Я щелкнул предохранителем и, выйдя из-за угла, одним движением прицелился, подняв ствол двенадцатого калибра до уровня его головы.
— Брось пушку! Не раздумывая! Выполнять! — выпалил я.
Он дрожал, лицо в свете фонарика казалось куском застывшего воска. Но в глазах, я видел, напряженно работала мысль.
— Я разрежу тебя пополам, Мерфи.
— Догадываюсь, что тебе очень хотелось бы этого, лейтенант, — проговорил он, сгибая колени, будто собрался встать на них, и кладя револьвер на крыльцо.
Я втолкнул его внутрь, включил свет и ногой захлопнул за собой дверь.
— Лицом на пол, руки в стороны, — приказал я.
— Разве нам нужен весь этот балаган? — сказал он, оглядывая меня при свете. — Хорошо, спорить не буду. Но здесь больше никого нет. Похоже, ты сегодня победитель.
Интерьер дома напоминал номер мотеля. В одном окне жужжал встроенный кондиционер, из которого на ворсистый ковер капала вода; обои покрашены роликом в бледно-зеленый цвет; мебель была или пластиковая, или из ДСП; в воздухе пахло химическим ароматизатором. Я быстро осмотрел спальню, ванную, маленькую кухню и столовую.
— Здесь все чисто, — сказал он. Ему пришлось повернуть голову на бок, прижавшись щекой к коврику, чтобы говорить. Розовые складки жира на пояснице были покрыты седоватыми волосами. — Никаких женщин, никаких пушек, никаких секретов. Немного разочарован, наверное, лейтенант?
— Снимай рубашку и сядь на стул.
— Ладно, — ответил он, и улыбка мелькнула в уголках его губ.
— Я тебя чем-то насмешил?
— Не ты. Твоя позиция. Я тебе уже как-то говорил, что у тебя много общего с пуританами. В какой-то момент своей карьеры тебе необходимо было понять, что никого такие вещи не заботят. О да, все говорят, что серьезно обеспокоены. Но на самом деле — ничего подобного, и, по-моему, ты это и сам знаешь.
Он кинул пижамную куртку на подлокотник мягкого стула и сел. У него была бледная впалая грудь, круглый живот выпирал прямо под грудной клеткой.
— Покажи, — сказал я.
Он, пожав плечами, вывернул локти, и я увидел сплошной серый рубец вдоль вен. Следы были так часты, как будто по руке прошелся бритвой цирюльник.
— Слышал, что ты только по две дозы в день принимаешь. Но, похоже, ты законченный парк, — проговорил я.
— А тебе что, от этого легче?
Улыбка сбежала с его лица, в глазах мелькнули презрение, цинизм, вспыхнула злость.
— Если бы я имел какие-то чувства к тебе, то прикончил бы еще на крыльце.
— А мы думали, ты профессионал.
— Надеюсь, ты сегодня вечером хорошо принял. Начинается длительное воздержание. Интересно, что будет денька через два, которые ты проведешь взаперти.
— Уже дрожу от страха. Видишь, на лице холодный пот выступил. О боже, что же мне делать?
В эту секунду в груди у меня шевельнулась настоящая ненависть.
— Если мой брат умрет, а ты каким-то образом выберешься на улицу, тебе только молиться останется, — процедил я.
— Твой брат?
Я внимательно посмотрел на него.
— Он еще жив, и он видел парня, которого ты подослал это сделать, — добавил я.
— Думаешь, мы пытались убить твоего брата?
Глаза у него сверкнули, ладони сжали подлокотники стула.
— Так вот из-за чего вся заварушка! Кто-то подстрелил твоего брата, а ты решил, что за этим мы стоим? — воскликнул он, вытаращив глаза, и поджал губы.
Потом стал расплываться в улыбке, но, взглянув мне в лицо, мгновенно перестал.
— Извиняюсь за свои слова. Но это были не мы, — сказал он. — Зачем нам было твоего брата трогать?
— Он похож на меня, как близнец.
— А, ну да, что-то слышал об этом. Но ты к нам несправедлив. Мы таких ошибок не допускаем, по крайней мере, это не в наших правилах. На самом деле, мы тебя вычеркнули, думали, что ты сейчас занят личными проблемами.
— Ложись на пол.
— Что теперь будем делать, лейтенант?
— Ты отлично гармонируешь с ковром.
Отрезав шнур от лампы, я связал ему руки за спиной, приподнял его голые ноги и обвязал концом провода лодыжки. Потом вытряхнул содержимое всех ящиков на пол, пересмотрел всю одежду в шкафах, свалил грудой все его чемоданы на кровать, заглянул в почтовый ящик, внимательно просмотрел его бумажник и вывалил мусор из ведра на кухонный стол. Но в квартире не было ничего, что говорило бы о его жизни в Билокси, Миссисипи. Ни коробки от спичек, ни использованного чека, ни расписки за кредитную карточку, ни неоплаченного счета, из чего стало бы ясно, что он не всегда жил в этом доме. Почти все в квартире было куплено буквально вчера в ближайшем супермаркете. Исключением была лишь упаковка презервативов, лежавшая в ящике ночного столика, да его принадлежности — стерильный шприц, две сверкающие иглы, ложка с изогнутой ручкой, обмотанной изолентой, и три пакетика героина высокого качества, любовно сложенные в кожаную сумочку на молнии с бархатной окантовкой.
— Ну и ну, а мы действительно любим копаться в чужом грязном белье, — заметил он. Он лежал на боку посреди ковра в гостиной. — Тебя это, похоже, даже немного возбуждает, как порнофильм? А твои тайные грешки не так уж страшны.
Я закрыл кожаную сумочку и в задумчивости постучал по ней пальцами.
— Что делать, что делать, думает он, — опять заговорил Мерфи. — Может, монетку кинуть среди местных, кто отымеет старого развратника-наркомана, запертого в собственном доме. Но вот незадача — что говорить потом насчет вторжения с ружьем в чужое жилище? А может, поехать в Новый Орлеан? Но это уже похоже на похищение. Заботам нашего достопочтенного детектива нет конца. Нелегкое бремя — быть хорошим парнем, правда? Но есть же столько высоких образцов для подражания. Твоя маленькая собачка из Канзаса оказалась не так уж проницательна.
— Что?
— Мы ее вычислили. Дело на нее завели.
— Так, значит, ты из ЦРУ.
— Ты что, такой тупой, думаешь, правительство — это одна команда? Как работники американской лесной службы в своих костюмах серых медведей? Даже твоя девица, которой ты регулярно засаживаешь, и то больше знает. Спроси у нее. У нее было одно интересное приключение, когда она хипповала в стране Оз. Она была настолько бесшабашной, что путалась с каждым встречным, вот и залетела. А потом ре-шила как-то немножко прокатиться верхом на лошади, и скинула. Почти так же легко, как одежду с вешалки. Но к счастью для тебя, в Уичите работали хорошие доктора, они вытащили послед, не повредив матку.
Я швырнул кожаную сумочку через дверь кухни в кучу мусора, лежавшего на столе, потом зашел в спальню и взял рубашку, брюки и туфли из вороха одежды на дне шкафа. Молния раскалывала небо на куски, дом сотрясали раскаты грома. Дождь колотил по оконным стеклам. Я бросил одежду Мерфи, развязал ему руки и снова взял его на мушку.
— Наденешь вот это, — сказал я.
— Пора в путь? — улыбнулся он.
— Одевайся, Мерфи.
— По-моему, путешествие будет не из приятных.
— Подумай о других вариантах. Остается Миссисипи.
— Сдается, ехать мне в багажнике, — сказал он, садясь и надевая рубашку. — Не против, если я заскочу в ванную? Я как раз туда направлялся, когда ты постучал.
— Оставь дверь открытой, — сказал я.
Он прошаркал, как старик, в туалет, в своих пижамных брюках и незастегнутой рубашке. Оглянулся на меня, доставая член, и шумно помочился. Розовое от флуоресцентного света лицо было спокойно, на нем выражалось повиновение и облегчение. Из приличия или просто отвлекшись, даже не знаю почему, но я отвел от него глаза. В окна стучали ветки деревьев, а лужайка вспыхивала белым светом, очерчивая вокруг резкие тени, когда молния проносилась по небу. Я очень устал, руки онемели от напряжения, не хотели сжимать ружье, давить на курок.
Он, видимо, хотел снять, а не сдвинуть крышку бачка, потому что приподнял ее, стараясь достать 7,65-миллиметровый «вальтер», прикрепленный внутри. Но когда его рука только крепко сжала рукоятку, я уже спустил предохранитель, рывком поднял обрез и выстрелил ему в грудь. Угол прицела оказался неверным, и дробь, разнося край дверного косяка в дождь белых щепок, разорвала рубашку ему на плече, а на обоях осталась длинная полоса крови, как будто кто-то стряхнул ее с малярной кисти. Позже я так и не смог решить, нужен ли был второй выстрел. Но в его руке был «вальтер», конец черной изоленты болтался на стволе, разбитая фаянсовая крышка бачка лежала на унитазе. Вытряхнув пустую гильзу из магазина, я заправил следующий патрон в патронник и, чувствуя запах дыма и кордита в воздухе, почти сразу же нажал курок. С такими патронами охотились на оленей, и пуля вошла в него прямо под сердцем, пробив тело насквозь. Лицо исполнилось неверием в случившееся, когда он, раскинув руки, упал на стеклянные двери душевой кабины, разбив их.
Я поднял с ковра теплые гильзы и положил в карман. Потом взглянул на Мерфи в ванной. Пуля расплющилась при входе в тело, и на спине виднелась дыра диаметром в пятидесятицентовую монету. Открытые глаза уставились в пустоту, лицо было абсолютно белым, как будто через рану из него вытекла вся кровь до последней капли. Одна рука, лежавшая на круглом животе, все еще судорожно подергивалась.
Но мне было совсем не весело.
Перекинув ремень ружья через плечо, я застегнул плащ и вышел под ливень. Воздух был холодный, пахло мокрой корой и листьями, летящими вместе с ветром, доносился серный запах молний, лизавших черное небо над заливом. Дождь заливал за края шляпы, хлестал по лицу, а я шел по тротуару, шлепая по темным лужам, будто их и не было. Через несколько часов наступит рассвет, небо на востоке с началом нового дня станет розовым, пальмы, берег и волны прибоя, скользящие по песку, начнут медленно выступать из тьмы, пока солнце будет подниматься в небе. А я вернусь в Новый Орлеан, и эта ночь навсегда останется в моей жизни, каким-то образом расположившись в моей собственной комнате.
Но все равно, мне редко когда удавалось прийти в мыслях к успокоению или поверить в чудо. Гроза бушевала всю ночь и весь следующий день, а я, забившись в дальний угол своей лодки, все не мог успокоиться.
Глава 11
После обеда я пошел навестить Джимми в больнице. Он все еще был в отделении интенсивной терапии, состояние не изменилось, я так и не услышал его голоса. Руки и лицо были такого цвета, как будто по ним прошлись кисточкой с мокрым пеплом.
В пять тридцать я поехал к Энни. Небо прояснилось, воздух вдруг наполнился синевой и золотом, когда солнце пробилось сквозь тучи, но ветер еще шумел в кронах дубов по переулкам, а лужайки были усеяны сорванными листьями. Она приготовила нам обоим кофе со льдом, бутерброды с тунцом и яичницу, и мы вынесли еду на заднее крыльцо, где расположились за стеклянным столиком под деревом. Энни была в белых джинсах, розовой блузке без воротничка, в ее ушах болтались золотые колечки, от чего она была похожа на хиппи 60-х. Я не рассказывал ей ни о Джимми, ни о Билокси, но она угадала мое настроение, как только я вошел в дверь, и теперь, когда передо мной стоял недоеденный ужин, беспокойство и непонимание, как ей вести себя с представителем жестокого и непостижимого мира, снова омрачили ее лицо.
— Что с тобой, Дейв? Разве ты не можешь хоть немножко мне доверять? Мы что, всегда будем охранять границы личного, за которые не позволим заходить другому?
Тогда я рассказал ей о Джимми.
— Я думал, что об этом уже написали в газетах, — сказал я. — Он хорошо известен в Квартале.
— Я не... — начала она.
— Ты не читаешь такие заметки.
Она отвернулась, в глазах появилось страдание.
— Прости. С Джимми могло этого и не произойти, а меня могло не оказаться поблизости, чтобы помочь ему. Мне сейчас очень тяжело.
Голубые глаза пристально смотрели в мои.
— Розы и конфеты в кулинарии, — проговорила она. — Так вот почему ты не хотел меня видеть. Уходил куда-то и думал, что я попытаюсь тебя остановить.
— Да есть ли причина, по которой я должен приносить все свои проблемы в твою жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40