Поначалу барон хотел предложить ему собрать слёзы вместо питьевой воды, но затем он вспомнил, что они солёные, и посмеялся сам над собой. – Пригласи сюда моего дворецкого и старшего лакея, Владек.
Владек тут же подчинился, не понимая, зачем они нужны.
Слуг разбудили, и они предстали перед бароном. После трёх лет заключения сон становится наиболее доступным товаром. Они всё ещё носили свои ливреи, но теперь никто бы не узнал в них фамильные цвета Росновских – золотое шитьё на зелёном сукне. Они в молчании стояли, ожидая приказаний своего хозяина.
– Они пришли, Владек? – спросил барон.
– Да, господин барон. Вы видите их? – И тут Владек понял, что барон совершенно слеп.
– Подведи их ко мне, я хочу дотронуться до них.
Владек подвёл слуг к барону, и тот ощупал их лица.
– Садитесь, – скомандовал он. – Вы слышите меня?
– Да, господин барон.
– Меня зовут барон Росновский.
– Мы знаем, – простодушно ответил дворецкий.
– Не перебивайте меня, – сказал барон, – я собираюсь умирать.
Смерть стала настолько обыденной, что слуги не запротестовали.
– Я не могу составить нового завещания, поскольку у меня нет ни бумаги, ни пера, ни чернил. Поэтому я составлю новое завещание в вашем присутствии, а вы будете моими свидетелями, как это предписано древними законами Польши. Вы понимаете, о чём я говорю?
– Да, господин барон, – одновременно ответили два человека.
– Мой первенец, Леон, погиб. – Барон помолчал. – Поэтому я оставляю всё моё состояние мальчику, известному под именем Владек Коскевич.
Владек уже много лет не слышал свою фамилию и не сразу понял смысл слов барона.
– И в доказательство своего решения, – продолжил барон далее, – я передаю ему фамильный браслет.
Старик медленно поднял правую руку, снял браслет и протянул его Владеку, лишившемуся дара речи. Затем он крепко обнял его, проведя рукой по груди, чтобы убедиться, что это он.
– Мой сын, – сказал барон.
Владек разрыдался и всю ночь пролежал на руках у барона до тех пор, пока перестал слышать удары его сердца и почувствовал на своём теле, как цепенеют его пальцы.
Утром охранники забрали тело барона и позволили Владеку похоронить его рядом с сыном на семейном кладбище прямо напротив церкви. Когда тело опускали в неглубокую могилу, которую вырыл Владек, потёртая рубашка барона раскрылась и обнажила грудь, на которую уставился Владек.
У барона был только один сосок.
Так Владек Коскевич в возрасте двенадцати лет унаследовал шестьдесят тысяч акров земли, один замок, два имения, двадцать семь домов, ценную коллекцию картин, мебели, ювелирных изделий. И всё это – не выходя из маленькой каменной комнаты под землёй. С того дня все заключённые стали относиться к нему как к законному хозяину, хотя его владения заключались в четырёх подвальных камерах, его свиту составляли тринадцать больных слуг, а его единственной любовью была Флорентина.
Внешне жизнь его не изменилась. И вот однажды в ясный сухой день конца 1918 года до слуха заключённых донеслись залпы выстрелов и звуки короткого боя. Владек был уверен, что это польская армия пришла к ним на помощь и что он теперь сможет по закону войти в права наследования. Узники собрались в нижних комнатах подвала, а Владек в одиночестве стоял у двери, поигрывая браслетом и с нетерпением ожидая победителей. Наконец прибыли победители немцев, но они говорили на грубом, знакомом ему ещё со школьных времён восточно-славянском языке, которого он научился бояться даже больше немецкого. Владека и его свиту бесцеремонно вытащили в коридор. Пленники какое-то время провели в ожидании, затем их бегло обыскали и вновь заперли в подвале.
Проведя в подвале ещё две ночи, Владек было решил, что их ждёт новое длительное заключение. На третий день утром, к большому удивлению Владека, их вытащили на лужайку перед замком – пятнадцать грязных тел. Двое слуг с непривычки упали на ярком свету. Владек и сам почувствовал, что яркий свет причиняет ему боль, и стал прикрывать глаза рукой. Узники молча стояли в ожидании следующего действия солдат. Охранники приказали им раздеться и отправили их на реку мыться. Владек спрятал серебряный браслет среди одежды и побежал к воде, но ноги его устали гораздо быстрее, чем он добрался до реки. Он прыгнул в неё, и у него перехватило дыхание от холодной воды, хотя его кожа обрадовалась новым ощущениям. Остальные узники последовали за ним в тщетной попытке отмыть трёхлетнюю грязь.
Когда обессиленный Владек вылез из реки, он заметил, что часть охранников странно смотрит на Флорентину, моющуюся в реке. Они хохотали и показывали на неё пальцами. Один из них, огромный уродливый мужик, не сводил с Флорентины глаз, а когда она возвращалась назад, схватил её за руку и бросил на землю. Затем он начал быстро и суетливо снимать свою одежду, не забывая аккуратно складывать её на траву. Владек с недоверием уставился на эрегированный пенис мужчины и налетел на него, уже прижавшего Флорентину к земле, ударив его головой в живот изо всех сил, которые смог собрать. Человек откатился назад, а второй солдат поймал Владека и скрутил ему руки за спиной. Суматоха привлекла внимание других охранников, и они выстроились в ряд, чтобы наблюдать за происходящим. Солдат, поймавший Владека, теперь смеялся громким утробным смехом животного.
– Пусть смотрит из первого ряда, – сказал он.
Новые взрывы хохота следовали за фразами, которые Владек до конца не понимал. Он смотрел, как голый солдат с крупным, откормленным телом медленно подходил к Флорентине, которая начала кричать. Владек ещё раз попытался освободиться, но оказался бессильным в руках солдата, который держал его словно клещами. Голый мужчина неуклюже лёг на Флорентину и начал целовать её, ударяя по лицу, когда она сопротивлялась или отворачивалась, и наконец резко вошёл в неё. Она заорала; такого страшного крика Владек ещё никогда не слышал. Охранники продолжали разговаривать и смеяться, некоторые даже не смотрели в их сторону.
– Чёртова целка, – сказал первый солдат, отходя от неё.
Все засмеялись.
– Что же, ты облегчил работу мне, – сказал второй охранник.
Новый взрыв хохота. Первый солдат с пенисом, покрытым кровью, побежал к реке и, войдя в неё, заорал от холода. Второй солдат стал раздеваться, а ещё один держал Флорентину. Второму солдату понадобилось несколько больше времени, и, похоже, он получил больше удовольствия. Наконец он присоединился к своему боевому товарищу в реке. Владек заставил себя посмотреть на Флорентину. Она вся была покрыта синяками, а между ног у неё текла кровь. Солдат, который держал его, вновь заговорил:
– Подойди сюда и подержи этого гадёныша, Борис. Теперь моя очередь.
…Очередной солдат начал раздеваться, чтобы сменить своего приятеля на Флорентине, которая теперь уже не сопротивлялась и оставалась безучастной к его ласкам. Когда он закончил и отправился к реке, второй солдат вернулся и стал одеваться.
– Мне кажется, ей начинает нравиться, – сказал он, садясь на солнце и наблюдая за своим товарищем. Пятый солдат приблизился к Флорентине, перевернул её и, насколько было возможно, раздвинул ей ноги, а его руки быстро шарили по обессиленному телу. Когда он вошёл в неё, её крики перешли в стон.
Владек насчитал шестнадцать солдат, которые изнасиловали его сестру. Когда последний закончил, он выругался и, добавив: «Похоже, я трахнул мёртвую», – оставил неподвижное тело лежать в траве.
Все они засмеялись ещё громче, а недовольный насильник пошёл к реке. Наконец солдат отпустил Владека. Мальчик подбежал к Флорентине, а солдаты разлеглись на траве, выпивая водку и вино из погребов барона и закусывая хлебом из его кухни.
С помощью ещё двух слуг Владек отнёс Флорентину к реке, пытаясь смыть кровь с её тела. Это было бесполезно, она вся была покрыта чёрными и красными пятнами, не отзывалась на его слова и лежала неподвижно.
8
В сентябре Уильям вернулся в школу Сэйра и сразу же начал поиск достойного соперника среди тех, кто был старше его. За что бы он ни брался, он всегда добивался наилучших результатов, а его сверстники были для него слабыми противниками. Уильям начал понимать, что большинство тех, кто был родом из семей, подобных его семье по положению, страдают отсутствием какой-либо инициативы к соревнованию и что соперничество можно пробудить только в тех мальчиках, у которых было меньше ресурсов, чем у него.
В 1915 году школу поразила лихорадка в виде коллекционирования спичечных этикеток. Уильям с большим интересом в течение недели наблюдал за этим помешательством, но сам в нём не участвовал. Сначала в течение нескольких дней обычные этикетки шли по десять центов, а цена редких достигала пятидесяти. Уильям присмотрелся к ситуации и решил стать не собирателем, а поставщиком.
В следующую субботу он пошёл к крупнейшему в Бостоне поставщику табачных изделий под названием «Ливит и Пирс» и всю вторую половину дня истратил на записывание названий крупнейших производителей спичек по всему миру, делая особую отметку против тех, кто не участвовал в войне. Он вложил пять долларов в почтовую бумагу, конверты и марки и написал председателю или президенту каждой компании из своего списка. Его письмо было незатейливым, хотя он и переделывал его семь раз.
Уважаемый сэр!
Я страстный коллекционер спичечных этикеток, но я не могу позволить себе покупать все коробки. Мои карманные деньги равны одному доллару в неделю, но я прилагаю для ответа трёхцентовую марку, чтобы доказать вам моё серьёзное отношение к своему хобби. Мне неудобно беспокоить вас лично, но только ваше имя я смог найти в справочнике.
С почтением,
всегда Ваш
Уильям Каин (9 лет).
P. S. Ваши этикетки мне нравятся больше всех.
Через три недели пятьдесят пять процентов писем дали результат: на них пришли ответы, в которых было сто семьдесят восемь различных этикеток. Почти все его адресаты вернули трёхцентовые марки, в полном соответствии с замыслом Уильяма.
За следующие семь дней Уильям организовал в школе настоящий рынок, всегда проверяя цену, за которую можно продать ту или иную этикетку, ещё даже не встретившись с покупателем. Он обратил внимание, что некоторые мальчики не смотрят на редкость этикетки, им интересен только внешний вид, с ними он делал быстрые обмены, чтобы добыть редкие трофеи для более разборчивого собирателя. После ещё двух недель покупок и продаж он почувствовал, что рынок на пике, и если он не будет внимателен, то с надвигающимися каникулами интерес может начать снижаться. Он развернул широковещательную рекламную кампанию в виде распечатанной листовки, стоившей ему ещё полцента за лист, которая легла на каждую парту в школе. В ней Уильям объявлял, что выставляет на торги свои спичечные этикетки – все двести одиннадцать штук. Аукцион проходил в умывальной комнате во время обеда и привлёк больше народу, чем школьные соревнования по хоккею.
В результате Уильям получил пятьдесят семь долларов тридцать два цента, что составило пятьдесят два доллара и тридцать два цента на пять долларов первоначальных инвестиций. Двадцать пять долларов Уильям положил в банк под два с половиной процента, купил себе фотоаппарат за одиннадцать долларов, пожертвовал пять долларов в YMCA, Ассоциацию молодых христиан, расширявшую свою активность по оказанию помощи новым иммигрантам, купил цветы матери, а оставшиеся несколько долларов оставил на карманные расходы. Рынок этикеток рухнул ещё до наступления каникул. Это был первый из многих случаев, когда Уильям уходил с рынка в самом начале его движения вниз. Бабушки могли гордиться им: примерно так же их мужья сделали свои состояния во время паники 1873 года.
Когда наступили каникулы, Уильям не смог отказать себе в удовольствии исследовать возможность получать более высокий доход на вложенный капитал, чем два с половиной процента на его накопительном счету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Владек тут же подчинился, не понимая, зачем они нужны.
Слуг разбудили, и они предстали перед бароном. После трёх лет заключения сон становится наиболее доступным товаром. Они всё ещё носили свои ливреи, но теперь никто бы не узнал в них фамильные цвета Росновских – золотое шитьё на зелёном сукне. Они в молчании стояли, ожидая приказаний своего хозяина.
– Они пришли, Владек? – спросил барон.
– Да, господин барон. Вы видите их? – И тут Владек понял, что барон совершенно слеп.
– Подведи их ко мне, я хочу дотронуться до них.
Владек подвёл слуг к барону, и тот ощупал их лица.
– Садитесь, – скомандовал он. – Вы слышите меня?
– Да, господин барон.
– Меня зовут барон Росновский.
– Мы знаем, – простодушно ответил дворецкий.
– Не перебивайте меня, – сказал барон, – я собираюсь умирать.
Смерть стала настолько обыденной, что слуги не запротестовали.
– Я не могу составить нового завещания, поскольку у меня нет ни бумаги, ни пера, ни чернил. Поэтому я составлю новое завещание в вашем присутствии, а вы будете моими свидетелями, как это предписано древними законами Польши. Вы понимаете, о чём я говорю?
– Да, господин барон, – одновременно ответили два человека.
– Мой первенец, Леон, погиб. – Барон помолчал. – Поэтому я оставляю всё моё состояние мальчику, известному под именем Владек Коскевич.
Владек уже много лет не слышал свою фамилию и не сразу понял смысл слов барона.
– И в доказательство своего решения, – продолжил барон далее, – я передаю ему фамильный браслет.
Старик медленно поднял правую руку, снял браслет и протянул его Владеку, лишившемуся дара речи. Затем он крепко обнял его, проведя рукой по груди, чтобы убедиться, что это он.
– Мой сын, – сказал барон.
Владек разрыдался и всю ночь пролежал на руках у барона до тех пор, пока перестал слышать удары его сердца и почувствовал на своём теле, как цепенеют его пальцы.
Утром охранники забрали тело барона и позволили Владеку похоронить его рядом с сыном на семейном кладбище прямо напротив церкви. Когда тело опускали в неглубокую могилу, которую вырыл Владек, потёртая рубашка барона раскрылась и обнажила грудь, на которую уставился Владек.
У барона был только один сосок.
Так Владек Коскевич в возрасте двенадцати лет унаследовал шестьдесят тысяч акров земли, один замок, два имения, двадцать семь домов, ценную коллекцию картин, мебели, ювелирных изделий. И всё это – не выходя из маленькой каменной комнаты под землёй. С того дня все заключённые стали относиться к нему как к законному хозяину, хотя его владения заключались в четырёх подвальных камерах, его свиту составляли тринадцать больных слуг, а его единственной любовью была Флорентина.
Внешне жизнь его не изменилась. И вот однажды в ясный сухой день конца 1918 года до слуха заключённых донеслись залпы выстрелов и звуки короткого боя. Владек был уверен, что это польская армия пришла к ним на помощь и что он теперь сможет по закону войти в права наследования. Узники собрались в нижних комнатах подвала, а Владек в одиночестве стоял у двери, поигрывая браслетом и с нетерпением ожидая победителей. Наконец прибыли победители немцев, но они говорили на грубом, знакомом ему ещё со школьных времён восточно-славянском языке, которого он научился бояться даже больше немецкого. Владека и его свиту бесцеремонно вытащили в коридор. Пленники какое-то время провели в ожидании, затем их бегло обыскали и вновь заперли в подвале.
Проведя в подвале ещё две ночи, Владек было решил, что их ждёт новое длительное заключение. На третий день утром, к большому удивлению Владека, их вытащили на лужайку перед замком – пятнадцать грязных тел. Двое слуг с непривычки упали на ярком свету. Владек и сам почувствовал, что яркий свет причиняет ему боль, и стал прикрывать глаза рукой. Узники молча стояли в ожидании следующего действия солдат. Охранники приказали им раздеться и отправили их на реку мыться. Владек спрятал серебряный браслет среди одежды и побежал к воде, но ноги его устали гораздо быстрее, чем он добрался до реки. Он прыгнул в неё, и у него перехватило дыхание от холодной воды, хотя его кожа обрадовалась новым ощущениям. Остальные узники последовали за ним в тщетной попытке отмыть трёхлетнюю грязь.
Когда обессиленный Владек вылез из реки, он заметил, что часть охранников странно смотрит на Флорентину, моющуюся в реке. Они хохотали и показывали на неё пальцами. Один из них, огромный уродливый мужик, не сводил с Флорентины глаз, а когда она возвращалась назад, схватил её за руку и бросил на землю. Затем он начал быстро и суетливо снимать свою одежду, не забывая аккуратно складывать её на траву. Владек с недоверием уставился на эрегированный пенис мужчины и налетел на него, уже прижавшего Флорентину к земле, ударив его головой в живот изо всех сил, которые смог собрать. Человек откатился назад, а второй солдат поймал Владека и скрутил ему руки за спиной. Суматоха привлекла внимание других охранников, и они выстроились в ряд, чтобы наблюдать за происходящим. Солдат, поймавший Владека, теперь смеялся громким утробным смехом животного.
– Пусть смотрит из первого ряда, – сказал он.
Новые взрывы хохота следовали за фразами, которые Владек до конца не понимал. Он смотрел, как голый солдат с крупным, откормленным телом медленно подходил к Флорентине, которая начала кричать. Владек ещё раз попытался освободиться, но оказался бессильным в руках солдата, который держал его словно клещами. Голый мужчина неуклюже лёг на Флорентину и начал целовать её, ударяя по лицу, когда она сопротивлялась или отворачивалась, и наконец резко вошёл в неё. Она заорала; такого страшного крика Владек ещё никогда не слышал. Охранники продолжали разговаривать и смеяться, некоторые даже не смотрели в их сторону.
– Чёртова целка, – сказал первый солдат, отходя от неё.
Все засмеялись.
– Что же, ты облегчил работу мне, – сказал второй охранник.
Новый взрыв хохота. Первый солдат с пенисом, покрытым кровью, побежал к реке и, войдя в неё, заорал от холода. Второй солдат стал раздеваться, а ещё один держал Флорентину. Второму солдату понадобилось несколько больше времени, и, похоже, он получил больше удовольствия. Наконец он присоединился к своему боевому товарищу в реке. Владек заставил себя посмотреть на Флорентину. Она вся была покрыта синяками, а между ног у неё текла кровь. Солдат, который держал его, вновь заговорил:
– Подойди сюда и подержи этого гадёныша, Борис. Теперь моя очередь.
…Очередной солдат начал раздеваться, чтобы сменить своего приятеля на Флорентине, которая теперь уже не сопротивлялась и оставалась безучастной к его ласкам. Когда он закончил и отправился к реке, второй солдат вернулся и стал одеваться.
– Мне кажется, ей начинает нравиться, – сказал он, садясь на солнце и наблюдая за своим товарищем. Пятый солдат приблизился к Флорентине, перевернул её и, насколько было возможно, раздвинул ей ноги, а его руки быстро шарили по обессиленному телу. Когда он вошёл в неё, её крики перешли в стон.
Владек насчитал шестнадцать солдат, которые изнасиловали его сестру. Когда последний закончил, он выругался и, добавив: «Похоже, я трахнул мёртвую», – оставил неподвижное тело лежать в траве.
Все они засмеялись ещё громче, а недовольный насильник пошёл к реке. Наконец солдат отпустил Владека. Мальчик подбежал к Флорентине, а солдаты разлеглись на траве, выпивая водку и вино из погребов барона и закусывая хлебом из его кухни.
С помощью ещё двух слуг Владек отнёс Флорентину к реке, пытаясь смыть кровь с её тела. Это было бесполезно, она вся была покрыта чёрными и красными пятнами, не отзывалась на его слова и лежала неподвижно.
8
В сентябре Уильям вернулся в школу Сэйра и сразу же начал поиск достойного соперника среди тех, кто был старше его. За что бы он ни брался, он всегда добивался наилучших результатов, а его сверстники были для него слабыми противниками. Уильям начал понимать, что большинство тех, кто был родом из семей, подобных его семье по положению, страдают отсутствием какой-либо инициативы к соревнованию и что соперничество можно пробудить только в тех мальчиках, у которых было меньше ресурсов, чем у него.
В 1915 году школу поразила лихорадка в виде коллекционирования спичечных этикеток. Уильям с большим интересом в течение недели наблюдал за этим помешательством, но сам в нём не участвовал. Сначала в течение нескольких дней обычные этикетки шли по десять центов, а цена редких достигала пятидесяти. Уильям присмотрелся к ситуации и решил стать не собирателем, а поставщиком.
В следующую субботу он пошёл к крупнейшему в Бостоне поставщику табачных изделий под названием «Ливит и Пирс» и всю вторую половину дня истратил на записывание названий крупнейших производителей спичек по всему миру, делая особую отметку против тех, кто не участвовал в войне. Он вложил пять долларов в почтовую бумагу, конверты и марки и написал председателю или президенту каждой компании из своего списка. Его письмо было незатейливым, хотя он и переделывал его семь раз.
Уважаемый сэр!
Я страстный коллекционер спичечных этикеток, но я не могу позволить себе покупать все коробки. Мои карманные деньги равны одному доллару в неделю, но я прилагаю для ответа трёхцентовую марку, чтобы доказать вам моё серьёзное отношение к своему хобби. Мне неудобно беспокоить вас лично, но только ваше имя я смог найти в справочнике.
С почтением,
всегда Ваш
Уильям Каин (9 лет).
P. S. Ваши этикетки мне нравятся больше всех.
Через три недели пятьдесят пять процентов писем дали результат: на них пришли ответы, в которых было сто семьдесят восемь различных этикеток. Почти все его адресаты вернули трёхцентовые марки, в полном соответствии с замыслом Уильяма.
За следующие семь дней Уильям организовал в школе настоящий рынок, всегда проверяя цену, за которую можно продать ту или иную этикетку, ещё даже не встретившись с покупателем. Он обратил внимание, что некоторые мальчики не смотрят на редкость этикетки, им интересен только внешний вид, с ними он делал быстрые обмены, чтобы добыть редкие трофеи для более разборчивого собирателя. После ещё двух недель покупок и продаж он почувствовал, что рынок на пике, и если он не будет внимателен, то с надвигающимися каникулами интерес может начать снижаться. Он развернул широковещательную рекламную кампанию в виде распечатанной листовки, стоившей ему ещё полцента за лист, которая легла на каждую парту в школе. В ней Уильям объявлял, что выставляет на торги свои спичечные этикетки – все двести одиннадцать штук. Аукцион проходил в умывальной комнате во время обеда и привлёк больше народу, чем школьные соревнования по хоккею.
В результате Уильям получил пятьдесят семь долларов тридцать два цента, что составило пятьдесят два доллара и тридцать два цента на пять долларов первоначальных инвестиций. Двадцать пять долларов Уильям положил в банк под два с половиной процента, купил себе фотоаппарат за одиннадцать долларов, пожертвовал пять долларов в YMCA, Ассоциацию молодых христиан, расширявшую свою активность по оказанию помощи новым иммигрантам, купил цветы матери, а оставшиеся несколько долларов оставил на карманные расходы. Рынок этикеток рухнул ещё до наступления каникул. Это был первый из многих случаев, когда Уильям уходил с рынка в самом начале его движения вниз. Бабушки могли гордиться им: примерно так же их мужья сделали свои состояния во время паники 1873 года.
Когда наступили каникулы, Уильям не смог отказать себе в удовольствии исследовать возможность получать более высокий доход на вложенный капитал, чем два с половиной процента на его накопительном счету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81