Из-за нее все!..
Она вдруг сжала кулаки так, что побелели косточки суставов, слезы сами высохли на засверкавших глазах. Казалось, и не было минуту назад рыдающей, раздавленной и потерянной девчонки. Сейчас перед Цветковым сидел злой и жестокий зверек, готовый кусаться.
Он сурово сказал:
- Думайте, что говорите! Это кто кому испортил жизнь, если уж на то пошло?
- Вы просто ничего не знаете! - вся дрожа, воскликнула Люда. - Это темная, опустившаяся старуха! Всю жизнь не разгибает спины, а чего успела? Люди живут как люди! А мы? Каждую копейку считаем! На то не хватает, на это! Лишней вещи не купишь! Девчонки в туфельках ходят - загляденье! И чулки! И костюмчики шьют! А я? Хуже всех должна быть, да? Нет, видите ли, денег! Сама всю жизнь не одевалась, так и я должна? И житья мне не дает, что я техникум бросила. Учись, мол! А жить на ее копейки? Кушать я еще на них согласна, а одеваться? Или другой кто меня одевать будет?..
Она кричала все это в лицо Цветкову, забыв, кто перед ней сидит, кричала, потому что уже не могла сдержать кипевшей в ней злости.
Цветков молча слушал, наливаясь ответной яростью и в то же время ужасаясь той мутной и злой душе, которая открылась вдруг в этой зареванной и истеричной девчонке.
- ...Ненавижу ее! - кричала Люда. - И отец от нее ушел, потому что ненавидел! И меня бросил из-за нее! Все из-за нее! Так прикажете теперь ее...
Но тут Цветков вдруг грохнул кулаком по столу.
- А ну, молчать! Дрянь эдакая!
Люда испуганно умолкла на полуслове.
Цветков еле сдержался, чтобы не дать волю своим чувствам, иначе он просто выпорол бы ее сейчас так, как никогда не порол своих ребят, как только однажды отец порол его старшего брата Веньку, когда тот пришел вдруг пьяный с деревенской гулянки и ударил мать. И на следующий день Венька валялся в ногах у матери и просил прощенья. Этот случай остался у них обоих в памяти на всю жизнь. А это? То, что слышал сейчас Цветков, было в сто раз хуже того, что сделал Венька. Да откуда же взялась на свет эта дрянь, эта сопливая девчонка? Откуда взялись у нее эти мысли, эти страшные слова?
А Люда, съежившись в комок, уже испугавшись всего того, что успела наговорить, теперь только исподлобья, со страхом смотрела на него и молчала.
Цветков вызвал сотрудника и отрывисто приказал:
- Возьми вот ее к себе. Пусть подождет.
- У меня тот паренек сидит, Федор Кузьмич.
- А он пусть ко мне зайдет.
- Сам?
- Конечно, сам.
Сотрудник, пропустив вперед Люду, вышел из комнаты.
И сразу на столе у Цветкова, словно ожидая этого момента, необычно часто зазвонил телефон. Вызывал Снежимск.
- Говорит оперуполномоченный Федоров. Вы просили сообщить еще раз о состоянии Лосева. Сейчас все в порядке, только слабость. Врач еще утром его смотрел, говорит, может ехать, долежит в Москве. Так что сегодня отправили. Поезд номер...
Цветков молча слушал.
- Все ясно, - сказал он наконец. - Встретим. Еще раз поздравляю с успехом. Что?.. Ну, нас еще рано.
Он повесил трубку и, не снимая с нее руки, задумался.
В это время в комнату неловко заглянул Васька.
- Заходи, - сказал ему Цветков, не снимая руки с трубки.
Когда парень приблизился, он кивнул ему на стул.
- Садись. Вот какое дело, Василий, - Цветков откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Ваську. - Сначала про портсигар из музея. Слышал эту историю?
- Слышал.
- Его, считай, мы уже нашли.
- На Люду дело повесили? - враждебно спросил Васька. - Она его не брала.
- А кто его взял, по-твоему?
- Да хоть бы я!
- Брось. Она созналась. И даже сказала, зачем взяла.
На Васькином лице отразилось замешательство. Он хотел взять на себя вину: спасая Люду, он готов был на что угодно. Но решительно не мог понять, зачем ей нужен был этот портсигар. И то, что Цветков знает это, убедило его больше, чем что-либо другое, что Люда действительно созналась. И он растерянно пробормотал:
- Зачем же... взяла?
- Он нужен был не ей, - спокойно пояснил Цветков. - Ей велел это сделать один... В общем его сейчас привезут, и ты сам услышишь. А пока нам надо поговорить о другом...
В этот момент снова зазвонил телефон. Цветков досадливо взял трубку, и до него донесся взволнованный голос Откаленко:
- Федор Кузьмич! Починский уехал!
- Куда?
- С театром. На гастроли. В Австрию!
- Что?! Когда ушел поезд?
- Час назад.
- Немедленно на вокзал! И сразу телеграмму по линии! - жестко приказал Цветков. - Пусть ссадят на ближайшей станции.
Он положил трубку и посмотрел на Ваську.
- Видал? Вот наша работа какая. Ну ничего, далеко он не уйдет.
- Кто такой? - угрюмо спросил Васька.
Цветков посмотрел на встревоженного парня. Он понимал, что Васька сейчас думал совсем не о том, поймают или не поймают того человека. Он думал о Люде, и боялся, и не хотел верить в то, что она его обманула. Надо было его убедить в этом, надо было, чтобы он не мучился, не тосковал по этой дрянной девчонке, чтобы он был свободен и открыт душой для других, настоящих, хороших людей, которые еще встретятся на его пути. И еще надо было, чтобы Васька был готов к новым испытаниям. Он уже сделал первый очень важный шаг в сторону от своей прошлой жизни. Теперь надо заставить его сделать еще один шаг.
- Кто ж это такой? - снова спросил Васька.
- Артист один, Владиком зовут, - небрежно ответил Цветков. - Не слыхал?
- Артист, говорите?
По напряженному тону, каким переспросил Васька, Цветков догадался, что всколыхнулись в душе у парня какие-то воспоминания или подозрения.
- А что? Ты, брат, для нее стал мелковат. Шика нет в тебе, лоска, да и денег тоже. Олег и тот был поинтереснее. Она ведь и с ним встречалась тайком от тебя.
Цветков ожидал, что Васька сейчас взорвется, закричит, не поверит, и уже пожалел, что упомянул про Олега. Но Васька, опустив голову, молчал и только поспешно прижал рукой задергавшуюся щеку.
- ...Ну, а потом появился этот артист, - продолжал Цветков. - С ним загуляла. Но и тебя и дружка твоего за нос водила.
- Был один такой дружок, да сплыл, - процедил сквозь зубы Васька. Уж он получит, гад буду.
- Не стоит пачкаться, - Цветков презрительно махнул рукой, потом со значением повторил: - Не стоит, Вася. Тут большое дело надвигается. Виталий-то наш заболел там, в Снежинске.
- Ну да? - встрепенулся Васька, и Цветков почувствовал, что ему удалось увести его от мыслей о Люде.
- Заболел, - досадливо повторил он. - И Косого взять не успел. Тот теперь здесь, в Москве. Брать его должны мы. И вот тут, Василий, к тебе сначала один вопрос, а потом... Но сначала вопрос. Виталий, когда в сознание пришел, рассказал...
- Без сознания был! - вырвалось у Васьки, и он подозрительно спросил: - Может, загибаете насчет болезни? Может, его Косой...
- Нет, - покачал головой Цветков. - Все точно. И у Косого нет никаких подозрений. Так вот, Виталий рассказал, что Косой хвастал перед ним какой-то штукой, которую ты ему дал. Что за штука, а?
- Дело прошлое, - с неохотой буркнул Васька.
- Дело-то, может, и прошлое, но обернуться может настоящим. Все зависит от того, что за штука. Косой зря-то хвастать не будет, как полагаешь?
И Васька с неожиданной растерянностью ответил:
- Да... обернуться может... если он на свободе...
В этот вечер столько навалилось на него неожиданного, столько ударов вытерпела его душа, что у Васьки уже не осталось ни желания, ни сил что-то скрывать. И только одна мысль заставляла его еще колебаться. Из-за этой "штуки" могла пострадать мать, ни в чем не виноватая, ни о чем не знающая. Потому он в тот раз ничего и не рассказал Виталию.
- Что же ты ему дал, Вася? - повторил свой вопрос Цветков.
- Я ему много чего дал. Думал, отвяжется, - через силу ответил Васька.
Цветков кивнул головой.
- Знаю. И этим он перед Лосевым хвастался.
Цветков совсем недавно прочел срочное спецсообщение из Снежинска, где подробнейшим образом излагалось все, что рассказал Лосев, придя в сознание.
- А дал я ему... - с трудом преодолевая последние колебания, наконец, сказал Васька. - Дал пистолет. Маленький, с перламутровой рукояткой. Его отец с фронта привез. Мать испугалась, все просила, чтоб сдал. А он... он уже чувствовал, что его арестовать могут... - губы у Васьки задрожали. Говорил, застрелится. А мать тайком взяла и спрятала, так, что сама потом забыла куда. Потом, когда отца... в общем пришли за ним, то и при обыске не нашли. А мать и думать забыла про этот пистолет. А то бы сдала. Это точно, сдала бы, - тревожно повторил Васька. - А я потом его нашел и ничего ей не сказал. Боялся напоминать. И потом память все-таки... Васька на секунду умолк и с неожиданным ожесточением продолжал: - Вот однажды ночью, в колонии, я, дурак, трепанул об этом Косому. А он мне житья потом не давал. Чтоб отдал ему, значит, этот пистолет. Знаете, как грозил? Ну, я в конце концов его у матери и стащил. Гад я последний...
- Значит, пистолет сейчас у него?
- Ага.
- А патронов сколько?
- Одна обойма была. Но я ее... - Васька слабо усмехнулся. - В общем выбросил. Нету у него патронов. Если... если, конечно, раздобыть не успел, как собирался. А уж он что задумает, то сделает.
Цветков почувствовал: Васька напуган известием, что Косой на свободе и что он в Москве. И власть свою над ним Косой, конечно, использует. Этого допустить было нельзя ни в коем случае! Следовало сказать Ваське что-то такое, задеть такие струны в нем, чтобы прошел страх перед Косым, чтобы появилась ненависть, чтобы Васька стал верным помощником Цветкова в предстоящей борьбе. Это нужно было не только и даже не столько Цветкову, сколько самому Ваське, чтобы он вздохнул свободно, чтобы почувствовал себя человеком. Но что же ему рассказать о Косом? Что могло особенно сильно задеть сейчас Ваську?
Цветков перебирал в памяти все, что знал о нем, все, что рассказал там, в Снежинске, Лосев. Косой насмехался над Васькой, он откровенно презирал его...
И вдруг Цветкова словно осенило. Ну конечно! Ведь Ваське, особенно сейчас, в эту трудную для него минуту, дороже всего... А Косой...
- Еще сообщил Лосев, - медленно произнес Цветков, - что Косой пробовал было насмехаться над твоим отцом. Говорил, что воры заставляли таких, как он, им пятки лизать, парашу есть. Это чуть не погубило Лосева...
- Он так говорил? - Васька весь подался вперед.
В его глазах засветилась такая ненависть и такая отчаянная решимость, что Цветков понял: с этого момента Косой будет иметь в Ваське врага, какого еще не имел. Это было больше чем необходимо, это было справедливо.
И с неожиданной для него мягкостью Цветков сказал:
- Ты, Василий, забудь, что было у тебя плохого. Это все прошло и не вернется. Понятно? Отец твой был правильным, настоящим человеком. Таким будешь и ты, его сын. Можешь мне поверить. Я, милый, кое-что в этом понимаю. И первое настоящее испытание тебе - Косой. Тут дело тонкое. За ним еще кое-кто стоит и, может быть, поопасней, чем он. Поэтому будем действовать вместе.
- Только бы скорее, - с угрозой ответил Васька и, вдруг вспомнив, спросил: - А почему вы сказали, что Виталий чуть себя не погубил?
- А он чуть в морду не дал Косому за те слова. Это, как ты понимаешь, в наши планы не входило. В общем сорвался Лосев в тот момент.
Васька ничего не сказал, но по глазам его Цветков понял, как близок ему стал в этот миг Лосев.
Потом они договорились, как следует поступать Ваське, когда Косой даст о себе знать. Казалось, предусмотрели все.
За это время звонил с вокзала Откаленко, сказал, что поезд, где находится Починский, прибудет на ближайшую станцию через два часа, что он будет ждать сообщения оттуда у дежурного, вот только добежит до ближайшей аптеки, возьмет лекарства для сына, и назад на вокзал. Но Цветков приказал не возвращаться. Пусть дежурный позвонит ему, он все равно задержится на работе. А Откаленко надо будет завтра рано утром встретить на вокзале Лосева, отвезти домой. Цветков продиктовал ему номер поезда и номер вагона.
И вот уже ушел Васька, потом Цветков велел отпустить Люду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38