Куда бы он ни поворачивал голову, всюду видел раненых солдат и слышал их крики о помощи.
Авель смотрел, как доктор останавливается около каждого солдата и делает всё, что может. Следуя его примеру, Авель начал перебегать от солдата к солдату, подзывая санитаров с носилками к тем, кто не мог помочь себе, и отправлял тех, кто ещё мог ходить, к мосту. К тому времени, когда они подошли к опушке леса, от первоначального состава команды остались только доктор, один чистильщик картошки и Авель. Все остальные несли назад носилки с ранеными.
Когда они втроём зашли в лес, то услышали канонаду противника. В глубине леса Авель разглядел огромную пушку, всё ещё нацеленную на мост, но теперь разбитую. Потом он услышал свист пуль и понял, как близко они находятся от противника. Он быстро присел в тревожном ожидании, а его чувства обострились до крайнего предела. Внезапно они услышали невдалеке очередной залп, вскочили и побежали в ту сторону. Пробежав сотню метров, они наткнулись на красивую поляну, покрытую густой зелёной травой, сквозь которую пробивались белые крокусы. Вся она была усеяна телами американских солдат.
– Да это же самая настоящая бойня! – вскричал Авель в гневе. Доктор ничего не ответил: он откричал своё ещё три года назад.
– Не обращайте внимания на мёртвых, – вот всё, что он сказал. – Просто посмотрите, есть ли такие, кто ещё жив.
– Вон там, – закричал Авель, опускаясь на колени перед сержантом, лежащим в немецкой грязи. У него не было обоих глаз.
– Он мёртв, подполковник, – сказал доктор, бросив на тело быстрый взгляд. Авель подбежал к другому телу, затем к следующему, но и они были мертвы…
Когда Авель проверил тридцатого – а может быть, это был сороковой, – то вернулся к доктору, пытавшемуся спасти жизнь какому-то капитану, голова которого, за исключением одного глаза и рта, была обмотана окровавленными бинтами. Авель стоял над телом капитана, беспомощно наблюдая за движениями рук доктора. Он увидел на рукаве капитанского мундира нашивку Девятой бронетанковой дивизии и вспомнил слова генерала Леонарда: «Один Бог знает, сколько людей мы сегодня потеряли…»
– Проклятые немцы! – воскликнул Авель.
– Да, сэр.
– Он мёртв?
– Вполне может быть, – ответил доктор равнодушным тоном. – Он теряет так много крови, что вопрос только во времени. – Он поднял голову. – Я больше ничего не могу тут сделать. Подполковник, попробуйте доставить этого единственного выжившего в полевой госпиталь до того, как он умрёт, и дайте знать на командный пункт, что я пошёл дальше и что мне нужен каждый человек, которого они могут прислать.
– Хорошо, – ответил Авель, и они с доктором аккуратно положили капитана на носилки. Авель и один из чистильщиков картошки медленно пошагали в лагерь. Доктор предупредил их, что резкие дёргания носилок могут вызвать ещё большую потерю крови. Авель ни разу не дал своему напарнику передышки, пока они не сделали четырёхкилометровый марш-бросок до полевого госпиталя. Он хотел дать капитану шанс на жизнь, а потом вернуться к доктору в лес.
Больше часа они шли по грязи и под дождём, и Авелю уже стало казаться, что капитан умер. Измученные, они дошли до полевого госпиталя, и Авель передал капитана санитарам. Когда капитана погрузили на каталку, он открыл единственный незабинтованный глаз, всмотрелся в лицо Авеля и попытался поднять руку. Авель отдал ему честь и чуть не запрыгал от радости, увидев открытый глаз и двигающуюся руку. Он молился за то, чтобы этот человек выжил.
Авель вышел из госпиталя, готовый вернуться в лес со своей командой, когда его остановил дежурный офицер.
– Подполковник, – сказал он. – Я ищу вас повсюду. Там триста человек, которых надо накормить. Где вы были?
– Прогулялся, чтобы сменить обстановку…
25
Два санитара осторожно положили капитана на операционный стол. Капитан, которого звали Уильям Каин, видел медсестру, печально смотрящую на него, видел, как шевелятся её губы, но не слышал, что она ему говорила. Он не понимал, почему, – оттого ли, что его голова была обмотана бинтами, либо оттого, что он оглох. Каин закрыл глаза и задумался. Он много думал о прошлом, немного – о будущем, и думал быстро, потому что боялся, что умрёт. А вот если он выживет, у него будет много времени для размышлений.
Его мысли обратились к Кэтрин. Она так и не смирилась с его решением уйти на фронт.
Уильям оставил банк под совместным управлением Тэда Лича и Тони Симмонса до своего возвращения… Да, до своего возвращения. Он не дал им никаких инструкций на тот случай, если не вернётся. Оба они умоляли его не уходить на фронт. Ещё два человека, которые не могли его понять…
Сначала его отправили в школу подготовки офицерских кадров в Вермонте. В последний раз он был в Вермонте, когда катался здесь на лыжах с Мэттью.
Его первым назначением стал Лондон, где он работал офицером связи между американцами и англичанами. Он квартировал в гостинице «Дорчестер», где разместилось военное министерство Великобритании, а часть здания была предоставлена американской армии. Уильям где-то читал, что Авель Росновский сделал то же самое с нью-йоркским «Бароном», и одобрил такой его поступок. Светомаскировка, сирены при угрозе атак ракет «Фау-1» и налётов немецкой авиации заставляли его считать, что он находится на войне, но ему было не по себе, оттого что он не принимает участия в военных действиях. Всю свою жизнь Уильям привык проявлять инициативу и никогда не мирился с ролью стороннего наблюдателя. Передвижения между штабом Эйзенхауэра в Сент-Джеймском дворце и штаб-квартирой военного министерства Черчилля на Сториз-Гейт не казались Уильяму достойным занятием, и он не хотел встретиться с немцами лицом к лицу только тогда, когда Гитлер высадится на Трафальгарской площади.
Когда часть Первой армии разместили в Шотландии для совместных учений с «Чёрным дозором», элитным полком шотландских горцев, Уильяма отправили туда в качестве наблюдателя. Долгое и длинное путешествие в Шотландию и обратно на поезде, который постоянно останавливался, убедило Уильяма в том, что его роль свелась к обязанностям мальчика на посылках, и он начал задумываться, зачем вообще пошёл в армию. В Шотландии всё было по-другому. Там, по крайней мере, царила атмосфера подготовки к настоящей войне, и по возвращении он подал рапорт о немедленном переводе в Первую армию. Его полковник, никогда не считавший, что надо держать в тылу человека, который хочет участвовать в бою, отпустил его.
Три дня спустя Уильям вернулся в Шотландию и попал в свой новый полк, расквартированный в городе Инвереней на западе Шотландии, где вместе с остальными готовился к наступлению, которое должно было вот-вот начаться. Учения были тяжёлыми и напряжёнными.
Через три месяца их перебросили на север Франции, где они соединились с армией Омара Брэдли, двигавшейся по Европе. В воздухе витал запах победы, и Уильям хотел первым войти в Берлин.
Первая армия двигалась к Рейну. Капитан Каин получил приказ наступать по мосту Людендорфа и вступить в бой с противником в полутора километрах к юго-востоку от Ремагена в лесу. Уильям стоял на гребне холма и смотрел, как Девятая дивизия идёт по мосту, который вот-вот может быть взорван противником.
Его командир повёл свой полк следом, а Каин двинулся за ним со своими ста двадцатью солдатами, большинство из которых шли в бой – как и Уильям – в первый раз. Не будет больше учений с шотландцами, которые только притворялись, что хотят убить его холостыми патронами, не будет и совместных трапез после боя. Перед ним были немцы с боевыми патронами, угрожающие настоящей смертью, а уж о застолье и речи быть не могло.
Подойдя к опушке леса, Уильям и его солдаты не встретили никакого сопротивления и решили наступать дальше. Вдруг со всех сторон началась стрельба, и они попали под автоматный и миномётный обстрел. Внезапно всё пришло в движение. Солдаты Уильяма попадали на землю в попытке найти укрытие за деревьями, но за несколько секунд он потерял половину своей роты. Весь бой, если его можно так назвать, занял пару минут, и Уильям даже не успел увидеть ни одного немца. Он пополз по мокрой траве и тут, к своему ужасу, заметил, что ещё одна дивизия приближается к лесу. Уильям выбежал из укрытия, чтобы предупредить своих о засаде. Первая пуля ударила его в голову, и он стал опускаться на колени, продолжая исступлённо размахивать руками. И тут вторая пуля попала ему в шею, а третья – в грудь. Он лежал и ждал смерти, сожалея, что так и не увидел противника, – какая грязная, пошлая смерть!
Потом Уильям почувствовал, что его несут на носилках, но ничего не слышал и не видел, только пытался решить, почему вокруг темно: оттого ли, что теперь ночь, или оттого, что он ослеп.
Путь показался ему долгим. Когда он снова открыл глаза, то увидел невысокого подполковника, который, хромая, выходил из палатки. Кого-то он Уильяму напомнил, но он не мог вспомнить – кого. Санитары отнесли Уильяма в операционную и положили на стол. Он старался не заснуть, опасаясь, что сон может оказаться смертельным.
Потом Уильям почувствовал, что два человека пытаются поднять его. Они аккуратно поворачивали его тело, а затем воткнули в него иглу. Он заснул и увидел во сне Кэтрин, потом свою мать, а потом Мэттью, который играл с его сыном Ричардом.
Проснувшись, он понял, что его перенесли в другую кровать, и слабая надежда пришла на смену мысли о неизбежной смерти. Он лежал без движения, сосредоточив взгляд на брезентовой крыше палатки, неспособный пошевелить головой. Подошла медсестра, что-то сказала и осмотрела его. Он снова заснул, потом опять проснулся. Сколько же прошло времени? Другая медсестра. На этот раз он разглядел её получше и – о радость! – смог пошевелить головой, хотя и было очень больно. Он старался оставаться бодрствующим сколько мог, он хотел жить. И – заснул.
Он проснулся. Его осматривали четыре врача, – и что же они решали? Он не слышал их, поэтому ничего не узнал.
Его опять куда-то несли. Теперь он смог разглядеть, что его положили в армейскую санитарную машину. Двери за ним закрылись, заработал двигатель, и машина пошла по изрытой земле, а новая медсестра сидела рядом и следила за тем, чтобы он лежал неподвижно. Переезд занял около часа, но он больше не ощущал времени. Машина выехала на ровную дорогу и вскоре остановилась. Его опять понесли. На этот раз они шли по ровной поверхности и по какой-то лестнице поднялись в тёмную комнату. Снова чего-то ждали. Потом комната начала двигаться, – видимо, это был ещё один автомобиль. Комната взлетела. Сестра воткнула в него очередную иглу, и он ничего не помнил – до тех пор, пока не почувствовал, что самолёт сел и заруливает на стоянку. Его опять понесли. Ещё один санитарный автомобиль, ещё одна медсестра, запахи другого города. «Должно быть, Нью-Йорк, по крайней мере, Америка, – подумал он, – больше ничто в мире так не пахнет».
Потом его опять понесли куда-то вверх, внесли в небольшую комнату с белыми стенами и положили на удобную кровать. Уильям почувствовал под головой подушку, и когда проснулся в очередной раз, то подумал, что лежит в одиночестве. Затем пригляделся и увидел, что перед ним стоит Кэтрин. Он попытался поднять руку и коснуться её, хотел что-то сказать, но не смог. Кэтрин улыбалась, но Уильям понимал, что она не видит его улыбки; и когда он проснулся в другой раз, Кэтрин стояла там же, только в другом платье. Или она всё время была здесь? Она опять улыбнулась. Сколько времени это продолжалось? Он попытался пошевелить головой и увидел сына Ричарда, такого высокого и такого красивого. Он хотел увидеть и дочерей, но больше не мог двигать головой. Они сами встали перед ним. Виргиния – какая взрослая, а Люси? Нет, это невозможно! Как же летят года!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Авель смотрел, как доктор останавливается около каждого солдата и делает всё, что может. Следуя его примеру, Авель начал перебегать от солдата к солдату, подзывая санитаров с носилками к тем, кто не мог помочь себе, и отправлял тех, кто ещё мог ходить, к мосту. К тому времени, когда они подошли к опушке леса, от первоначального состава команды остались только доктор, один чистильщик картошки и Авель. Все остальные несли назад носилки с ранеными.
Когда они втроём зашли в лес, то услышали канонаду противника. В глубине леса Авель разглядел огромную пушку, всё ещё нацеленную на мост, но теперь разбитую. Потом он услышал свист пуль и понял, как близко они находятся от противника. Он быстро присел в тревожном ожидании, а его чувства обострились до крайнего предела. Внезапно они услышали невдалеке очередной залп, вскочили и побежали в ту сторону. Пробежав сотню метров, они наткнулись на красивую поляну, покрытую густой зелёной травой, сквозь которую пробивались белые крокусы. Вся она была усеяна телами американских солдат.
– Да это же самая настоящая бойня! – вскричал Авель в гневе. Доктор ничего не ответил: он откричал своё ещё три года назад.
– Не обращайте внимания на мёртвых, – вот всё, что он сказал. – Просто посмотрите, есть ли такие, кто ещё жив.
– Вон там, – закричал Авель, опускаясь на колени перед сержантом, лежащим в немецкой грязи. У него не было обоих глаз.
– Он мёртв, подполковник, – сказал доктор, бросив на тело быстрый взгляд. Авель подбежал к другому телу, затем к следующему, но и они были мертвы…
Когда Авель проверил тридцатого – а может быть, это был сороковой, – то вернулся к доктору, пытавшемуся спасти жизнь какому-то капитану, голова которого, за исключением одного глаза и рта, была обмотана окровавленными бинтами. Авель стоял над телом капитана, беспомощно наблюдая за движениями рук доктора. Он увидел на рукаве капитанского мундира нашивку Девятой бронетанковой дивизии и вспомнил слова генерала Леонарда: «Один Бог знает, сколько людей мы сегодня потеряли…»
– Проклятые немцы! – воскликнул Авель.
– Да, сэр.
– Он мёртв?
– Вполне может быть, – ответил доктор равнодушным тоном. – Он теряет так много крови, что вопрос только во времени. – Он поднял голову. – Я больше ничего не могу тут сделать. Подполковник, попробуйте доставить этого единственного выжившего в полевой госпиталь до того, как он умрёт, и дайте знать на командный пункт, что я пошёл дальше и что мне нужен каждый человек, которого они могут прислать.
– Хорошо, – ответил Авель, и они с доктором аккуратно положили капитана на носилки. Авель и один из чистильщиков картошки медленно пошагали в лагерь. Доктор предупредил их, что резкие дёргания носилок могут вызвать ещё большую потерю крови. Авель ни разу не дал своему напарнику передышки, пока они не сделали четырёхкилометровый марш-бросок до полевого госпиталя. Он хотел дать капитану шанс на жизнь, а потом вернуться к доктору в лес.
Больше часа они шли по грязи и под дождём, и Авелю уже стало казаться, что капитан умер. Измученные, они дошли до полевого госпиталя, и Авель передал капитана санитарам. Когда капитана погрузили на каталку, он открыл единственный незабинтованный глаз, всмотрелся в лицо Авеля и попытался поднять руку. Авель отдал ему честь и чуть не запрыгал от радости, увидев открытый глаз и двигающуюся руку. Он молился за то, чтобы этот человек выжил.
Авель вышел из госпиталя, готовый вернуться в лес со своей командой, когда его остановил дежурный офицер.
– Подполковник, – сказал он. – Я ищу вас повсюду. Там триста человек, которых надо накормить. Где вы были?
– Прогулялся, чтобы сменить обстановку…
25
Два санитара осторожно положили капитана на операционный стол. Капитан, которого звали Уильям Каин, видел медсестру, печально смотрящую на него, видел, как шевелятся её губы, но не слышал, что она ему говорила. Он не понимал, почему, – оттого ли, что его голова была обмотана бинтами, либо оттого, что он оглох. Каин закрыл глаза и задумался. Он много думал о прошлом, немного – о будущем, и думал быстро, потому что боялся, что умрёт. А вот если он выживет, у него будет много времени для размышлений.
Его мысли обратились к Кэтрин. Она так и не смирилась с его решением уйти на фронт.
Уильям оставил банк под совместным управлением Тэда Лича и Тони Симмонса до своего возвращения… Да, до своего возвращения. Он не дал им никаких инструкций на тот случай, если не вернётся. Оба они умоляли его не уходить на фронт. Ещё два человека, которые не могли его понять…
Сначала его отправили в школу подготовки офицерских кадров в Вермонте. В последний раз он был в Вермонте, когда катался здесь на лыжах с Мэттью.
Его первым назначением стал Лондон, где он работал офицером связи между американцами и англичанами. Он квартировал в гостинице «Дорчестер», где разместилось военное министерство Великобритании, а часть здания была предоставлена американской армии. Уильям где-то читал, что Авель Росновский сделал то же самое с нью-йоркским «Бароном», и одобрил такой его поступок. Светомаскировка, сирены при угрозе атак ракет «Фау-1» и налётов немецкой авиации заставляли его считать, что он находится на войне, но ему было не по себе, оттого что он не принимает участия в военных действиях. Всю свою жизнь Уильям привык проявлять инициативу и никогда не мирился с ролью стороннего наблюдателя. Передвижения между штабом Эйзенхауэра в Сент-Джеймском дворце и штаб-квартирой военного министерства Черчилля на Сториз-Гейт не казались Уильяму достойным занятием, и он не хотел встретиться с немцами лицом к лицу только тогда, когда Гитлер высадится на Трафальгарской площади.
Когда часть Первой армии разместили в Шотландии для совместных учений с «Чёрным дозором», элитным полком шотландских горцев, Уильяма отправили туда в качестве наблюдателя. Долгое и длинное путешествие в Шотландию и обратно на поезде, который постоянно останавливался, убедило Уильяма в том, что его роль свелась к обязанностям мальчика на посылках, и он начал задумываться, зачем вообще пошёл в армию. В Шотландии всё было по-другому. Там, по крайней мере, царила атмосфера подготовки к настоящей войне, и по возвращении он подал рапорт о немедленном переводе в Первую армию. Его полковник, никогда не считавший, что надо держать в тылу человека, который хочет участвовать в бою, отпустил его.
Три дня спустя Уильям вернулся в Шотландию и попал в свой новый полк, расквартированный в городе Инвереней на западе Шотландии, где вместе с остальными готовился к наступлению, которое должно было вот-вот начаться. Учения были тяжёлыми и напряжёнными.
Через три месяца их перебросили на север Франции, где они соединились с армией Омара Брэдли, двигавшейся по Европе. В воздухе витал запах победы, и Уильям хотел первым войти в Берлин.
Первая армия двигалась к Рейну. Капитан Каин получил приказ наступать по мосту Людендорфа и вступить в бой с противником в полутора километрах к юго-востоку от Ремагена в лесу. Уильям стоял на гребне холма и смотрел, как Девятая дивизия идёт по мосту, который вот-вот может быть взорван противником.
Его командир повёл свой полк следом, а Каин двинулся за ним со своими ста двадцатью солдатами, большинство из которых шли в бой – как и Уильям – в первый раз. Не будет больше учений с шотландцами, которые только притворялись, что хотят убить его холостыми патронами, не будет и совместных трапез после боя. Перед ним были немцы с боевыми патронами, угрожающие настоящей смертью, а уж о застолье и речи быть не могло.
Подойдя к опушке леса, Уильям и его солдаты не встретили никакого сопротивления и решили наступать дальше. Вдруг со всех сторон началась стрельба, и они попали под автоматный и миномётный обстрел. Внезапно всё пришло в движение. Солдаты Уильяма попадали на землю в попытке найти укрытие за деревьями, но за несколько секунд он потерял половину своей роты. Весь бой, если его можно так назвать, занял пару минут, и Уильям даже не успел увидеть ни одного немца. Он пополз по мокрой траве и тут, к своему ужасу, заметил, что ещё одна дивизия приближается к лесу. Уильям выбежал из укрытия, чтобы предупредить своих о засаде. Первая пуля ударила его в голову, и он стал опускаться на колени, продолжая исступлённо размахивать руками. И тут вторая пуля попала ему в шею, а третья – в грудь. Он лежал и ждал смерти, сожалея, что так и не увидел противника, – какая грязная, пошлая смерть!
Потом Уильям почувствовал, что его несут на носилках, но ничего не слышал и не видел, только пытался решить, почему вокруг темно: оттого ли, что теперь ночь, или оттого, что он ослеп.
Путь показался ему долгим. Когда он снова открыл глаза, то увидел невысокого подполковника, который, хромая, выходил из палатки. Кого-то он Уильяму напомнил, но он не мог вспомнить – кого. Санитары отнесли Уильяма в операционную и положили на стол. Он старался не заснуть, опасаясь, что сон может оказаться смертельным.
Потом Уильям почувствовал, что два человека пытаются поднять его. Они аккуратно поворачивали его тело, а затем воткнули в него иглу. Он заснул и увидел во сне Кэтрин, потом свою мать, а потом Мэттью, который играл с его сыном Ричардом.
Проснувшись, он понял, что его перенесли в другую кровать, и слабая надежда пришла на смену мысли о неизбежной смерти. Он лежал без движения, сосредоточив взгляд на брезентовой крыше палатки, неспособный пошевелить головой. Подошла медсестра, что-то сказала и осмотрела его. Он снова заснул, потом опять проснулся. Сколько же прошло времени? Другая медсестра. На этот раз он разглядел её получше и – о радость! – смог пошевелить головой, хотя и было очень больно. Он старался оставаться бодрствующим сколько мог, он хотел жить. И – заснул.
Он проснулся. Его осматривали четыре врача, – и что же они решали? Он не слышал их, поэтому ничего не узнал.
Его опять куда-то несли. Теперь он смог разглядеть, что его положили в армейскую санитарную машину. Двери за ним закрылись, заработал двигатель, и машина пошла по изрытой земле, а новая медсестра сидела рядом и следила за тем, чтобы он лежал неподвижно. Переезд занял около часа, но он больше не ощущал времени. Машина выехала на ровную дорогу и вскоре остановилась. Его опять понесли. На этот раз они шли по ровной поверхности и по какой-то лестнице поднялись в тёмную комнату. Снова чего-то ждали. Потом комната начала двигаться, – видимо, это был ещё один автомобиль. Комната взлетела. Сестра воткнула в него очередную иглу, и он ничего не помнил – до тех пор, пока не почувствовал, что самолёт сел и заруливает на стоянку. Его опять понесли. Ещё один санитарный автомобиль, ещё одна медсестра, запахи другого города. «Должно быть, Нью-Йорк, по крайней мере, Америка, – подумал он, – больше ничто в мире так не пахнет».
Потом его опять понесли куда-то вверх, внесли в небольшую комнату с белыми стенами и положили на удобную кровать. Уильям почувствовал под головой подушку, и когда проснулся в очередной раз, то подумал, что лежит в одиночестве. Затем пригляделся и увидел, что перед ним стоит Кэтрин. Он попытался поднять руку и коснуться её, хотел что-то сказать, но не смог. Кэтрин улыбалась, но Уильям понимал, что она не видит его улыбки; и когда он проснулся в другой раз, Кэтрин стояла там же, только в другом платье. Или она всё время была здесь? Она опять улыбнулась. Сколько времени это продолжалось? Он попытался пошевелить головой и увидел сына Ричарда, такого высокого и такого красивого. Он хотел увидеть и дочерей, но больше не мог двигать головой. Они сами встали перед ним. Виргиния – какая взрослая, а Люси? Нет, это невозможно! Как же летят года!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81