрить Уиллию. Отчасти чтобы Уиллия повеселела. А больше для того, чтобы набить себе цену.
– Ну не закончила школу, что с того? Ты приехала в Вегас, стала танцовщицей. Мечта сбылась.
Парис наконец поймал взгляд Уиллии, но взгляд ее говорил: "Ты тупица".
– Я никогда не мечтала быть танцовщицей. Жизнь заставила. Сначала было весело, понимаешь? Танцевать, тусоваться, девчонки хорошие. Всегда есть следующий год, чтобы заняться чем-то другим, всегда впереди есть год, чтобы привести жизнь в порядок. Но каждый год приходят девочки на год младше, на год смазливее. На год лучше. А однажды ты просыпаешься, и они младше уже не на год, не на два года, а на пять лет, на восемь, и ты уже танцуешь не для того, чтобы танцевать. Ты танцуешь, чтоб не сойти с дистанции, танцуешь, чтоб платить по счетам. Ты танцуешь, чтобы выжить. И вот я здесь. Я по-прежнему в Вегасе. Я по-прежнему танцовщица. Я по-прежнему жива. Еле-еле.
Зрелище краха, зрелище, такое знакомое Парису, предстало перед ним.
– Ты спрашивал, – сказала Уиллия.
Парис кивнул.
Наступил тягостный момент и затянулся надолго.
Уиллия встала с кровати, как бы говоря "хватит об этом" – так, будто предыдущий разговор происходил между другими людьми. Она приблизилась к Парису, усадила его в кресло.
Парис воспрял духом – и отчасти телом.
А Уиллия снова заулыбалась:
– Мне нравятся черные парни. Как думаешь, это чудно, что мне нравятся черные парни?
– Сейчас я думаю, что мне на это наплевать.
– Что-то есть в этих черных.
Парис нежно провел руками по спине Уиллии, по ее бедрам – ни грамма жира, только изгиб чистой мышцы. Танцовщица все-таки.
– Ты, наверное, мечтаешь быть хозяйкой плантации, раз тебя черные возбуждают?
– Ну, вряд ли все настолько серьезно. Я скорее... – Уиллия напряглась, у нее прервалось дыхание. Руки Париса скользнули по ее ягодицам. – Я скорее... – она с трудом продолжала, – мечтаю о хорошем сексе. – Она коснулась губами его уха. Томно прошептала: – Если я не буду держать себя в руках, я, наверное, могу и влюбиться в черного парня. – Потом отступила, посмотрела в глаза Парису и продолжала его подзуживать: – Тебе есть кого любить?
– Не совсем.
– Что значит "не совсем"?
– Ну...
Нена. Интересно, любит ли он Нену? Не изменяет ли он ей? Было ли между ними что-то такое, из-за чего можно сказать теперь: да, он ей изменяет? Он подобрал ее (или она его подобрала), и они приторчали друг от друга, – она, конечно, потратилась на него, но он же внесет ее в свой список кредиторов. И еще они собирались вместе уехать. Парис воспринимал это всерьез. Более чем. Но... Уиллия. Он ведь и ее не обманывает. Или обманывает?
– Мне все равно, – подытожила Уиллия. – Я не верю в любовь.
– Ты не ве...
– Я не верю в любовь, – еще раз провозгласила она.
Парис ждал большего. Большего не случилось, и тогда он спросил:
– Во что ты веришь?
– В похоть и страх. Я думаю, люди сходятся, оттого что их тянет друг к другу похоть. А остаются вместе из страха одиночества.
– Ты со мной только потому, что тебе страшно остаться в одиночестве?
– Если я скажу "да", тебя это заденет?
– Говорю же, сейчас мне на это наплевать.
Парис снова потянулся к заднице Уиллии. Уиллия потянулась к ширинке Париса.
* * *
Гейл нравилось возвращаться домой по ночам. Безвылазно проторчав два дня в казино – как подопытная крыса, запертая в душной лаборатории, – она с удовольствием впускала в легкие прохладный воздух. Служебный вход находился на тылах "Плазы". Персоналу "Плазы" не разрешалось пользоваться парадным входом. В этом есть что-то непрофессиональное. Чего им околачиваться возле рекламных щитов на тротуаре? Гейл было плевать. Выйти из здания через парадный вход быстрее. И напрасно хозяева этого не понимают. Скоро в жизни Гейл наступит период, когда она будет сама себе хозяйка.
Брансон, взявший на заметку, что Гейл выходит через парадный вход, торчал неподалеку, делая два дела разом: ждал девушку и – с пятью косыми в кармане – Париса, который, как полагал, зная его, Брансон, мог прийти за деньгами, а мог и не прийти. С той точки, в которой зависал Брансон, оказалось удобно наблюдать за чередой лохов – банкротов во всех значениях этого слова, – забегавших в "Плазу" и вскоре вылетавших обратно еще большими банкротами. Время от времени в казино наведывался какой-нибудь пижон. Брансон считал, что все это гуляки со Стрипа, которые приходят сюда полюбопытствовать, как бедняки спускают деньги, или топают к видеопокеру в баре, чтобы снять проститутку, обслуживающую по низким ценам.
Из казино вышла Гейл, проследовавшая мимо Брансона со всей индифферентностью, на какую подсознательно была способна.
Брансон взял ее за руку, чтобы притормозить, и был изрядно удивлен объему мышечной массы, скрытой под рукавом. Брансон немедленно отпустил руку. Посмотрев на Гейл, он заподозрил, что она из тех женщин, которые не боятся использовать дары Господни, в том числе мускулы на руках.
– Вы чего-то хотели, – констатировала, а не спросила, Гейл, причем констатировала скорее утомленно, нежели вежливо.
Брансон понадеялся, что ее утомленность – симптом недомогания, бесплатно прилагающегося к восьмичасовому рабочему дню, а не сиюминутная реакция на его персону.
– Я Брансон, – представился он.
Гейл не удостоила его ответом.
– Вы здесь недавно.
Ее равнодушие только усугубилось.
– Я подумал, вы же здесь недавно и, может, еще мало кого знаете, и я бы мог вам... кое-что показать.
– Покажите мне кое-что, – повторила Гейл; черты ее лица сложились в очень задумчивую гримасу. Она пару раз кивнула, помедлила, будто собираясь с мыслями, потом сказала: – Я совершенно не хочу ребенка, – сказала Гейл, и Брансона передернуло: таких откровений он никак не ожидал.
Она продолжала:
– Я совершенно не хочу ребенка, а когда женщина не хочет ребенка, тогда, кроме как менять колеса или передвигать мебель, мужчина ей ни для чего не требуется.
Брансон задумался в поисках столь же краткого аргумента.
– Вы не хотите иметь ребенка, но это не значит, что вы не можете развлечься.
– Типа, в боулинг поиграть?
– Типа, потрахаться.
– А знаете, почему хорошо быть женщиной? Женщины могут развлечься и без мужчин.
– Вы что, лесбиянка? Я никому не скажу, но признайтесь, вы лесбиянка?
Лесбиянка? Это объяснило бы, почему Гейл не в кайф трахаться с мужиками. Но дело в том, что ей было в кайф трахаться с мужиками, и некоторые мужики из ее прошлого были тому подтверждением. Был Джон, который в течение восьми месяцев проматывал ее деньги и бегал за другими бабами, а потом исчез, и с тех пор от него ни слуху ни духу. Нельзя, правда, сказать, что она рыдала до потери сознания и слагала поэмы о несчастной любви. Был еще один, чьего имени она даже не могла вспомнить, этот разговаривал как хозяин и вел себя как хамло, а в остальном напоминал скорее половую тряпку. Его исчезновение тоже стало для нее большой удачей.
И вот к ней еще один подъехал, Брансон его зовут, хочет затащить ее в койку. Но из всего, что видела Гейл, кроме его не вполне пристойных взглядов и ухваток типа "мы-не-знакомы-но-ты-обязана-со-мной-переспать", в нем не было и толики того, чем располагали двое ее последних мужчин. Так что нет, дело не в том, что Гейл было не в кайф спать с мужиками, просто было очень тяжело найти мужика, с которым стоило бы потрахаться. И сознание, что ей, по сути, все равно, найдет она такого или нет, раскрепощало ее по-настоящему.
В ответ на вопрос Брансона:
– Нет, я не стала лесбиянкой. Я просто освободилась.
Брансон уяснил обстановку. Может, и было время, когда он мог охмурить Гейл и прорваться в райский сад меж ее ног, но это время давно прошло. Гейл никто не нужен. Гейл на кривой козе не объедешь.
Она пошла прочь от Брансона.
Гейл переступила порог и направилась в Вегас.
* * *
В большом роскошном лас-вегасском отеле, на двенадцатом этаже, по коридору от лифта, был номер 12-101. Мини-люкс. Дверь заперта, а на ручке табличка – "Не беспокоить". В мини-люксе на кровати сидел Джей с телефоном в одной руке и "Полными лас-вегасским деловыми белыми и желтыми страницами" в другой. На полу лежал Маркус, по-прежнему мертвый и с каждой минутой становившийся все мертвее.
Джей набрал номер. Последние три года он работал помощником у нескольких безымянных, безликих, бездушных, не умеющих разговаривать иначе как кричать агентов, а за три года на такой работе набираешь массу телефонных номеров. До фига и больше. Но еще ни разу Джей не делал этого с такой решительностью.
Раздался гудок... гудок...
– Гостиница "Лас-Вегас", – ответили на другом конце.
Джей попросил:
– Номер Париса Скотта.
После короткой паузы:
– Извините, Парис Скотт у нас не регистрировался.
Джей повесил трубку. Черт! И все равно это блестящий план – обзвонить все мотели, все притончики куда мог зарулить субъект – несчастный гаденыш – типа Париса. Он будет звонить и спрашивать этого слизняка до тех пор, пока не найдет его. Блестяще. Никому и в голову не мог прийти такой простой и эффективный план. Только тому, у кого в груди ледяное, жестокое сердце убийцы. Джей улыбнулся собственной сообразительности... улыбнулся... пустил слезу, потом опять улыбнулся.
Послышался стук в дверь.
– Горничная, – раздался голос.
– Нет, – ответил Джей. Он уже набирал указательным пальцем следующий номер.
В дверь постучались еще раз. И повторили:
– Горничная.
– НЕ НУЖНА МНЕ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, НИКАКАЯ ГОРНИЧНАЯ, СПАСИБО БОЛЬШОЕ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32