Восхищённый Уильям не отрывал от неё глаз.
– Миссис Брукс, у банка нет намерения отнять у вас последнее имущество. С вашего разрешения мы ограничились бы только продажей ваших акций и ценных бумаг. Всё остальное из перечисленного вами, включая и дом, могло бы, на наш взгляд, остаться в вашей собственности.
– Я ценю ваше великодушие, мистер Каин, – начала она неуверенно. – Но я не желаю оставаться в числе должников вашего банка, не желаю, чтобы на имени моего мужа лежало хотя бы пятнышко. – Её голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. – В любом случае, я намерена продать дом во Флориде и как можно быстрее вернуться в дом моих родителей.
От слов о том, что она возвращается в Бостон, пульс Уильяма участился.
– В таком случае мы можем достичь соглашения относительно механизма продажи, – заметил он.
– Мы можем сделать это прямо сейчас, – заявила она решительно. – Вы должны получить всю сумму полностью.
Но Уильям уже настроился на ещё одну встречу.
– Давайте не будем принимать чересчур поспешных решений. Полагаю, будет разумным проконсультироваться с моими коллегами и обсудить этот вопрос ещё раз чуть позднее.
– Как хотите, – пожала она плечами. – В любом случае деньги меня не интересуют, но мне не хотелось бы причинять вам неудобства.
– Миссис Брукс, – мигнул Уильям, – должен признаться, что я приятно удивлён вашим великодушным отношением. Позвольте же, по крайней мере, пригласить вас на ланч.
Она улыбнулась впервые за всё время разговора, и на её правой щеке образовалась неожиданная ямочка. Уильям с восхищением уставился на эту ямочку и во время долгого застолья в «Ритце» из кожи лез вон, чтобы она появилась опять. Когда он вернулся, был уже четвёртый час.
– Долго же вы обедаете, Уильям, – съязвил Тони Симмонс.
– Да, дело Брукса оказалось более сложным, чем я ожидал.
– А мне оно – после знакомства с документами – показалось довольно очевидным, – сказал Симмонс. – Она ведь не возражала против наших предложений, нет? Я считаю, что мы в этом случае были довольно щедры.
– Да, она тоже так считает. Мне пришлось убеждать её не лишать себя последних денег во имя накопления наших резервов.
Тони Симмонс уставился на него.
– Вот как? Что-то непохоже на того Уильяма Каина, которого мы все так хорошо знаем и любим. Впрочем, у банка ещё не было более подходящего повода проявить великодушие.
Уильям поморщился. С самого первого дня он и Тони Симмонс всё сильнее расходились во мнениях относительно перспектив развития фондового рынка. С момента избрания Герберта Гувера в ноябре 1928 года индекс Доу-Джонса стабильно шёл вверх. Всего десять дней спустя на Нью-Йоркской фондовой бирже был зафиксирован рекордный объём сделок, когда через биржу за один день прошли шесть миллионов акций. Однако Уильям был убеждён, что тенденция к повышению, подогреваемая притоком больших денег из автомобильной промышленности, приведёт к инфляционному росту цен и они достигнут точки нестабильности. А Тони Симмонс был уверен в том, что бум на бирже будет продолжаться, поэтому, когда Уильям защищал на совете директоров осторожную политику, он неизменно выступал против. Зато деньгами своего фонда Уильям мог распоряжаться так, как ему подсказывала интуиция, и он начал вкладываться в землю, золото, движимое имущество и даже покупать тщательно подобранные картины импрессионистов, оставляя в ценных бумагах не более половины наличности.
Федеральный резервный банк Нью-Йорка выпустил постановление, по которому отказывался переучитывать процентные ставки банкам, выдававшим кредиты клиентам, занимавшимся исключительно биржевыми спекуляциями, и Уильям подумал, что в крышку спекулятивного гроба вогнан первый гвоздь. Он тут же проанализировал кредитную программу «Каин и Кэббот» и подсчитал, что банк отпустил на такие кредиты двадцать шесть миллионов долларов. Уильям решительно потребовал, чтобы Тони Симмонс отозвал эти суммы, поскольку был уверен, что с введением в действие постановления правительства цены на акции неизбежно упадут – рано или поздно. Они чуть было не подрались на заседании совета, и предложением Уильяма было отклонено двенадцатью голосами «против» при двух – «за».
21 марта 1929 года «Блэр и компания» объявила о своём вхождении в «Бэнк оф Америка», это было уже третье подряд банковское слияние, которое, казалось, открывает ещё более светлые перспективы, а 25 марта Тони Симмонс направил Уильяму письмо, где отмечал, что рынок поставил ещё один рекорд и что он продолжит наращивание инвестиций в акции. К тому времени Уильям реструктурировал свой капитал таким образом, чтобы в акциях осталось только двадцать пять процентов капитала, хотя этот шаг стоил ему двух миллионов долларов и удостоился неприятного замечания Алана Ллойда:
– Я очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь, Уильям.
– Алан, я вращаюсь на фондовом рынке с четырнадцати лет и давно научился ловить тренд.
Но рынок продолжал расти всё лето 1929 года, и даже Уильям прекратил продавать акции, хотя по-прежнему сомневался в точности оценок Тони Симмонса.
По мере приближения отставки Алана Ллойда Тони настолько явно выказывал своё желание заменить его на посту председателя, что к такому назначению стали относиться как к свершившемуся факту. Подобная перспектива беспокоила Уильяма: он считал, что Симмонс слишком ординарен по стилю своего мышления и оценок. Он был хорош во время бума, когда всё идёт хорошо, но эта же манера может стать опасной для банка, когда наступят более трудные времена, с более сильной конкуренцией. По мнению Уильяма, мудрый инвестор не обязательно должен идти рядом со стадом, пощёлкивая бичом и покрикивая, он должен идти вперёд – к тому месту, где стаду предстоит поворот. Уильям уже пришёл к заключению, что новые вложения в фондовый рынок стали очень рисковыми, а Тони Симмонс был убеждён в том, что Америка вступает в золотой век.
Другая проблема Уильяма заключалась в том, что Тони Симмонсу было только тридцать девять лет, а это значило, что Уильяму пришлось бы оставить надежду стать председателем совета директоров в «Каин и Кэббот» по крайней мере ещё на двадцать шесть лет. А это никак не укладывалось в рамки явления, именуемого в Гарварде «успешная карьера».
Тем временем образ Кэтрин Брукс не стёрся из памяти Уильяма. При каждом удобном случае он писал ей, рассказывая о продажах её акций и ценных бумаг. Это были официальные, отпечатанные на машинке письма, на которые он получал столь же официальные, написанные от руки. Она, должно быть, решила, что он самый добросовестный банкир в мире. Если бы она знала, что, когда за дело берётся Уильям, в его руках растёт любое досье, – то отнеслась бы к своим проблемам осторожнее, особенно в том, что касалось самого Уильяма. Ранней осенью она написала ему, что нашла фирму, готовую купить дом во Флориде. В ответном письме Уильям попросил разрешить ему обсудить от имени банка условия сделки, и она согласилась.
В начале сентября 1929 года он отправился во Флориду. Миссис Брукс встретила его на вокзале, и он был поражён, обнаружив, насколько наяву она прекраснее, чем в его воспоминаниях. Она стояла на платформе, а лёгкий ветерок заставлял её чёрное платье обтягивать фигуру. Такое зрелище заставило бы любого мужчину взглянуть на неё ещё раз. Любого, но не Уильяма, – он вообще не отводил от неё глаз.
Она всё ещё носила траур, а её обращение с ним было настолько сдержанным и учтивым, что поначалу Уильям даже отчаялся произвести на неё впечатление. Он как мог затягивал переговоры с фермером, который покупал Бакхерст-парк, и убедил Кэтрин Брукс взять треть вырученных денег, переведя в банк остальные две трети. Наконец все требуемые бумаги были подписаны, и он больше не мог подыскать причину, чтобы отложить возвращение в Бостон. Уильям пригласил её на обед в ресторан при гостинице, в которой он остановился, и решил, что откроет ей свои чувства. Но уже не в первый раз Кэтрин застала его врасплох. Он ещё не успел и слова сказать о своём деле, а она уже спрашивала его, крутя в руке бокал и пряча от него глаза, не хотел бы он остаться на несколько дней в Бакхерст-парке.
– Это будет небольшой отпуск для нас обоих. – Она покраснела, а Уильям молчал.
Наконец она собралась с силами и продолжила:
– Я знаю, это, возможно, звучит безумно, но вы должны понять, что я очень одинока. А необычность состоит в том, что неделя, проведённая здесь с вами, понравилась мне больше всех дней моей жизни. – Она опять покраснела. – О боже, вы теперь будете плохо обо мне думать.
Сердце Уильяма забилось.
– А знаете, Кэтрин, я хотел вам сказать, что последние девять месяцев были для меня самыми тяжёлыми.
– Так вы останетесь?
– Да, Кэтрин, останусь.
В тот вечер она поселила его в главной гостевой спальне в Бакхерст-парке. Позднее Уильям часто вспоминал эти несколько дней, они показались ему золотой порой в его жизни. Он катался с Кэтрин верхом, и она обгоняла его. Он плавал с ней, и она заплывала дальше. Он гулял с ней и всегда первым поворачивал назад. Поэтому в итоге он воспользовался покером и выиграл у неё три с половиной миллиона долларов.
– Примете чек? – спросила Кэтрин с достоинством.
– Вы забыли, миссис Брукс, я ведь знаю, сколько вы стоите, но могу предложить вам сделку. Мы будем играть до тех пор, пока вы не отыграетесь.
– Но на это может уйти несколько лет, – возразила Кэтрин.
– А я подожду!
Он неожиданно начал рассказывать ей о, казалось бы, давно забытом прошлом, о вещах, которые ни с кем не обсуждал, даже с Мэттью, – о том, как он уважал своего отца, как любил мать, как слепо ненавидел Генри Осборна, о своих амбициях в «Каин и Кэббот». А она в свою очередь рассказывала ему о детстве в Бостоне, о том, как училась в школе в Виргинии, о том, как рано выскочила замуж за Макса Брукса.
Когда пять дней спустя она прощалась с ним на вокзале, он впервые поцеловал её.
– Кэтрин, я хочу сказать тебе нечто очень дерзкое. Я надеюсь, что когда-нибудь твои чувства ко мне станут сильнее твоих чувств к Максу.
– Я начинаю думать, что так оно и есть, – сказала она тихо.
Уильям внимательно посмотрел на неё.
– И больше не исчезай из моей жизни на девять месяцев.
– А я и не могу, – ведь ты же продал мой дом.
Возвращаясь в Бостон, он чувствовал себя спокойным и счастливым. Подобное случалось с ним, только пока был жив отец. Уильям набросал проект отчёта о продаже Бакхерст-парка, но сердцем он постоянно возвращался к Кэтрин и воспоминаниям об ушедших пяти днях. Поезд въезжал на платформу Южного вокзала, а он писал короткое письмо своим чётким почерком:
Кэтрин, я уже скучаю по тебе. А ведь прошло всего несколько часов. Пожалуйста, напиши мне и дай знать, когда ты приедешь в Бостон. А я вернусь к банковским делам и проверю, могу ли я забыть тебя на достаточно длительные периоды (скажем, минут на десять).
Люблю!
Уильям.
Он опустил конверт в почтовый ящик на Чарльз-стрит, и тут от крика уличного мальчишки-газетчика все мысли о Кэтрин вылетели у него из головы.
– Крах на Уолл-стрит!
Уильям схватил газету и пробежал глазами первую полосу. Рынок рухнул за одну ночь. Некоторые финансисты высказывали мнение, что это только очередная коррекция, но Уильям увидел в этом событии начало лавины, сход которой он предсказывал последние несколько месяцев. Он поспешил в банк и прошёл прямо в кабинет председателя.
– Я уверен, что в конце концов рынок стабилизируется, – пытался успокоить его Алан Ллойд.
– Никогда, – сказал Уильям. – Рынок перегрет. Перегрет мелкими инвесторами, которые думают, что пришли за быстрыми деньгами, но теперь придётся спасать собственные жизни. Разве вы не видите, что пузырь сейчас лопнет? Я буду продавать всё. К концу года у рынка отвалится дно, а ведь я вас предупреждал ещё в феврале, Алан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Миссис Брукс, у банка нет намерения отнять у вас последнее имущество. С вашего разрешения мы ограничились бы только продажей ваших акций и ценных бумаг. Всё остальное из перечисленного вами, включая и дом, могло бы, на наш взгляд, остаться в вашей собственности.
– Я ценю ваше великодушие, мистер Каин, – начала она неуверенно. – Но я не желаю оставаться в числе должников вашего банка, не желаю, чтобы на имени моего мужа лежало хотя бы пятнышко. – Её голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. – В любом случае, я намерена продать дом во Флориде и как можно быстрее вернуться в дом моих родителей.
От слов о том, что она возвращается в Бостон, пульс Уильяма участился.
– В таком случае мы можем достичь соглашения относительно механизма продажи, – заметил он.
– Мы можем сделать это прямо сейчас, – заявила она решительно. – Вы должны получить всю сумму полностью.
Но Уильям уже настроился на ещё одну встречу.
– Давайте не будем принимать чересчур поспешных решений. Полагаю, будет разумным проконсультироваться с моими коллегами и обсудить этот вопрос ещё раз чуть позднее.
– Как хотите, – пожала она плечами. – В любом случае деньги меня не интересуют, но мне не хотелось бы причинять вам неудобства.
– Миссис Брукс, – мигнул Уильям, – должен признаться, что я приятно удивлён вашим великодушным отношением. Позвольте же, по крайней мере, пригласить вас на ланч.
Она улыбнулась впервые за всё время разговора, и на её правой щеке образовалась неожиданная ямочка. Уильям с восхищением уставился на эту ямочку и во время долгого застолья в «Ритце» из кожи лез вон, чтобы она появилась опять. Когда он вернулся, был уже четвёртый час.
– Долго же вы обедаете, Уильям, – съязвил Тони Симмонс.
– Да, дело Брукса оказалось более сложным, чем я ожидал.
– А мне оно – после знакомства с документами – показалось довольно очевидным, – сказал Симмонс. – Она ведь не возражала против наших предложений, нет? Я считаю, что мы в этом случае были довольно щедры.
– Да, она тоже так считает. Мне пришлось убеждать её не лишать себя последних денег во имя накопления наших резервов.
Тони Симмонс уставился на него.
– Вот как? Что-то непохоже на того Уильяма Каина, которого мы все так хорошо знаем и любим. Впрочем, у банка ещё не было более подходящего повода проявить великодушие.
Уильям поморщился. С самого первого дня он и Тони Симмонс всё сильнее расходились во мнениях относительно перспектив развития фондового рынка. С момента избрания Герберта Гувера в ноябре 1928 года индекс Доу-Джонса стабильно шёл вверх. Всего десять дней спустя на Нью-Йоркской фондовой бирже был зафиксирован рекордный объём сделок, когда через биржу за один день прошли шесть миллионов акций. Однако Уильям был убеждён, что тенденция к повышению, подогреваемая притоком больших денег из автомобильной промышленности, приведёт к инфляционному росту цен и они достигнут точки нестабильности. А Тони Симмонс был уверен в том, что бум на бирже будет продолжаться, поэтому, когда Уильям защищал на совете директоров осторожную политику, он неизменно выступал против. Зато деньгами своего фонда Уильям мог распоряжаться так, как ему подсказывала интуиция, и он начал вкладываться в землю, золото, движимое имущество и даже покупать тщательно подобранные картины импрессионистов, оставляя в ценных бумагах не более половины наличности.
Федеральный резервный банк Нью-Йорка выпустил постановление, по которому отказывался переучитывать процентные ставки банкам, выдававшим кредиты клиентам, занимавшимся исключительно биржевыми спекуляциями, и Уильям подумал, что в крышку спекулятивного гроба вогнан первый гвоздь. Он тут же проанализировал кредитную программу «Каин и Кэббот» и подсчитал, что банк отпустил на такие кредиты двадцать шесть миллионов долларов. Уильям решительно потребовал, чтобы Тони Симмонс отозвал эти суммы, поскольку был уверен, что с введением в действие постановления правительства цены на акции неизбежно упадут – рано или поздно. Они чуть было не подрались на заседании совета, и предложением Уильяма было отклонено двенадцатью голосами «против» при двух – «за».
21 марта 1929 года «Блэр и компания» объявила о своём вхождении в «Бэнк оф Америка», это было уже третье подряд банковское слияние, которое, казалось, открывает ещё более светлые перспективы, а 25 марта Тони Симмонс направил Уильяму письмо, где отмечал, что рынок поставил ещё один рекорд и что он продолжит наращивание инвестиций в акции. К тому времени Уильям реструктурировал свой капитал таким образом, чтобы в акциях осталось только двадцать пять процентов капитала, хотя этот шаг стоил ему двух миллионов долларов и удостоился неприятного замечания Алана Ллойда:
– Я очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь, Уильям.
– Алан, я вращаюсь на фондовом рынке с четырнадцати лет и давно научился ловить тренд.
Но рынок продолжал расти всё лето 1929 года, и даже Уильям прекратил продавать акции, хотя по-прежнему сомневался в точности оценок Тони Симмонса.
По мере приближения отставки Алана Ллойда Тони настолько явно выказывал своё желание заменить его на посту председателя, что к такому назначению стали относиться как к свершившемуся факту. Подобная перспектива беспокоила Уильяма: он считал, что Симмонс слишком ординарен по стилю своего мышления и оценок. Он был хорош во время бума, когда всё идёт хорошо, но эта же манера может стать опасной для банка, когда наступят более трудные времена, с более сильной конкуренцией. По мнению Уильяма, мудрый инвестор не обязательно должен идти рядом со стадом, пощёлкивая бичом и покрикивая, он должен идти вперёд – к тому месту, где стаду предстоит поворот. Уильям уже пришёл к заключению, что новые вложения в фондовый рынок стали очень рисковыми, а Тони Симмонс был убеждён в том, что Америка вступает в золотой век.
Другая проблема Уильяма заключалась в том, что Тони Симмонсу было только тридцать девять лет, а это значило, что Уильяму пришлось бы оставить надежду стать председателем совета директоров в «Каин и Кэббот» по крайней мере ещё на двадцать шесть лет. А это никак не укладывалось в рамки явления, именуемого в Гарварде «успешная карьера».
Тем временем образ Кэтрин Брукс не стёрся из памяти Уильяма. При каждом удобном случае он писал ей, рассказывая о продажах её акций и ценных бумаг. Это были официальные, отпечатанные на машинке письма, на которые он получал столь же официальные, написанные от руки. Она, должно быть, решила, что он самый добросовестный банкир в мире. Если бы она знала, что, когда за дело берётся Уильям, в его руках растёт любое досье, – то отнеслась бы к своим проблемам осторожнее, особенно в том, что касалось самого Уильяма. Ранней осенью она написала ему, что нашла фирму, готовую купить дом во Флориде. В ответном письме Уильям попросил разрешить ему обсудить от имени банка условия сделки, и она согласилась.
В начале сентября 1929 года он отправился во Флориду. Миссис Брукс встретила его на вокзале, и он был поражён, обнаружив, насколько наяву она прекраснее, чем в его воспоминаниях. Она стояла на платформе, а лёгкий ветерок заставлял её чёрное платье обтягивать фигуру. Такое зрелище заставило бы любого мужчину взглянуть на неё ещё раз. Любого, но не Уильяма, – он вообще не отводил от неё глаз.
Она всё ещё носила траур, а её обращение с ним было настолько сдержанным и учтивым, что поначалу Уильям даже отчаялся произвести на неё впечатление. Он как мог затягивал переговоры с фермером, который покупал Бакхерст-парк, и убедил Кэтрин Брукс взять треть вырученных денег, переведя в банк остальные две трети. Наконец все требуемые бумаги были подписаны, и он больше не мог подыскать причину, чтобы отложить возвращение в Бостон. Уильям пригласил её на обед в ресторан при гостинице, в которой он остановился, и решил, что откроет ей свои чувства. Но уже не в первый раз Кэтрин застала его врасплох. Он ещё не успел и слова сказать о своём деле, а она уже спрашивала его, крутя в руке бокал и пряча от него глаза, не хотел бы он остаться на несколько дней в Бакхерст-парке.
– Это будет небольшой отпуск для нас обоих. – Она покраснела, а Уильям молчал.
Наконец она собралась с силами и продолжила:
– Я знаю, это, возможно, звучит безумно, но вы должны понять, что я очень одинока. А необычность состоит в том, что неделя, проведённая здесь с вами, понравилась мне больше всех дней моей жизни. – Она опять покраснела. – О боже, вы теперь будете плохо обо мне думать.
Сердце Уильяма забилось.
– А знаете, Кэтрин, я хотел вам сказать, что последние девять месяцев были для меня самыми тяжёлыми.
– Так вы останетесь?
– Да, Кэтрин, останусь.
В тот вечер она поселила его в главной гостевой спальне в Бакхерст-парке. Позднее Уильям часто вспоминал эти несколько дней, они показались ему золотой порой в его жизни. Он катался с Кэтрин верхом, и она обгоняла его. Он плавал с ней, и она заплывала дальше. Он гулял с ней и всегда первым поворачивал назад. Поэтому в итоге он воспользовался покером и выиграл у неё три с половиной миллиона долларов.
– Примете чек? – спросила Кэтрин с достоинством.
– Вы забыли, миссис Брукс, я ведь знаю, сколько вы стоите, но могу предложить вам сделку. Мы будем играть до тех пор, пока вы не отыграетесь.
– Но на это может уйти несколько лет, – возразила Кэтрин.
– А я подожду!
Он неожиданно начал рассказывать ей о, казалось бы, давно забытом прошлом, о вещах, которые ни с кем не обсуждал, даже с Мэттью, – о том, как он уважал своего отца, как любил мать, как слепо ненавидел Генри Осборна, о своих амбициях в «Каин и Кэббот». А она в свою очередь рассказывала ему о детстве в Бостоне, о том, как училась в школе в Виргинии, о том, как рано выскочила замуж за Макса Брукса.
Когда пять дней спустя она прощалась с ним на вокзале, он впервые поцеловал её.
– Кэтрин, я хочу сказать тебе нечто очень дерзкое. Я надеюсь, что когда-нибудь твои чувства ко мне станут сильнее твоих чувств к Максу.
– Я начинаю думать, что так оно и есть, – сказала она тихо.
Уильям внимательно посмотрел на неё.
– И больше не исчезай из моей жизни на девять месяцев.
– А я и не могу, – ведь ты же продал мой дом.
Возвращаясь в Бостон, он чувствовал себя спокойным и счастливым. Подобное случалось с ним, только пока был жив отец. Уильям набросал проект отчёта о продаже Бакхерст-парка, но сердцем он постоянно возвращался к Кэтрин и воспоминаниям об ушедших пяти днях. Поезд въезжал на платформу Южного вокзала, а он писал короткое письмо своим чётким почерком:
Кэтрин, я уже скучаю по тебе. А ведь прошло всего несколько часов. Пожалуйста, напиши мне и дай знать, когда ты приедешь в Бостон. А я вернусь к банковским делам и проверю, могу ли я забыть тебя на достаточно длительные периоды (скажем, минут на десять).
Люблю!
Уильям.
Он опустил конверт в почтовый ящик на Чарльз-стрит, и тут от крика уличного мальчишки-газетчика все мысли о Кэтрин вылетели у него из головы.
– Крах на Уолл-стрит!
Уильям схватил газету и пробежал глазами первую полосу. Рынок рухнул за одну ночь. Некоторые финансисты высказывали мнение, что это только очередная коррекция, но Уильям увидел в этом событии начало лавины, сход которой он предсказывал последние несколько месяцев. Он поспешил в банк и прошёл прямо в кабинет председателя.
– Я уверен, что в конце концов рынок стабилизируется, – пытался успокоить его Алан Ллойд.
– Никогда, – сказал Уильям. – Рынок перегрет. Перегрет мелкими инвесторами, которые думают, что пришли за быстрыми деньгами, но теперь придётся спасать собственные жизни. Разве вы не видите, что пузырь сейчас лопнет? Я буду продавать всё. К концу года у рынка отвалится дно, а ведь я вас предупреждал ещё в феврале, Алан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81