В сентябре 1939 года Гитлер вошёл в Польшу.
Уильям сразу же вспомнил об Авеле Росновском и его новом отеле «Барон» на Парк-авеню, уже ставшем городской достопримечательностью. Ежеквартальные отчёты от Томаса Коэна показывали, что Росновский становится всё сильнее и сильнее, хотя его последние идеи об экспансии в Европу казались несколько запоздавшими. Коэн по-прежнему не находил прямых связей между Генри Осборном и Авелем Росновским, хотя и признавался, что подтвердить или опровергнуть требуемые факты становится всё труднее.
Уильям никогда не думал, что Америка ввяжется в европейскую войну, но, тем не менее, не закрывал лондонское отделение банка Лестера, чтобы ясно показать, на чьей стороне он выступает, и никогда даже не рассматривал возможность продать свои двенадцать тысяч акров в Хемпшире и Линкольншире. Со своей стороны, Тони Симмонс в Бостоне проинформировал Уильяма, что намеревается закрыть лондонский филиал «Каин и Кэббот». Уильям воспользовался этим предлогом и отправился в любимый Бостон на встречу с Тони.
Два председателя встретились в непринуждённой и дружественной обстановке, поскольку у них теперь не было повода видеть друг в друге соперников. Наоборот, каждый использовал эту встречу как площадку для старта новых идей. Как и предполагал Тони, многие важные клиенты покинули банк «Каин и Кэббот», когда Уильям переехал в Нью-Йорк, но Уильям постоянно информировал Тони о каждом клиенте, пожелавшем перевести свои деньги, и никогда никого не поощрял к этому.
Они обедали в ресторане «Локк-Обер», и Тони сразу подтвердил своё намерение закрыть лондонский филиал банка «Каин и Кэббот».
– Первая причина довольно проста, – сказал он. – Я полагаю, что банк будет терять деньги, если мы не сократим расходы и не уйдём из Англии.
– Конечно, какие-то деньги будут потеряны, но это небольшие суммы, – заметил Уильям, – а мы должны поддерживать Англию.
– С чего бы это? – удивился Тони. – Мы банк, а не клуб фанатов Англии.
– А Британия не бейсбольная команда, Тони, это нация, которой мы обязаны всем своим наследием…
– Вам следует заняться политикой, – сказал Тони. – Мне кажется, ваши таланты понапрасну тратятся в банковском деле. Тем не менее, есть и ещё одна, гораздо более важная причина, почему нам следует закрыть филиал. Если Гитлер вторгнется в Британию, как он вторгся в Польшу и Францию, – а я уверен, что его намерения именно таковы, – банк будет захвачен, и мы в Лондоне потеряем всё до цента.
– Если Гитлер дойдёт до того, что ступит ногой на английскую землю, Америка в тот же день объявит ему войну.
– Никогда, – возразил Тони. – Сказал же Рузвельт: «Любая помощь, кроме участия в военных действиях». А самые важные люди Америки поднимут несусветный шум.
– Никогда не слушайте политиков, – сказал Уильям, – особенно таких, как Рузвельт. Когда он говорит «никогда», это означает «не этим утром» или, по крайней мере, «не сегодня». Помните, что всем говорил Вильсон в 1916 году?
– Когда вы собираетесь побороться за место в Сенате? – засмеялся Тони.
– На этот вопрос я могу ответить совершенно точно – никогда.
– Я уважаю вашу точку зрения, Уильям, но хочу уйти из Англии.
– Вы – председатель, – ответил Уильям. – Если совет директоров поддержит вас, можете закрывать лондонский филиал хоть завтра, я никогда не буду использовать своё положение владельца, чтобы противостоять большинству.
– Пока вы не объедините оба банка…
– Тони, я уже говорил вам, что не буду предпринимать никаких попыток в этом направлении, пока вы находитесь на посту председателя. И это обещание я намерен выполнить.
– Но я считаю, что нам следует объединиться.
– Что? – воскликнул Уильям, проливая вино на скатерть и не веря своим ушам. – Боже правый, Тони, вы непредсказуемы!
– Я всегда исходил из интересов банка, Уильям. Задумайтесь на минуту о сложившемся положении. Сегодня как никогда хорошо видно, что Нью-Йорк стал центром финансовой активности в США, а когда Гитлер вторгнется в Англию, этот город станет финансовым центром мира, поэтому «Каин и Кэббот» должен там присутствовать. Кроме того, наше слияние создаст финансовую корпорацию с гораздо большими возможностями, поскольку области нашей деятельности дополняют друг друга. «Каин и Кэббот» активно занимается финансированием судостроения и тяжёлой промышленности, где банк Лестера участвует гораздо меньше. В свою очередь, вы активнее в андеррайтинге, где мы почти не работаем. Я уже не говорю, что во многих городах мы содержим дублирующие друг друга конторы, что совершенно излишне.
– Тони, я полностью согласен с тем, что вы говорите, но всё равно хочу остаться в Англии.
– Что лишний раз доказывает мою правоту, Уильям. Лондонский филиал «Каин и Кэббот» будет закрыт, а отделение банка Лестера – останется. И тогда – случись Лондону переживать тяжёлые времена, – это не будет так много значить для нас, поскольку мы объединим наши активы и, следовательно, станем сильнее.
– Но вам не кажется, что в соответствии с ограничениями деятельности коммерческих банков, которые ввёл Рузвельт, мы можем работать только в одном штате, и, значит, слияние будет успешным, только если мы станем проводить все операции из Нью-Йорка, а отделение в Бостоне сделаем филиалом?
– И здесь я вас поддержу, – сказал Тони и добавил: – Вы даже можете обдумать вопрос о превращении банка в коммерческий.
– Нет, Тони, мой отец исходил из предположения, что можно обслуживать либо небольшую группу богачей, либо большое число бедняков, поэтому банк Лестера всегда будет оставаться инвестиционным банком, пока я – председатель совета директоров. Но если мы всё-таки решим объединить банки, не видите ли вы в этом существенных проблем?
– Проблем, которые нельзя было бы преодолеть, если обе стороны проявят добрую волю, – очень немного. Однако вам придётся внимательно обдумать все последствия, поскольку вы потеряете контроль над новым банком, став в нём миноритарным акционером, а это всегда риск подвергнуться враждебному захвату.
– Я пойду на этот риск, если он позволит мне занять пост председателя совета директоров самой крупной финансовой корпорации в Америке.
Уильям вернулся в Нью-Йорк в тот же вечер в хорошем настроении от состоявшегося разговора. Он созвал заседание совета директоров, на котором в общих чертах рассказал о предложении Тони Симмонса. Когда он увидел, что совет в принципе одобряет слияние, то дал указания директорам разработать план в деталях.
Управляющим отделами понадобилось три месяца на то, чтобы подготовить доклад на совете, и все они как один пришли к заключению: слияние продиктовано соображениями здравого смысла, поскольку два банка и в самом деле дополняют друг друга по многим направлениям. Имея конторы на всей территории Америки и филиалы в Европе, они многое могли предложить друг другу. Более того, председатель совета директоров банка Лестера по-прежнему владел пятьюдесятью одним процентом акций «Каин и Кэббот», что превратило слияние в простой брак по расчёту. Некоторые члены совета директоров даже задавались вопросом: почему Уильям не предложил эту идею раньше? Тэд Лич высказал мнение, что Чарльз Лестер именно это имел в виду, когда выдвигал Уильяма в качестве своего преемника.
Чтобы выработать все детали слияния, понадобился почти год переговоров, и то юристам пришлось допоздна засиживаться в своих кабинетах, чтобы в срок закончить всю работу над документами. В результате обмена акциями Уильям оказался самым крупным акционером – с восемью процентами – и был назначен управляющим и председателем совета директоров нового банка. Тони Симмонс остался в Бостоне в качестве вице-председателя, а Тэд Лич – в Нью-Йорке в качестве другого вице-председателя. Новый инвестиционный банк получил название «Лестер, Каин и компания», но его по-прежнему называли банком Лестера.
Уильям решил дать в Нью-Йорке пресс-конференцию, чтобы проинформировать широкие финансовые круги об успешном слиянии, и назначил её на понедельник 8 декабря 1941 года. Пресс-конференцию пришлось отложить, поскольку за день до указанной даты Япония атаковала Пёрл-Харбор.
Подготовленные пресс-релизы были отправлены в газеты, но утром во вторник им – по понятным причинам – было уделено не слишком много места. Но недостаток информации в прессе уже не занимал центральное место в мыслях Уильяма.
Он никак не мог найти подходящий момент и не знал, как сказать жене, что он хочет идти на войну. Когда Кэтрин узнала об этом, она была в ужасе и сразу же попыталась отговорить его.
– Ты думаешь, что можешь сделать что-то такое, чего не могут миллионы других?
– Не знаю, – ответил Уильям. – Только я уверен в одном – я должен сделать то, что в данных обстоятельствах сделали бы мой дед и отец.
– Они, безусловно, выступили бы в защиту интересов банка.
– Нет, – ответил Уильям без раздумий. – Они выступили бы в защиту интересов Америки.

КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ
24
Авель прочитал сообщение о создании банка «Лестер, Каин и компания» в разделе финансовых новостей «Чикаго Трибьюн». Основное место в газете было занято анализом возможных последствий японской атаки на Пёрл-Харбор, и он бы даже не заметил короткой заметки, если бы её не сопровождала небольшая, очень старая фотография Уильяма Каина. Настолько старая, что Каин на ней выглядел именно так, как в тот день, когда Авель ездил к нему в Бостон десять лет тому назад. В статье далее говорилось: «Новый банк, возникший в результате слияния нью-йоркского банка Лестера и бостонского «Каин и Кэббот», вполне может стать одним из самых крупных финансовых институтов Америки. Как стало известно нашей газете, акции нового банка находятся в руках примерно двадцати человек, состоящих в родственных или близких дружественных отношениях с той или другой семьёй».
Больше всего Авеля обрадовала именно эта информация: он понял, что у Каина больше нет контрольного пакета. Он перечитал заметку ещё раз. Позиции Уильяма Каина в мире заметно упрочились с тех пор, как они скрестили шпаги, но ведь и Авель не стоял на месте. И ему ещё надо было свести кое-какие счёты с недавно назначенным председателем совета директоров нового банка.
За десять лет состояние группы «Барон» выросло настолько, что Авель вернул своему кредитору все займы и, в соответствии с первоначальным соглашением с ним, обеспечил себе стопроцентное владение компанией в течение оговорённых десяти лет.
Мало того, что он в последнем квартале 1939 года выплатил заём, в 1940 году прибыли группы достигли отметки в пятьсот тысяч долларов. Этот рубеж совпал по времени с открытием двух новых отелей «Барон»: одного – в Вашингтоне, другого – в Сан-Франциско.
Авель за это время стал чуть менее пылким мужем, но отнюдь не менее любящим отцом. Софья, страстно хотевшая второго ребёнка, наконец уговорила его обратиться к врачу. И тогда выяснилось, что Авель страдает олигоспермией, возможно, вызванной болезнями и плохим питанием в немецком и русском плену. Флорентина, скорее всего, останется их единственным ребёнком. Авель оставил надежды на рождение сына и осыпал дочь подарками.
Авель Росновский был теперь известен по всей Америке, и даже газеты называли его «Чикагский Барон». К 1941 году прибыли его тринадцати отелей приблизились к миллиону, и новый прирост капитала заставлял его думать о выходе на более широкие просторы.
И тут японцы напали на Пёрл-Харбор.
Авель уже перевёл значительные суммы на счёт Британского Красного Креста, чтобы облегчить участь поляков после ужасного сентября 1939 года, когда нацисты вошли в Польшу, встретились с русскими в Брест-Литовске и ещё раз поделили между собой территорию его родины. Он вёл яростную борьбу в Демократической партии и в прессе, чтобы подтолкнуть нерешительную Америку к войне, пусть даже и в союзе с русскими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81