У него была семья: жена и двое детей. И он сделал все, чтобы никто из них не мог заподозрить, что жить ему осталось совсем мало. По этой причине он отказался от госпитализации. Принимал украдкой обезболивающее, а когда оно перестало помогать — просто терпел. Стоически, стиснув зубы и стараясь вести себя дома и на работе так, будто его нутро не терзает злобная голодная крыса. Он был очень сильным и мужественным человеком. Единственное, что он мог себе позволить, — так это поглощать в больших количествах спиртное. Оно немного сглаживало боль, рвущую тупой пилой внутренности. Каждый вечер он уходил из дома и пил в этом баре. Потом возвращался домой и сразу ложился спать. Вернее, притворялся, что спит.. Спать ему не давала обострявшаяся ночью боль.
Но однажды настал момент, когда он понял, что больше не может выстоять в этой нескончаемой битве с недугом. И что, как бы он ни старался, ему придется выдать себя перед своими близкими. И тогда он принял решение ускорить развязку.
Откуда он мог знать, что я окажусь в этот момент рядом и не дам ему уйти в спасительное небытие? Я вернул его к жизни, но избавить его от болезни было не в моих силах. Я невольно стал реаниматором-садистом, вернув неизлечимого больного к жизни и тем самым продлив его мучения!..
Разумеется, ничего этого я не сказал вслух. Вслух я поинтересовался, стараясь не глядеть на своего собеседника: «Сколько вам еще осталось?»
Он пожал плечами: «Месяца два. Если уж очень не повезет — три… Вам, наверное, этот срок кажется слишком малым, не правда ли? А вот для меня каждый День — как вечность!..»
Потом подумал и добавил, скривившись (видимо, боль вновь настигла его): «Что ж, придется попробовать что-нибудь еще… Хотя другие способы мне не нравятся».
Я молчал. Потом я проклял себя за свое молчание, но в тот момент я не решился сказать правду этому несчастному. Но с тех пор я зарекся бездумно дарить людям вторую жизнь…
— Понятно, — бурчит Ригерт, не глядя на меня. — Бесполезно, значит?..
— Мне очень жаль, — развожу руками я. — Но я не смогу тебе помочь…
— А если я его… сам?.. То есть — заранее? А?
Я на мгновение прикрываю глаза. Мне вдруг становится страшно.
Боже мой, что же смерть делает с людьми! Она может толкнуть их на самое страшное преступление. Внушить им надежду, что этим можно спасти от нее своих близких. И можно не сомневаться: если я сейчас одобрю идею Валентина, то он недрогнувшей рукой лишит жизни своего «пацана»…
— Нет, Валентин. Это не спасет его. Как не спасло того мужика в баре.,.
— Понял, — отрывисто говорит он. — Нет так нет. Никаких претензий. Извини…
Остаток пути до моего дома проходит в молчании.
Да и о чем можно говорить после такого разговора? О тачках? О погоде? О том, как сыграет сегодня футбольная сборная в финале розыгрыша Кубка Сообщества?..
Когда Ригерт высаживает меня у подъезда (ребята из «рефрижератора» успели обогнать нас и проверить дом и его окрестности на отсутствие возможных засад), я предлагаю:
— Может, поднимешься ко мне? Посидим, чайку-кофейку попьем… Да и переночевать можешь у меня, а не в машине.
Из-за меня бедняга Ригерт, наверное, уже забыл, когда последний раз спал в нормальном лежачем положении. Слегин предписал ему сопровождать меня повсюду («И в туалет?» — ехидно спросил тогда я. «И в гости к любовнице тоже!» — ответил Булат), и Валентин дежурил возле моего дома ночами напролет.
Но «раскрутчик» качает массивной головой:
— Тут ребята, — сообщает он.
Завидное стремление разделить тяготы и лишения со своими товарищами. «Рефрижератор» тоже будет торчать у моего дома всю ночь, только спрячется за углом, чтобы не бросаться в глаза.
— Ладно, — говорю я. — Тогда — до завтра.
— Умгу, — доносится в ответ из кабины.
Глава 5. ЖИЛИ-БЫЛИ ДВЕ СТАРУШКИ…
Прямо подо мной проживает очень милая парочка. Две старушки. Причем — не сестры и вообще не родственницы. Одна из них, Герта Фридриховна, еще может выбираться в магазины и на рынок, а баба Полина в течение последних лет не выходит из дому. У нее — подагра в тяжкой степени, и даже по квартире она передвигается с трудом, опираясь на тяжелую трость. Иногда ночью, когда мне не спится, я слышу, как внизу раздаются мерные удары, смахивающие на поступь Командора из пушкинского «Дон Жуана»: баба Полина героически одолевает коридорные метры, направляясь в туалет.
Вообще-то старушки живут тихо. Но примерно раз в месяц (как правило, после получения пенсии) они Устраивают «девичник». Покупают дешевое вино, накрывают стол и засиживаются допоздна. К сожалению, неотъемлемым атрибутом «девичников» является склока, перерастающая в драку с битьем посуды, ломанием мебели и истошными криками: «Убью тебя, сволочь старая!» Верх в этих почти супружеских разборках одерживает всегда баба Полина. Не раз, спустившись этажом ниже, чтобы утихомирить почтенных дам, я заставал ее в тот момент, когда она беспощадно хлестала тростью по спине и плечам своей сожительницы. Никакие увещевания не помогали. «Убью!» — шипела она, трясясь от ненависти и злости. Я ей верил. Трость достаточно тяжела, чтобы раскроить голову кому угодно, а не только тщедушной Герте… К счастью, на следующий день все вновь возвращается в прежнюю колею, и снизу не слышно ни звука, словно обе обитательницы квартиры подо мной вымерли в одночасье.
Сегодня, к несчастью, именно такой день, если судить по воплям снизу: «Спасите, убивают!» и скрежету передвигаемых предметов мебели. А ведь еще нет и девяти… Рановато бабульки перешли к выяснению отношений… Но сегодня пусть на меня не рассчитывают. Я зверски устал и не собираюсь исполнять миротворческие функции. Пусть они хоть до полного облысения выдирают друг другу волосы!..
Перекусив, перемещаюсь на диван и включаю имиджайзер. Вскоре выясняется, что вместо обычных ток-шоу и рекламной шелухи по всем каналам транслируют какой-то интересный сон — и я полностью погружаюсь в него.
Просыпаюсь от того, что внутри меня кто-то пытается надуть футбольный мяч. Ощущение, знакомое до боли. И не в переносном, а в буквальном смысле. Когда мяч вырастает до размеров глобуса, он начинает больно толкаться в мои ребра, давить на сердце и прочие внутренние органы.
Вот черт, даже дома достают эти покойники!.. Угораздило же кого-то отбыть на тот свет среди ночи (часы показывают два часа, в комнате темно, а умный экран давно уже отключился, установив, что его никто не смотрит).
Некоторое время я еще пытаюсь сопротивляться Вызову. Иду в туалет, потом — на кухню, где выпиваю два стакана холодной воды, а третий выливаю себе на голову.
Вернувшись в комнату, пытаюсь сосредоточиться на недочитанной еще вечность назад монографии Готлиба Шанкера «Пробел между рождением и смертью», но внутренний «мяч» продолжает раздуваться, как питон, обволакивающий слона, и можно лишь с ужасом представить, что будет, когда он взорвется… Пожалуй, надо хотя бы проверить, где это случилось. Судя по ощущениям, не очень далеко. Или речь идет о смерти очередного «випера». Или «спиральщики» грохнули что-нибудь очень фундаментальное: жилой дом, например. Или произошло все это вместе взятое…
А если таким образом люди Дюпона пытаются выманить меня из дома?
На всякий случай звоню Ригерту. Он откликается почти мгновенно. Значит, добросовестно не смыкает глаз. Интересно, когда он умудряется наверстывать упущенное ночью, если весь день таскается за мной по пятам?
— М-м? Проблемы?
— Да пока еще нет, Валь… Как обстановка снаружи?
— Тихо. А что?
Секунду раздумываю, пытаясь разобраться в пеленге, который генерирует мой организм. Это где-то совсем рядом. Во всяком случае, из дома выходить не придется…
— Ничего. Проверка связи. Так что спи спокойно, Дорогой товарищ…
— Умгу…
Выхожу из квартиры и, сделав всего пару шагов, уясняю, где требуется мое присутствие. Внутри появляется неприятный холодок. Похоже, старухи все-таки доигрались до смертоубийства. Зов исходит из их квартиры. Теперь я это точно знаю. Надо сходить посмотреть. Не могли же они помереть обе сразу? Может быть, кому-то требуется помощь?
В подъезде тихо. Все, конечно же, давным-давно спят.
Звоню в квартиру престарелых подружек. Никакой реакции. Поднять соседей, что ли? Пока раздумываю над этой проблемой, дверь вдруг сама собой приоткрывается передо мной, заставляя мои волосы шевельнуться от тихого ужаса.
Но это всего лишь сквозняк… Теперь препятствий между мной и тем, что истошно призывает меня из тьмы, нет. Можно войти — хотя бы для того, чтобы оценить обстановку. Всплывает мысль: и все? Как там говорил Ригерт сегодня… то есть вчера вечером? «А ты — хочешь?»… Подумай хорошенько, зачем ты сюда пришел.
Ладно. Смотрим. Пока — только смотрим. А там видно будет…
Переступаю порог. В квартире повсюду горит свет. Тусклый, из мутных лампочек, покрытых пыльными простенькими абажурами. А грязь-то какая!.. Видно, старушки окончательно махнули рукой на поддержание элементарного порядка. Не квартира, а пристанище хиппи образца шестидесятых годов прошлого века. Разве что сигареты с марихуаной повсюду не валяются. Зато валяется нечто другое. Из-за угла коридора видна нога. Голая синяя нога с подагрическими узлами вен в дырявом шерстяном носке.
Это баба Полина. Она лежит ничком, скрючившись и вытянув правую руку вперед, словно и после смерти пытается достать невидимого противника. Рядом с ней вытянулась, как окоченевшая змея, ее верная трость. Тоже в крови, как и ее хозяйка. Стараясь не прикасаться к покойной, я обхожу тело в протертом до дыр домашнем халате и наконец вижу, от чего она умерла. В животе бабы Полины торчит ручка ножа. Обыкновенного бытового ножа, которым режут хлеб или колбасу. Кровавый след тянется по грязному полу коридора из комнаты.
Значит, умерла она не сразу. Сил еще хватило, чтобы проползти несколько метров.
— Герта Фридриховна! — взываю я. — Где вы? Вы живы? Вы меня слышите?
Молчание.
Она действительно еще жива. Но не может меня слышать. Она лежит в комнате возле стола, на котором остались стоять недопитые рюмки вина, полупустая бутылка «Черного Моря», обшарпанные тарелки с остатками нехитрой трапезы, блюдца, щербатые чашки… Голова старушки — в крови, и, лишь приблизив зеркало к губам лежащей, я убеждаюсь в том, что она еще дышит.
Пытаюсь привести Герту в чувство, но голова ее безжизненно мотается по ветхому коврику, оставляя на нем красные пятна. Тараканы резво разбегаются в разные стороны, словно тоже не выносят вида крови…
Вот, значит, как это было. Бабульки опять поссорились, но на этот раз, доведенная побоями до отчаяния, Герта решила остановить свою обидчицу. Под руку ей попался нож, и она ткнула им в живот бабе Полине. Однако у той — может быть, сгоряча — еще хватило сил, чтобы нанести своей сожительнице удар по голове, а когда та рухнула, уползти прочь с места своего первого и последнего преступления.
Ну и что теперь делать? Самое главное — спасти раненую.
Перевязываю голову старушки первой попавшейся относительно чистой тряпкой и звоню в «Скорую». Дежурная обещает, что помощь прибудет через несколько минут. Поднимаю тело Герты с пола на диван — благо он разобран и даже застелен (постель, очевидно, здесь убирать на день не принято и менять постельное белье хотя бы раз в месяц — тоже). Нащупываю пульс. Слабый, очень слабый. Как говорят в таких случаях медики — нитевидный. Тонкая ниточка жизни, которая вот-вот может оборваться…
Поднимаю с пола опрокинутый стул и сажусь на него, стараясь не смотреть на тело бабы Полины в коридоре.
Ну а с ней-то как быть? В принципе, я мог бы сейчас вернуть ее к жизни. Свидетелей нет, и вряд ли она поймет, что произошло. Надо только перед воскрешением извлечь из ее живота орудие убийства.
Но будет ли от этого толк? Если Герту спасут врачи, то вскоре все вернется на круги своя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Но однажды настал момент, когда он понял, что больше не может выстоять в этой нескончаемой битве с недугом. И что, как бы он ни старался, ему придется выдать себя перед своими близкими. И тогда он принял решение ускорить развязку.
Откуда он мог знать, что я окажусь в этот момент рядом и не дам ему уйти в спасительное небытие? Я вернул его к жизни, но избавить его от болезни было не в моих силах. Я невольно стал реаниматором-садистом, вернув неизлечимого больного к жизни и тем самым продлив его мучения!..
Разумеется, ничего этого я не сказал вслух. Вслух я поинтересовался, стараясь не глядеть на своего собеседника: «Сколько вам еще осталось?»
Он пожал плечами: «Месяца два. Если уж очень не повезет — три… Вам, наверное, этот срок кажется слишком малым, не правда ли? А вот для меня каждый День — как вечность!..»
Потом подумал и добавил, скривившись (видимо, боль вновь настигла его): «Что ж, придется попробовать что-нибудь еще… Хотя другие способы мне не нравятся».
Я молчал. Потом я проклял себя за свое молчание, но в тот момент я не решился сказать правду этому несчастному. Но с тех пор я зарекся бездумно дарить людям вторую жизнь…
— Понятно, — бурчит Ригерт, не глядя на меня. — Бесполезно, значит?..
— Мне очень жаль, — развожу руками я. — Но я не смогу тебе помочь…
— А если я его… сам?.. То есть — заранее? А?
Я на мгновение прикрываю глаза. Мне вдруг становится страшно.
Боже мой, что же смерть делает с людьми! Она может толкнуть их на самое страшное преступление. Внушить им надежду, что этим можно спасти от нее своих близких. И можно не сомневаться: если я сейчас одобрю идею Валентина, то он недрогнувшей рукой лишит жизни своего «пацана»…
— Нет, Валентин. Это не спасет его. Как не спасло того мужика в баре.,.
— Понял, — отрывисто говорит он. — Нет так нет. Никаких претензий. Извини…
Остаток пути до моего дома проходит в молчании.
Да и о чем можно говорить после такого разговора? О тачках? О погоде? О том, как сыграет сегодня футбольная сборная в финале розыгрыша Кубка Сообщества?..
Когда Ригерт высаживает меня у подъезда (ребята из «рефрижератора» успели обогнать нас и проверить дом и его окрестности на отсутствие возможных засад), я предлагаю:
— Может, поднимешься ко мне? Посидим, чайку-кофейку попьем… Да и переночевать можешь у меня, а не в машине.
Из-за меня бедняга Ригерт, наверное, уже забыл, когда последний раз спал в нормальном лежачем положении. Слегин предписал ему сопровождать меня повсюду («И в туалет?» — ехидно спросил тогда я. «И в гости к любовнице тоже!» — ответил Булат), и Валентин дежурил возле моего дома ночами напролет.
Но «раскрутчик» качает массивной головой:
— Тут ребята, — сообщает он.
Завидное стремление разделить тяготы и лишения со своими товарищами. «Рефрижератор» тоже будет торчать у моего дома всю ночь, только спрячется за углом, чтобы не бросаться в глаза.
— Ладно, — говорю я. — Тогда — до завтра.
— Умгу, — доносится в ответ из кабины.
Глава 5. ЖИЛИ-БЫЛИ ДВЕ СТАРУШКИ…
Прямо подо мной проживает очень милая парочка. Две старушки. Причем — не сестры и вообще не родственницы. Одна из них, Герта Фридриховна, еще может выбираться в магазины и на рынок, а баба Полина в течение последних лет не выходит из дому. У нее — подагра в тяжкой степени, и даже по квартире она передвигается с трудом, опираясь на тяжелую трость. Иногда ночью, когда мне не спится, я слышу, как внизу раздаются мерные удары, смахивающие на поступь Командора из пушкинского «Дон Жуана»: баба Полина героически одолевает коридорные метры, направляясь в туалет.
Вообще-то старушки живут тихо. Но примерно раз в месяц (как правило, после получения пенсии) они Устраивают «девичник». Покупают дешевое вино, накрывают стол и засиживаются допоздна. К сожалению, неотъемлемым атрибутом «девичников» является склока, перерастающая в драку с битьем посуды, ломанием мебели и истошными криками: «Убью тебя, сволочь старая!» Верх в этих почти супружеских разборках одерживает всегда баба Полина. Не раз, спустившись этажом ниже, чтобы утихомирить почтенных дам, я заставал ее в тот момент, когда она беспощадно хлестала тростью по спине и плечам своей сожительницы. Никакие увещевания не помогали. «Убью!» — шипела она, трясясь от ненависти и злости. Я ей верил. Трость достаточно тяжела, чтобы раскроить голову кому угодно, а не только тщедушной Герте… К счастью, на следующий день все вновь возвращается в прежнюю колею, и снизу не слышно ни звука, словно обе обитательницы квартиры подо мной вымерли в одночасье.
Сегодня, к несчастью, именно такой день, если судить по воплям снизу: «Спасите, убивают!» и скрежету передвигаемых предметов мебели. А ведь еще нет и девяти… Рановато бабульки перешли к выяснению отношений… Но сегодня пусть на меня не рассчитывают. Я зверски устал и не собираюсь исполнять миротворческие функции. Пусть они хоть до полного облысения выдирают друг другу волосы!..
Перекусив, перемещаюсь на диван и включаю имиджайзер. Вскоре выясняется, что вместо обычных ток-шоу и рекламной шелухи по всем каналам транслируют какой-то интересный сон — и я полностью погружаюсь в него.
Просыпаюсь от того, что внутри меня кто-то пытается надуть футбольный мяч. Ощущение, знакомое до боли. И не в переносном, а в буквальном смысле. Когда мяч вырастает до размеров глобуса, он начинает больно толкаться в мои ребра, давить на сердце и прочие внутренние органы.
Вот черт, даже дома достают эти покойники!.. Угораздило же кого-то отбыть на тот свет среди ночи (часы показывают два часа, в комнате темно, а умный экран давно уже отключился, установив, что его никто не смотрит).
Некоторое время я еще пытаюсь сопротивляться Вызову. Иду в туалет, потом — на кухню, где выпиваю два стакана холодной воды, а третий выливаю себе на голову.
Вернувшись в комнату, пытаюсь сосредоточиться на недочитанной еще вечность назад монографии Готлиба Шанкера «Пробел между рождением и смертью», но внутренний «мяч» продолжает раздуваться, как питон, обволакивающий слона, и можно лишь с ужасом представить, что будет, когда он взорвется… Пожалуй, надо хотя бы проверить, где это случилось. Судя по ощущениям, не очень далеко. Или речь идет о смерти очередного «випера». Или «спиральщики» грохнули что-нибудь очень фундаментальное: жилой дом, например. Или произошло все это вместе взятое…
А если таким образом люди Дюпона пытаются выманить меня из дома?
На всякий случай звоню Ригерту. Он откликается почти мгновенно. Значит, добросовестно не смыкает глаз. Интересно, когда он умудряется наверстывать упущенное ночью, если весь день таскается за мной по пятам?
— М-м? Проблемы?
— Да пока еще нет, Валь… Как обстановка снаружи?
— Тихо. А что?
Секунду раздумываю, пытаясь разобраться в пеленге, который генерирует мой организм. Это где-то совсем рядом. Во всяком случае, из дома выходить не придется…
— Ничего. Проверка связи. Так что спи спокойно, Дорогой товарищ…
— Умгу…
Выхожу из квартиры и, сделав всего пару шагов, уясняю, где требуется мое присутствие. Внутри появляется неприятный холодок. Похоже, старухи все-таки доигрались до смертоубийства. Зов исходит из их квартиры. Теперь я это точно знаю. Надо сходить посмотреть. Не могли же они помереть обе сразу? Может быть, кому-то требуется помощь?
В подъезде тихо. Все, конечно же, давным-давно спят.
Звоню в квартиру престарелых подружек. Никакой реакции. Поднять соседей, что ли? Пока раздумываю над этой проблемой, дверь вдруг сама собой приоткрывается передо мной, заставляя мои волосы шевельнуться от тихого ужаса.
Но это всего лишь сквозняк… Теперь препятствий между мной и тем, что истошно призывает меня из тьмы, нет. Можно войти — хотя бы для того, чтобы оценить обстановку. Всплывает мысль: и все? Как там говорил Ригерт сегодня… то есть вчера вечером? «А ты — хочешь?»… Подумай хорошенько, зачем ты сюда пришел.
Ладно. Смотрим. Пока — только смотрим. А там видно будет…
Переступаю порог. В квартире повсюду горит свет. Тусклый, из мутных лампочек, покрытых пыльными простенькими абажурами. А грязь-то какая!.. Видно, старушки окончательно махнули рукой на поддержание элементарного порядка. Не квартира, а пристанище хиппи образца шестидесятых годов прошлого века. Разве что сигареты с марихуаной повсюду не валяются. Зато валяется нечто другое. Из-за угла коридора видна нога. Голая синяя нога с подагрическими узлами вен в дырявом шерстяном носке.
Это баба Полина. Она лежит ничком, скрючившись и вытянув правую руку вперед, словно и после смерти пытается достать невидимого противника. Рядом с ней вытянулась, как окоченевшая змея, ее верная трость. Тоже в крови, как и ее хозяйка. Стараясь не прикасаться к покойной, я обхожу тело в протертом до дыр домашнем халате и наконец вижу, от чего она умерла. В животе бабы Полины торчит ручка ножа. Обыкновенного бытового ножа, которым режут хлеб или колбасу. Кровавый след тянется по грязному полу коридора из комнаты.
Значит, умерла она не сразу. Сил еще хватило, чтобы проползти несколько метров.
— Герта Фридриховна! — взываю я. — Где вы? Вы живы? Вы меня слышите?
Молчание.
Она действительно еще жива. Но не может меня слышать. Она лежит в комнате возле стола, на котором остались стоять недопитые рюмки вина, полупустая бутылка «Черного Моря», обшарпанные тарелки с остатками нехитрой трапезы, блюдца, щербатые чашки… Голова старушки — в крови, и, лишь приблизив зеркало к губам лежащей, я убеждаюсь в том, что она еще дышит.
Пытаюсь привести Герту в чувство, но голова ее безжизненно мотается по ветхому коврику, оставляя на нем красные пятна. Тараканы резво разбегаются в разные стороны, словно тоже не выносят вида крови…
Вот, значит, как это было. Бабульки опять поссорились, но на этот раз, доведенная побоями до отчаяния, Герта решила остановить свою обидчицу. Под руку ей попался нож, и она ткнула им в живот бабе Полине. Однако у той — может быть, сгоряча — еще хватило сил, чтобы нанести своей сожительнице удар по голове, а когда та рухнула, уползти прочь с места своего первого и последнего преступления.
Ну и что теперь делать? Самое главное — спасти раненую.
Перевязываю голову старушки первой попавшейся относительно чистой тряпкой и звоню в «Скорую». Дежурная обещает, что помощь прибудет через несколько минут. Поднимаю тело Герты с пола на диван — благо он разобран и даже застелен (постель, очевидно, здесь убирать на день не принято и менять постельное белье хотя бы раз в месяц — тоже). Нащупываю пульс. Слабый, очень слабый. Как говорят в таких случаях медики — нитевидный. Тонкая ниточка жизни, которая вот-вот может оборваться…
Поднимаю с пола опрокинутый стул и сажусь на него, стараясь не смотреть на тело бабы Полины в коридоре.
Ну а с ней-то как быть? В принципе, я мог бы сейчас вернуть ее к жизни. Свидетелей нет, и вряд ли она поймет, что произошло. Надо только перед воскрешением извлечь из ее живота орудие убийства.
Но будет ли от этого толк? Если Герту спасут врачи, то вскоре все вернется на круги своя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65