Мне захотелось домой, к Сашке и Хрюндику, — выплакаться всласть под их сочувственными взглядами и забыть все происшедшее. На-все-гда. Может, отпроситься в отпуск на неделю, съездить вместе с Сашкой и Хрюндиком в какой-нибудь пригородный пансионат. На заграницу-то денег не наскребем, так хоть в Репино… Нет, Хрюндик не поедет, ему уже скучно с нами. Но оставлять его дома тоже нельзя — вдруг припрется этот маньяк, или, еще хуже, подкараулит его на лестнице… Тьфу, даже думать об этом не хочу!
Все, теперь вообще нельзя быть спокойной ни одной минуты. Если он узнал мой номер телефона и адрес, кто ему мешает выведать, где учится мой сын, или устроить какую-нибудь гадость в бюро судмедэкспертизы, где работает Сашка? Сдать ребенка пожить к отцу или бабушке можно, но это не решает вопроса. В конце концов, их адреса тоже узнать не проблема, да и выследить человека легче легкого…
— Господа, что же делать? — тоскливо произнесла я, даже не заметив, что говорю вслух.
Но Горчаков не ответил, прислушался к чему-то и даже поднял вверх палец, призывая меня тоже навострить уши. С третьего этажа доносились отголоски какой-то свары: вроде бы Тубасов на кого-то наезжал, а кто-то тихо, но твердо отклонял инсинуации. Мы с Лешкой завороженно пошли на голоса и затормозили в конце коридора выше этажом.
Это в начальственных апартаментах в связи с поздним временем уже царило затишье, и даже свет в коридоре был притушен, а на третьем, розыскном, этаже жизнь еще вовсю бурлила. Но едва мы заглянули в коридор, стало понятно, что во всех кабинетах тоже затаились и прислушиваются, такая занятная разыгрывалась сцена.
Тубасов при полном полковничьем параде, даже в непонятно откуда взявшейся фуражке (кажется, он ее нес в руке, когда проходил мимо нас по лестнице), багровый от желания угодить новому прокурору района, с которым вообще непонятно, как налаживать контакт, раз тот не пьет из милицейских стаканов и баней не увлекается, навытяжку стоял перед полуоткрытой дверью кабинета и натужно увещевал:
— А я тебе говорю, иди его веди! Что ж я тут, тьфу… Тебе еще долго буду говорить?
А тихий спокойный голос Синцова отвечал ему из кабинета:
— Я сказал, никого никуда не поведу, и вообще уйдите, не мешайте работать.
— Да как ты… Тьфу, чтоб тебя! Ты что, блин, не понял?! Прокурор требует!
— А мне прокурор не начальник.
— Что-о?! — Тубасов аж задохнулся от такой дерзости. — Ты ж погоны носишь, сукин сын! Молчать, когда тебя полковник спрашивает!
— А вы мне тоже не начальник, — бесстрастно отозвался Синцов, — я в главке работаю.
— Ах ты ж, в главке, значит?! Вот я сейчас позвоню…
— Звоните. Но я тоже могу позвонить. И скажу, что мешаете работать. Все?
Тубасов, почувствовав шорох за спиной, беспомощно оглянулся, и мне стало даже жалко его. Из-под фуражки, криво напяленной на голову, текли капли пота. Смахнув пот, он встретился со мной глазами, быстро отвел их, еле слышно выругался, прихлопнул дверь кабинета и направился прочь.
Когда грузные шаги его затихли внизу, из кабинета высунулся Синцов. Увидев меня с Лешкой, он подмигнул нам, приложил к губам палец и снова скрылся в кабинете. Откуда-то возник онер Гайворонский, взял нас с Лешкой под руки и потащил вниз, в дежурку.
— Тубасов там? — поинтересовался Лешка, но Гайворонский хмыкнул, — Нет, конечно. Побежал вашему жаловаться. Это надолго, так что мы можем чайку попить. А тебе, Машка, я бы водки налил.
— Я не пью водку, — отмахнулась я.
— Ну, вина.
Костя уже метнулся в лабаз, сейчас позвоню ему, чтобы прихватил винища.
Вообще-то я и сама почувствовала, что не вредно бы выпить. Может, хоть это меня успокоит. Мы втроем устроились в закутке дежурной части, где по очереди отдыхали милиционеры из дежурной смены, если таковая возможность представлялась. Закуток был без окна, и обстановка там была небогатая: узкая продавленная кушетка да шаткий столик, украденный из летнего общепита еще в советское время, четыре алюминиевые ножки и щербатая пластиковая столешница. На кушетке, — видимо, в качестве предмета интерьера, — лежал начатый рулон розовой туалетной бумаги, Гайворонский красиво расставил на столе одноразовые стаканчики и свернул из обрывков туалетной бумаги розочки с целью придания изысканности сервировке, потом вспомнил, что у него в кабинете лежит коробка конфет, и убежал за ней. Я подумала, что времена изменились, и если раньше, в застойные годы, процесс выпивки не отягощался никакими излишествами, и сверхзадача соответствовала задаче, то теперь даже у сотрудников уголовного розыска наблюдается стремление облагородить процесс. Практически сразу в закуток просочился Мигулько с пакетом, в котором звякало «лекарство» — несколько бутылок.
— Может, Стеценко твоего позвать? — спросил у меня Лешка.
— Не надо. Не хотелось бы оставлять Хрюндика одного, — покачала я головой.
— Так ведь псих тут парится, и твоему Хрюндику в данный момент ничего не угрожает, —Лешка поднял палец в потолок.
— Знаешь… — я помедлила, пытаясь сформулировать то, что не давало мне покоя, — почем я знаю, кто он такой. Может, он вовсе и не псих? И их там целая группа?
— Да ладно, Машка, — отмахнулся Мигулько, шаря в пакете, видимо, на ощупь пытаясь найти самую вкусную бутылку. — Вульгарный псих. Наверное, когда-то девушка его грубо отшила, и он комплекс словил.
Он выставил на стол бутылку водки и бутылку красного вина:
— Испанское. Говорят, хорошее. У нас опер в Испанию съездил отдохнуть, так говорит, там любое вино хорошее. Бутылка один евро стоит, а вино хорошее.
—это сколько стоит? — спросил Лешка, придирчиво рассматривая этикетку.
— Да уж подороже, чем один евро, — Мигулько отобрал у него бутылку и достал из кармана ножик со штопором. — Что ж я, буду потерпевшую бормотухой угощать?
— Это хорошее вино, Лешка, я его знаю, —вяло сказала я, забившись в самый угол кушетки. Горчаков обернулся и внимательно посмотрел на меня, потом присел передо мной на корточки, так, что наши глаза оказались на одном уровне.
— Машка, все уже хорошо, — ласково проговорил он. — Все в безопасности, психа закроют на пятнадцать суток, за это время потрясем его, он охоту потеряет по квартирам ходить. Хочешь, ночевать поедем к нам? Ну что тебе покоя не дает? Мигулько, — кинул он через плечо Константину, — ну что ты возишься? Наливай ей быстрей.
Он держал меня за руки и заглядывал в глаза. Конечно, смешно было бы от меня сейчас требовать полной безмятежности, но Горчаков за много лет выучил все мои реакции наизусть. Да, помимо пережитого страха за себя и за своих близких, и помимо страха перед, не дай бог, грядущими визитами маньяка, мне еще кое от чего было не по себе. Не давала покоя одна мысль, Лешка был прав.
— Как ты сказал, Костя? — повернулась я к Мигулько. — Его грубо отшила девушка, и на этой почве у него появился комплекс?
— Ну да, — Мигулько ловко передал мне кренящийся под тяжестью переполнявшего его вина пластиковый стаканчик, я с трудом его удержала, потеряв мысль.
— Да это и ежу ясно, — помог Горчаков. — Наверное, в анамнезе — любовная драма, рожей не вышел, или прыщавый был, вот девки и глумились, небось, над ним. Но природа требовала свое. Поэтому попытки установить контакт с понравившейся женщиной приобрели извращенный характер, — он надул щеки и сделал глубокомысленное лицо, довольный тем, как сформулировал. А вот мне не удавалось сформулировать то, что не давало покоя.
— Подожди, — остановила я его, и пригубила вина. Вино действительно было хорошее. Сейчас выпью, захочу спать, поеду домой и просплю часов двадцать, а когда проснусь, забуду весь этот кошмар. — Представь, что тебя девушка обидела…
— Легко! Сколько я от вас натерпелся!
— Я не это имею в виду, — я мучительно пыталась выразить то, что мне казалось странным в этой истории. — Представь, что ты прыщавый, уродливый юноша…
— Может, лучше пусть Мигулько представит?
— Конечно, чуть что, так сразу Мигулько! — Костя обернулся с недовольным видом, но, взглянув на меня, тут же согласился. — Ну хорошо, хорошо, я — косой и рябой отрок. И что?
— И тебе понравилась девушка. Мигулько закатил глаза и выдвинул нижнюю челюсть.
— И ты ей на свои чувства намекнул.
— Допустим, — Мигулько кокетливо посмотрелся в приклеенный к стене осколок зеркала и поклацал зубами.
— Супер! — восхитился Горчаков. — Я же говорил, тебе этот образ ближе…
Мигулько треснул его пустым полиэтиленовым мешком.
— Але! Маша, не тормози! Мне долго еще быть прыщавым уродом?
— Так вот, — я заставила себя сосредоточиться. — Ты намекнул, а девушка тебе отказала. И не просто отказала, а на смех подняла, причем прилюдно. Сказала что-нибудь очень обидное, типа…
Я помедлила, подыскивая слова пооскорбительнее, но Горчаков меня опередил:
— С такой-то рожей лучше со свиньей поцелуйся! И не подходи ко мне, а то стошнит! И вообще ты, Мигулько, скотина безрогая, мне на два отдельных поручения не ответил… .
— Э, э! — запротестовал Мигулько, задвинув челюсть обратно. — А в лоб?
— Ладно, Костик, поверь, ничего личного. А на отдельные поручения все-таки ответь…
Отпив глоток, я аккуратно перехватила хрупкий стаканчик с вином левой рукой, а правой потерла висок. Вдруг ужасно заболела голова. Что ж они так галдят, Горчаков и Мигулько? Так, надо собраться.
— Костя! Ты на Горчакова обиделся?
— А ты как думаешь, Маша? Между прочим, поручения-то бездарные. Самому лень задницу от стула оторвать, а опера тебе что, мальчуганы на побегушках? Ты бы еще попросил дельце подшить и за пивом сбегать, а?
—Ой — ой — ой! — Горчаков с ядовитым хохотом повалился на хлипкую кушетку. — Между прочим, часть четвертая статьи сто двадцать седьмой …
— Ты еще Уставы императора Александра вспомни, крючкотвор! Или «Русскую правду»! Нынче кодекс другой, и статья другая, сто пятьдесят седьмая! А там написано, что следователь все сам должен делать!
— Формалист хренов! Там написано, чтоб вы самодеятельностью не занимались…
Мне показалось, что они сейчас подерутся. А ведь Горчаков вовсе не девушка, и Мигулько —не прыщавый урод. А что было бы, если бы один из них действительно отказал другому в любви?
— Так что было бы, если бы Горчаков был девушкой, и отказал тебе, Костя?
— В лоб дал бы, — откликнулся Мигулько, и теперь уже Горчаков треснул его по голове подобранным с пола полиэтиленовым мешком. —Нужна мне его любовь!..
Я поморщилась.
— Ты еще не вышел из образа? Тогда попробуй представить, что было бы…
— В каком смысле?
— Да, в каком смысле? А кстати, где Гайворонский? Его только за смертью посылать! —Лешка подобрал с пола орудие разборок — полиэтиленовый пакет и грустно потрогал пробку на водочной бутылке. Нет, они не понимали, о чем я.
— Да ни в каком!
Я отвернулась и отхлебнула из стаканчика. Вино уже не казалось мне хорошим, от его горьковатой терпкости сводило рот, и вообще пить без закуски не хотелось, хоть и не водка это. Я вспомнила, что придя с работы, так и не успела поесть. Господи, неужели все это было сегодня? Какой безразмерный день!
— Ладно, Машка, не обижайся, — Горчаков погладил меня по руке, в которой я держала стаканчик, при этом чуть не расплескав красное вино мне на юбку. — Скажи своими словами.
— Попробую. Допустим, ему грубо отказали, и для него это стало стрессом. И наложило отпечаток на его отношения с женским полом. Мы с тобой, Лешка, таких видали сто раз. Такие больше с признаниями к девушкам не подойдут, а подкараулят их в подворотне. Камнем по голове, или придушить, она и отказать не успеет, тем более в грубой форме.
В глазах у Лешки промелькнуло понимание.
— Ага, а у нас потом «глухари» половые.
— Вот именно. Если человек испытал стресс, он не будет добровольно повторять стрессовую ситуацию, а постарается ее избежать. Этот же, как его?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Все, теперь вообще нельзя быть спокойной ни одной минуты. Если он узнал мой номер телефона и адрес, кто ему мешает выведать, где учится мой сын, или устроить какую-нибудь гадость в бюро судмедэкспертизы, где работает Сашка? Сдать ребенка пожить к отцу или бабушке можно, но это не решает вопроса. В конце концов, их адреса тоже узнать не проблема, да и выследить человека легче легкого…
— Господа, что же делать? — тоскливо произнесла я, даже не заметив, что говорю вслух.
Но Горчаков не ответил, прислушался к чему-то и даже поднял вверх палец, призывая меня тоже навострить уши. С третьего этажа доносились отголоски какой-то свары: вроде бы Тубасов на кого-то наезжал, а кто-то тихо, но твердо отклонял инсинуации. Мы с Лешкой завороженно пошли на голоса и затормозили в конце коридора выше этажом.
Это в начальственных апартаментах в связи с поздним временем уже царило затишье, и даже свет в коридоре был притушен, а на третьем, розыскном, этаже жизнь еще вовсю бурлила. Но едва мы заглянули в коридор, стало понятно, что во всех кабинетах тоже затаились и прислушиваются, такая занятная разыгрывалась сцена.
Тубасов при полном полковничьем параде, даже в непонятно откуда взявшейся фуражке (кажется, он ее нес в руке, когда проходил мимо нас по лестнице), багровый от желания угодить новому прокурору района, с которым вообще непонятно, как налаживать контакт, раз тот не пьет из милицейских стаканов и баней не увлекается, навытяжку стоял перед полуоткрытой дверью кабинета и натужно увещевал:
— А я тебе говорю, иди его веди! Что ж я тут, тьфу… Тебе еще долго буду говорить?
А тихий спокойный голос Синцова отвечал ему из кабинета:
— Я сказал, никого никуда не поведу, и вообще уйдите, не мешайте работать.
— Да как ты… Тьфу, чтоб тебя! Ты что, блин, не понял?! Прокурор требует!
— А мне прокурор не начальник.
— Что-о?! — Тубасов аж задохнулся от такой дерзости. — Ты ж погоны носишь, сукин сын! Молчать, когда тебя полковник спрашивает!
— А вы мне тоже не начальник, — бесстрастно отозвался Синцов, — я в главке работаю.
— Ах ты ж, в главке, значит?! Вот я сейчас позвоню…
— Звоните. Но я тоже могу позвонить. И скажу, что мешаете работать. Все?
Тубасов, почувствовав шорох за спиной, беспомощно оглянулся, и мне стало даже жалко его. Из-под фуражки, криво напяленной на голову, текли капли пота. Смахнув пот, он встретился со мной глазами, быстро отвел их, еле слышно выругался, прихлопнул дверь кабинета и направился прочь.
Когда грузные шаги его затихли внизу, из кабинета высунулся Синцов. Увидев меня с Лешкой, он подмигнул нам, приложил к губам палец и снова скрылся в кабинете. Откуда-то возник онер Гайворонский, взял нас с Лешкой под руки и потащил вниз, в дежурку.
— Тубасов там? — поинтересовался Лешка, но Гайворонский хмыкнул, — Нет, конечно. Побежал вашему жаловаться. Это надолго, так что мы можем чайку попить. А тебе, Машка, я бы водки налил.
— Я не пью водку, — отмахнулась я.
— Ну, вина.
Костя уже метнулся в лабаз, сейчас позвоню ему, чтобы прихватил винища.
Вообще-то я и сама почувствовала, что не вредно бы выпить. Может, хоть это меня успокоит. Мы втроем устроились в закутке дежурной части, где по очереди отдыхали милиционеры из дежурной смены, если таковая возможность представлялась. Закуток был без окна, и обстановка там была небогатая: узкая продавленная кушетка да шаткий столик, украденный из летнего общепита еще в советское время, четыре алюминиевые ножки и щербатая пластиковая столешница. На кушетке, — видимо, в качестве предмета интерьера, — лежал начатый рулон розовой туалетной бумаги, Гайворонский красиво расставил на столе одноразовые стаканчики и свернул из обрывков туалетной бумаги розочки с целью придания изысканности сервировке, потом вспомнил, что у него в кабинете лежит коробка конфет, и убежал за ней. Я подумала, что времена изменились, и если раньше, в застойные годы, процесс выпивки не отягощался никакими излишествами, и сверхзадача соответствовала задаче, то теперь даже у сотрудников уголовного розыска наблюдается стремление облагородить процесс. Практически сразу в закуток просочился Мигулько с пакетом, в котором звякало «лекарство» — несколько бутылок.
— Может, Стеценко твоего позвать? — спросил у меня Лешка.
— Не надо. Не хотелось бы оставлять Хрюндика одного, — покачала я головой.
— Так ведь псих тут парится, и твоему Хрюндику в данный момент ничего не угрожает, —Лешка поднял палец в потолок.
— Знаешь… — я помедлила, пытаясь сформулировать то, что не давало мне покоя, — почем я знаю, кто он такой. Может, он вовсе и не псих? И их там целая группа?
— Да ладно, Машка, — отмахнулся Мигулько, шаря в пакете, видимо, на ощупь пытаясь найти самую вкусную бутылку. — Вульгарный псих. Наверное, когда-то девушка его грубо отшила, и он комплекс словил.
Он выставил на стол бутылку водки и бутылку красного вина:
— Испанское. Говорят, хорошее. У нас опер в Испанию съездил отдохнуть, так говорит, там любое вино хорошее. Бутылка один евро стоит, а вино хорошее.
—это сколько стоит? — спросил Лешка, придирчиво рассматривая этикетку.
— Да уж подороже, чем один евро, — Мигулько отобрал у него бутылку и достал из кармана ножик со штопором. — Что ж я, буду потерпевшую бормотухой угощать?
— Это хорошее вино, Лешка, я его знаю, —вяло сказала я, забившись в самый угол кушетки. Горчаков обернулся и внимательно посмотрел на меня, потом присел передо мной на корточки, так, что наши глаза оказались на одном уровне.
— Машка, все уже хорошо, — ласково проговорил он. — Все в безопасности, психа закроют на пятнадцать суток, за это время потрясем его, он охоту потеряет по квартирам ходить. Хочешь, ночевать поедем к нам? Ну что тебе покоя не дает? Мигулько, — кинул он через плечо Константину, — ну что ты возишься? Наливай ей быстрей.
Он держал меня за руки и заглядывал в глаза. Конечно, смешно было бы от меня сейчас требовать полной безмятежности, но Горчаков за много лет выучил все мои реакции наизусть. Да, помимо пережитого страха за себя и за своих близких, и помимо страха перед, не дай бог, грядущими визитами маньяка, мне еще кое от чего было не по себе. Не давала покоя одна мысль, Лешка был прав.
— Как ты сказал, Костя? — повернулась я к Мигулько. — Его грубо отшила девушка, и на этой почве у него появился комплекс?
— Ну да, — Мигулько ловко передал мне кренящийся под тяжестью переполнявшего его вина пластиковый стаканчик, я с трудом его удержала, потеряв мысль.
— Да это и ежу ясно, — помог Горчаков. — Наверное, в анамнезе — любовная драма, рожей не вышел, или прыщавый был, вот девки и глумились, небось, над ним. Но природа требовала свое. Поэтому попытки установить контакт с понравившейся женщиной приобрели извращенный характер, — он надул щеки и сделал глубокомысленное лицо, довольный тем, как сформулировал. А вот мне не удавалось сформулировать то, что не давало покоя.
— Подожди, — остановила я его, и пригубила вина. Вино действительно было хорошее. Сейчас выпью, захочу спать, поеду домой и просплю часов двадцать, а когда проснусь, забуду весь этот кошмар. — Представь, что тебя девушка обидела…
— Легко! Сколько я от вас натерпелся!
— Я не это имею в виду, — я мучительно пыталась выразить то, что мне казалось странным в этой истории. — Представь, что ты прыщавый, уродливый юноша…
— Может, лучше пусть Мигулько представит?
— Конечно, чуть что, так сразу Мигулько! — Костя обернулся с недовольным видом, но, взглянув на меня, тут же согласился. — Ну хорошо, хорошо, я — косой и рябой отрок. И что?
— И тебе понравилась девушка. Мигулько закатил глаза и выдвинул нижнюю челюсть.
— И ты ей на свои чувства намекнул.
— Допустим, — Мигулько кокетливо посмотрелся в приклеенный к стене осколок зеркала и поклацал зубами.
— Супер! — восхитился Горчаков. — Я же говорил, тебе этот образ ближе…
Мигулько треснул его пустым полиэтиленовым мешком.
— Але! Маша, не тормози! Мне долго еще быть прыщавым уродом?
— Так вот, — я заставила себя сосредоточиться. — Ты намекнул, а девушка тебе отказала. И не просто отказала, а на смех подняла, причем прилюдно. Сказала что-нибудь очень обидное, типа…
Я помедлила, подыскивая слова пооскорбительнее, но Горчаков меня опередил:
— С такой-то рожей лучше со свиньей поцелуйся! И не подходи ко мне, а то стошнит! И вообще ты, Мигулько, скотина безрогая, мне на два отдельных поручения не ответил… .
— Э, э! — запротестовал Мигулько, задвинув челюсть обратно. — А в лоб?
— Ладно, Костик, поверь, ничего личного. А на отдельные поручения все-таки ответь…
Отпив глоток, я аккуратно перехватила хрупкий стаканчик с вином левой рукой, а правой потерла висок. Вдруг ужасно заболела голова. Что ж они так галдят, Горчаков и Мигулько? Так, надо собраться.
— Костя! Ты на Горчакова обиделся?
— А ты как думаешь, Маша? Между прочим, поручения-то бездарные. Самому лень задницу от стула оторвать, а опера тебе что, мальчуганы на побегушках? Ты бы еще попросил дельце подшить и за пивом сбегать, а?
—Ой — ой — ой! — Горчаков с ядовитым хохотом повалился на хлипкую кушетку. — Между прочим, часть четвертая статьи сто двадцать седьмой …
— Ты еще Уставы императора Александра вспомни, крючкотвор! Или «Русскую правду»! Нынче кодекс другой, и статья другая, сто пятьдесят седьмая! А там написано, что следователь все сам должен делать!
— Формалист хренов! Там написано, чтоб вы самодеятельностью не занимались…
Мне показалось, что они сейчас подерутся. А ведь Горчаков вовсе не девушка, и Мигулько —не прыщавый урод. А что было бы, если бы один из них действительно отказал другому в любви?
— Так что было бы, если бы Горчаков был девушкой, и отказал тебе, Костя?
— В лоб дал бы, — откликнулся Мигулько, и теперь уже Горчаков треснул его по голове подобранным с пола полиэтиленовым мешком. —Нужна мне его любовь!..
Я поморщилась.
— Ты еще не вышел из образа? Тогда попробуй представить, что было бы…
— В каком смысле?
— Да, в каком смысле? А кстати, где Гайворонский? Его только за смертью посылать! —Лешка подобрал с пола орудие разборок — полиэтиленовый пакет и грустно потрогал пробку на водочной бутылке. Нет, они не понимали, о чем я.
— Да ни в каком!
Я отвернулась и отхлебнула из стаканчика. Вино уже не казалось мне хорошим, от его горьковатой терпкости сводило рот, и вообще пить без закуски не хотелось, хоть и не водка это. Я вспомнила, что придя с работы, так и не успела поесть. Господи, неужели все это было сегодня? Какой безразмерный день!
— Ладно, Машка, не обижайся, — Горчаков погладил меня по руке, в которой я держала стаканчик, при этом чуть не расплескав красное вино мне на юбку. — Скажи своими словами.
— Попробую. Допустим, ему грубо отказали, и для него это стало стрессом. И наложило отпечаток на его отношения с женским полом. Мы с тобой, Лешка, таких видали сто раз. Такие больше с признаниями к девушкам не подойдут, а подкараулят их в подворотне. Камнем по голове, или придушить, она и отказать не успеет, тем более в грубой форме.
В глазах у Лешки промелькнуло понимание.
— Ага, а у нас потом «глухари» половые.
— Вот именно. Если человек испытал стресс, он не будет добровольно повторять стрессовую ситуацию, а постарается ее избежать. Этот же, как его?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32