Откуда ни возьмись, набегает множество санитаров, и начинается экстренная эвакуация Спящих куда-то в недра больницы.
– Что происходит, Алексей Федорович? – спрашиваю я, сумев прорваться сквозь заслоны свиты к заведующему.
«Неужели все-таки принято решение вывезти Спящих из Мапряльска?» – эта мысль обдает меня неприятным холодком.
Завьялов неохотно посвящает меня в суть происходящего. Ночное происшествие в больнице было тем самым детонатором, который привел в действие неповоротливую систему городской администрации. Милиция приступила к расследованию по факту скоропостижной смерти медсестры, а это, в свою очередь, побудило горздрав провести свое собственное служебное расследование. Поскольку налицо покушение на жизнь и безопасность Спящих, то решением мэра города создана специальная комиссия, которую впопыхах окрестили «чрезвычайной». Вдобавок ко всему делом «летаргиков» заинтересовалась местная пресса, и в утреннем номере «Мапряльского рабочего» появилась подборка соответствующих материалов на целый разворот.
В этих условиях содержать особых пациентов в общем отделении было бы равносильно халатности, и заведующий принял решение перевести Спящих в специально выделенный для этого инфекционный изолятор, расположенный в соседнем корпусе. Кроме того, он сумел договориться с руководством ГОВД о командировании нескольких вооруженных милиционеров для круглосуточной охраны Спящих.
Что ж, это не так страшно. Пользуясь случаем, надо вот еще о чем его спросить…
– Вы не знаете, Алексей Федорович, тот журналист, с которым вы меня сводили накануне… Лугин, кажется, его фамилия… Он больше не появлялся в больнице?
– Думаю, что нет, – быстро отвечает Завьялов. – Во всяком случае, я его не видел, и никто из персонала больницы мне о нем не докладывал. А что такое?
– Да нет, ничего особенного, – спешу заверить своего собеседника. – Просто он обещал мне показать кое-какие материалы – судя по его словам, весьма любопытные и имеющие отношение к нашим «коматозникам», но вот уже второй день, как ни странно, я нигде не могу поймать господина журналиста…
Заведующий заговорщически подмигивает мне:
– Может быть, как в том старом анекдоте, он просто попал под машину?
– Но ведь тогда он наверняка угодил бы к вам в реанимацию… или сразу в морг… Не так ли, Алексей Федорович? – делаю вид, что не разделяю юмористического настроя собеседника по поводу столь серьезных вещей.
– Да-да, разумеется… А каковы ваши успехи, Владлен Алексеевич, в изучении наших непонятных больных? – вдруг осведомляется Завьялов, глядя на меня в упор.
Я медлю с ответом. Вряд ли стоит сообщать ему о том, что Спящие обладают кое-какими экстраординарными способностями в плане выживания без пищи и воздуха. Хотя об этом наверняка проболтается, если уже не проболтался, Ножин…
– Отойдем в сторонку, Владлен Алексеевич, – предлагает Завьялов, видя мое замешательство.
Когда мы оказываемся наедине, он по-приятельски берет меня за пуговицу рубашки:
– Честно говоря, Владлен Алексеевич, ваши методы работы вызывают у моих коллег некоторое… недоумение, – говорит он. – Судите сами: вместо того чтобы исследовать причины возникновения и специфику данного заболевания, вы почему-то уделяете этим пациентам довольно мало внимания… Целыми днями где-то отсутствуете… Я, конечно, не хотел бы давать вам указания и вообще как-то вмешиваться в ваши действия, но… сами понимаете, это вызывает определенные кривотолки…
Ну вот. Этого и следовало ожидать. Нашелся еще один последователь моего шефа, который полагает, что я должен дневать и ночевать у изголовья своих объектов исследования.
– Кстати, – странным тоном продолжает Завьялов, отпуская мою пуговицу, чтобы тут же цепко взять меня под локоть, – вам следует быть готовым, Владлен Алексеевич, к тому, чтобы… ээ… оповестить местную общественность о предварительных результатах проделанной вами работы… Видите ли, сегодня в четырнадцать часов в моем кабинете состоится заседание городской чрезвычайной комиссии, на котором я вас приглашаю не только поприсутствовать, но и активно поучаствовать. То есть выступить с кратким сообщением о том, что может представлять собой данное заболевание…
– Но мне нечего пока сказать, Алексей Федорович! – протестую я. – Прошло совсем мало времени, и я…
– И все-таки я настоятельно рекомендую вам сказать хотя бы несколько слов. Как представитель научных кругов, так сказать… Договорились? Ну, прошу извинить, но мне пора вернуться к текущим делам.
С этими словами Завьялов отпускает мой локоть и скрывается из виду.
Я смотрю ему вслед и мысленно ругаюсь самыми отборными ругательствами.
Эх, а как все гладко начиналось, и кто бы мог предвидеть, что этот толстячок с замашками коммерсанта окажется не так прост, как кажется?..
А теперь я нахожусь на грани провала, и даже если сумею запудрить мозги членам комиссии, то когда-нибудь меня все равно разоблачат как проходимца, пользующегося фальшивыми полномочиями.
Остается один-единственный выход, но санкцию на него должен дать мой шеф.
* * *
Перемещение Спящих на новое место занимает не очень много времени.
Изолятор представляет собой двухэтажный корпус, стоящий на отшибе на территории больницы. Весь второй этаж отведен для «коматозников», как их по привычке называют врачи и санитары. В вестибюле изолятора устанавливают пост охраны в составе двух дюжих молодцев в милицейской форме, с дубинками и пистолетами в кобурах. Еще один милиционер обосновывается у лестницы, возле входной двери на второй этаж.
Отныне доступ к Спящим закрыт для посторонних, коими считаются не только журналисты, но и родственники. Окна палат оборудованы сварными решетками, а чердака в здании не имеется.
Тех больных, которые раньше пребывали в изоляторе, теперь сосредоточили на первом этаже – тем более что пока их не очень много.
Хорошо, что еще ночью, оставшись один в палате Спящих, я снял свои «сторожевые» датчики, иначе их наверняка обнаружили бы при транспортировке.
Курировать Спящих теперь будет Ольга Дмитриевна Алехина, заведующая изолятором. Разумеется, кураторство это носит весьма условный характер, поскольку лечить загадочных больных никто не собирается. По крайней мере, пока…
В суматохе я не сразу обращаю внимание на то, что почему-то нигде не видно Ножина. Звоню в невропатологическое отделение, и мне сообщают, что Михаил Юрьевич еще не появлялся на рабочем месте. Отсыпается, наверное, старик после бессонной ночи, решаю я…
Потом я долго сижу в палате, дожидаясь, когда беготня вокруг меня прекратится и можно будет заново установить датчики системы оповещения. За это время я несколько раз пытаюсь связаться с Центром, но канал связи с шефом почему-то постоянно занят.
Вдруг из «мобила» раздается звонок сотового. Поспешно надеваю на голову гарнитуру в виде наушников и микрофона на дужке, становясь похожим на военного радиста.
Это звонит Ножин. Голос у него сегодня какой-то странный, он то и дело прерывается продолжительными паузами.
– Я ухожу… Лен, – говорит он мне без всяких предисловий.
– Уходите? – удивляюсь я. – Куда? И где вы сейчас находитесь?
– Я дома, – помолчав, сообщает он. – Пока…
Я ухожу… туда … куда суждено… уйти всем нам… Неизбежно…
– О чем вы, Михаил Юрьевич? – по-прежнему не понимаю я психотерапевта.
– Не надо, – достаточно твердым голосом произносит Ножин, но тут же умолкает, и после этого голос его становится все слабее и глуше: – Спящих… не трогайте… берегись… много… вокруг… Они хотели и меня… но… сказал: «Нет!»… Прощай, Лен… Прости… старика…
Я оторопело слушаю эту галиматью, пытаясь ухватить смысл, который может быть скрыт в ней. Потом меня озаряет..
– Михаил Юрьевич, – кричу я в микрофон, – постойте! Не делайте этого!.. Слышите? Соберите всю силу воли, вы же владеете внушением! Внушите себе, что ничто в мире не стоит того, что вы собираетесь сделать!..
Но он меня уже, наверное, не слышит. А потом трубка наполняется короткими звонками.
Дрожащими руками набираю номер служебного телефона Нагорнова.
– Женя, – говорю я, когда капитан откликается. – Надо срочно посетить квартиру Ножина!
– Что с ним?
– Он только что звонил мне и нес какую-то околесицу…
– Ну и что?
– Как это – что?! – кричу я. – Он был под воздействием, понятно? И сообщил, что намерен покончить с собой!.. Быстрее, Женя!
– А ты сейчас где?
– В больнице, но все бросаю и мчусь туда же… ах, черт, я же не знаю, где он живет!.. А пока я буду узнавать его адрес… В общем, вся надежда на тебя, Жень!
– Понятно, – мрачно заключает Нагорнов. – Ты хочешь, чтобы я стал внештатным сотрудником службы спасения?
– Не теряй времени, – советую я и отключаюсь первым.
Бегу к Шагивалееву, но у него в это время проходит очень важная операция. Выручает меня одна из сестер, у которой есть ключ от кабинета Рината. На письменном столе под стеклом есть список адресов и телефонов всего персонала отделения.
Зафиксировав в памяти адрес Ножина, выскакиваю из больницы.
Как ни странно, но когда я подъезжаю к стандартной пятиэтажке, расположенной неподалеку от дома Кругловых, Нагорновым там пока и не пахнет. Остается лишь предположить, что капитана отвлекли какие-то срочные служебные дела.
Несколько длинных звонков в квартиру Ножина не дают результатов. Я тщетно бьюсь в дверь, все больше убеждаясь в том, что самое худшее уже произошло.
Потом все-таки появляется Нагорнов. Оценив обстановку, он принимает волевое решение взломать дверь (правда, при этом он честно предупреждает меня, что в случае чего вставлять новый замок придется именно мне как отъявленному паникеру). В качестве понятых он вызывает из соседних квартир мужчину и старушку-пенсионерку.
Они утверждают, что с утра в квартире Ножина было все спокойно и что сам он никуда вроде бы не выходил.
Дверь слетает с петель, и мы с Нагорновым врываемся в квартиру.
Ножин лежит в большой комнате, на полу, лицом вниз. Нагорнов осторожно переворачивает его лицом кверху, и нам становится ясно, что он мертв.
Нагорнов просит понятых присесть в уголке, а сам проходит к телефону и вызывает оперативную группу. Потом принимается осматривать тело психотерапевта, на лице которого застыло удивление, смешанное со страхом.
– Угадай с трех раз, Лен, в чем причина его смерти, – говорит он мне наконец.
Я всматриваюсь, но ни пятен крови, ни следов от веревки на шее, ни прочих признаков насильственной смерти на трупе не видно.
– Сердечный приступ? – наугад говорю я.
– Вот именно, – соглашается Нагорнов. – Самый натуральный, скоропостижный… Тот, что в народе называют «разрывом сердца»…
Он делает паузу и испытующе смотрит на меня. Потом произносит странным тоном:
– Послушай, Лен, а ты уверен, что ты недавно разговаривал по телефону именно с ним, с Ножиным?
– На все сто процентов, – безапелляционно заявляю я. – А что?
– Дело в том, – медленно говорит капитан, – что тело-то давным-давно остыло. Видишь? – В качестве доказательства он приподнимает руку покойного, которая не гнется в суставах. – Классическое rigor mortis…* Тут и без экспертизы ясно, что Ножин скончался часов десять назад, не меньше…
* Трупное окоченение (лат.).
Я опускаю голову. Теперь мне становится все ясно. Да, скорее всего Ножина убили еще ночью. Вскоре после того, как он вернулся из больницы. А полчаса Назад кто-то прокрутил мне по телефону умело смикшированную звукозапись его голоса.
Тот, кто это сделал, явно не рассчитывал ввести в заблуждение экспертов. Он преследовал одну-единственную цель.
«Подставить» меня милиции.
И я не могу гарантировать, что эта попытка закончится провалом.
Глава 12
Чем дольше я нахожусь в этом уральском городке, тем все больше у меня складывается впечатление, что события, которые вокруг меня происходят, суть звенья одной и той же цепи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Что происходит, Алексей Федорович? – спрашиваю я, сумев прорваться сквозь заслоны свиты к заведующему.
«Неужели все-таки принято решение вывезти Спящих из Мапряльска?» – эта мысль обдает меня неприятным холодком.
Завьялов неохотно посвящает меня в суть происходящего. Ночное происшествие в больнице было тем самым детонатором, который привел в действие неповоротливую систему городской администрации. Милиция приступила к расследованию по факту скоропостижной смерти медсестры, а это, в свою очередь, побудило горздрав провести свое собственное служебное расследование. Поскольку налицо покушение на жизнь и безопасность Спящих, то решением мэра города создана специальная комиссия, которую впопыхах окрестили «чрезвычайной». Вдобавок ко всему делом «летаргиков» заинтересовалась местная пресса, и в утреннем номере «Мапряльского рабочего» появилась подборка соответствующих материалов на целый разворот.
В этих условиях содержать особых пациентов в общем отделении было бы равносильно халатности, и заведующий принял решение перевести Спящих в специально выделенный для этого инфекционный изолятор, расположенный в соседнем корпусе. Кроме того, он сумел договориться с руководством ГОВД о командировании нескольких вооруженных милиционеров для круглосуточной охраны Спящих.
Что ж, это не так страшно. Пользуясь случаем, надо вот еще о чем его спросить…
– Вы не знаете, Алексей Федорович, тот журналист, с которым вы меня сводили накануне… Лугин, кажется, его фамилия… Он больше не появлялся в больнице?
– Думаю, что нет, – быстро отвечает Завьялов. – Во всяком случае, я его не видел, и никто из персонала больницы мне о нем не докладывал. А что такое?
– Да нет, ничего особенного, – спешу заверить своего собеседника. – Просто он обещал мне показать кое-какие материалы – судя по его словам, весьма любопытные и имеющие отношение к нашим «коматозникам», но вот уже второй день, как ни странно, я нигде не могу поймать господина журналиста…
Заведующий заговорщически подмигивает мне:
– Может быть, как в том старом анекдоте, он просто попал под машину?
– Но ведь тогда он наверняка угодил бы к вам в реанимацию… или сразу в морг… Не так ли, Алексей Федорович? – делаю вид, что не разделяю юмористического настроя собеседника по поводу столь серьезных вещей.
– Да-да, разумеется… А каковы ваши успехи, Владлен Алексеевич, в изучении наших непонятных больных? – вдруг осведомляется Завьялов, глядя на меня в упор.
Я медлю с ответом. Вряд ли стоит сообщать ему о том, что Спящие обладают кое-какими экстраординарными способностями в плане выживания без пищи и воздуха. Хотя об этом наверняка проболтается, если уже не проболтался, Ножин…
– Отойдем в сторонку, Владлен Алексеевич, – предлагает Завьялов, видя мое замешательство.
Когда мы оказываемся наедине, он по-приятельски берет меня за пуговицу рубашки:
– Честно говоря, Владлен Алексеевич, ваши методы работы вызывают у моих коллег некоторое… недоумение, – говорит он. – Судите сами: вместо того чтобы исследовать причины возникновения и специфику данного заболевания, вы почему-то уделяете этим пациентам довольно мало внимания… Целыми днями где-то отсутствуете… Я, конечно, не хотел бы давать вам указания и вообще как-то вмешиваться в ваши действия, но… сами понимаете, это вызывает определенные кривотолки…
Ну вот. Этого и следовало ожидать. Нашелся еще один последователь моего шефа, который полагает, что я должен дневать и ночевать у изголовья своих объектов исследования.
– Кстати, – странным тоном продолжает Завьялов, отпуская мою пуговицу, чтобы тут же цепко взять меня под локоть, – вам следует быть готовым, Владлен Алексеевич, к тому, чтобы… ээ… оповестить местную общественность о предварительных результатах проделанной вами работы… Видите ли, сегодня в четырнадцать часов в моем кабинете состоится заседание городской чрезвычайной комиссии, на котором я вас приглашаю не только поприсутствовать, но и активно поучаствовать. То есть выступить с кратким сообщением о том, что может представлять собой данное заболевание…
– Но мне нечего пока сказать, Алексей Федорович! – протестую я. – Прошло совсем мало времени, и я…
– И все-таки я настоятельно рекомендую вам сказать хотя бы несколько слов. Как представитель научных кругов, так сказать… Договорились? Ну, прошу извинить, но мне пора вернуться к текущим делам.
С этими словами Завьялов отпускает мой локоть и скрывается из виду.
Я смотрю ему вслед и мысленно ругаюсь самыми отборными ругательствами.
Эх, а как все гладко начиналось, и кто бы мог предвидеть, что этот толстячок с замашками коммерсанта окажется не так прост, как кажется?..
А теперь я нахожусь на грани провала, и даже если сумею запудрить мозги членам комиссии, то когда-нибудь меня все равно разоблачат как проходимца, пользующегося фальшивыми полномочиями.
Остается один-единственный выход, но санкцию на него должен дать мой шеф.
* * *
Перемещение Спящих на новое место занимает не очень много времени.
Изолятор представляет собой двухэтажный корпус, стоящий на отшибе на территории больницы. Весь второй этаж отведен для «коматозников», как их по привычке называют врачи и санитары. В вестибюле изолятора устанавливают пост охраны в составе двух дюжих молодцев в милицейской форме, с дубинками и пистолетами в кобурах. Еще один милиционер обосновывается у лестницы, возле входной двери на второй этаж.
Отныне доступ к Спящим закрыт для посторонних, коими считаются не только журналисты, но и родственники. Окна палат оборудованы сварными решетками, а чердака в здании не имеется.
Тех больных, которые раньше пребывали в изоляторе, теперь сосредоточили на первом этаже – тем более что пока их не очень много.
Хорошо, что еще ночью, оставшись один в палате Спящих, я снял свои «сторожевые» датчики, иначе их наверняка обнаружили бы при транспортировке.
Курировать Спящих теперь будет Ольга Дмитриевна Алехина, заведующая изолятором. Разумеется, кураторство это носит весьма условный характер, поскольку лечить загадочных больных никто не собирается. По крайней мере, пока…
В суматохе я не сразу обращаю внимание на то, что почему-то нигде не видно Ножина. Звоню в невропатологическое отделение, и мне сообщают, что Михаил Юрьевич еще не появлялся на рабочем месте. Отсыпается, наверное, старик после бессонной ночи, решаю я…
Потом я долго сижу в палате, дожидаясь, когда беготня вокруг меня прекратится и можно будет заново установить датчики системы оповещения. За это время я несколько раз пытаюсь связаться с Центром, но канал связи с шефом почему-то постоянно занят.
Вдруг из «мобила» раздается звонок сотового. Поспешно надеваю на голову гарнитуру в виде наушников и микрофона на дужке, становясь похожим на военного радиста.
Это звонит Ножин. Голос у него сегодня какой-то странный, он то и дело прерывается продолжительными паузами.
– Я ухожу… Лен, – говорит он мне без всяких предисловий.
– Уходите? – удивляюсь я. – Куда? И где вы сейчас находитесь?
– Я дома, – помолчав, сообщает он. – Пока…
Я ухожу… туда … куда суждено… уйти всем нам… Неизбежно…
– О чем вы, Михаил Юрьевич? – по-прежнему не понимаю я психотерапевта.
– Не надо, – достаточно твердым голосом произносит Ножин, но тут же умолкает, и после этого голос его становится все слабее и глуше: – Спящих… не трогайте… берегись… много… вокруг… Они хотели и меня… но… сказал: «Нет!»… Прощай, Лен… Прости… старика…
Я оторопело слушаю эту галиматью, пытаясь ухватить смысл, который может быть скрыт в ней. Потом меня озаряет..
– Михаил Юрьевич, – кричу я в микрофон, – постойте! Не делайте этого!.. Слышите? Соберите всю силу воли, вы же владеете внушением! Внушите себе, что ничто в мире не стоит того, что вы собираетесь сделать!..
Но он меня уже, наверное, не слышит. А потом трубка наполняется короткими звонками.
Дрожащими руками набираю номер служебного телефона Нагорнова.
– Женя, – говорю я, когда капитан откликается. – Надо срочно посетить квартиру Ножина!
– Что с ним?
– Он только что звонил мне и нес какую-то околесицу…
– Ну и что?
– Как это – что?! – кричу я. – Он был под воздействием, понятно? И сообщил, что намерен покончить с собой!.. Быстрее, Женя!
– А ты сейчас где?
– В больнице, но все бросаю и мчусь туда же… ах, черт, я же не знаю, где он живет!.. А пока я буду узнавать его адрес… В общем, вся надежда на тебя, Жень!
– Понятно, – мрачно заключает Нагорнов. – Ты хочешь, чтобы я стал внештатным сотрудником службы спасения?
– Не теряй времени, – советую я и отключаюсь первым.
Бегу к Шагивалееву, но у него в это время проходит очень важная операция. Выручает меня одна из сестер, у которой есть ключ от кабинета Рината. На письменном столе под стеклом есть список адресов и телефонов всего персонала отделения.
Зафиксировав в памяти адрес Ножина, выскакиваю из больницы.
Как ни странно, но когда я подъезжаю к стандартной пятиэтажке, расположенной неподалеку от дома Кругловых, Нагорновым там пока и не пахнет. Остается лишь предположить, что капитана отвлекли какие-то срочные служебные дела.
Несколько длинных звонков в квартиру Ножина не дают результатов. Я тщетно бьюсь в дверь, все больше убеждаясь в том, что самое худшее уже произошло.
Потом все-таки появляется Нагорнов. Оценив обстановку, он принимает волевое решение взломать дверь (правда, при этом он честно предупреждает меня, что в случае чего вставлять новый замок придется именно мне как отъявленному паникеру). В качестве понятых он вызывает из соседних квартир мужчину и старушку-пенсионерку.
Они утверждают, что с утра в квартире Ножина было все спокойно и что сам он никуда вроде бы не выходил.
Дверь слетает с петель, и мы с Нагорновым врываемся в квартиру.
Ножин лежит в большой комнате, на полу, лицом вниз. Нагорнов осторожно переворачивает его лицом кверху, и нам становится ясно, что он мертв.
Нагорнов просит понятых присесть в уголке, а сам проходит к телефону и вызывает оперативную группу. Потом принимается осматривать тело психотерапевта, на лице которого застыло удивление, смешанное со страхом.
– Угадай с трех раз, Лен, в чем причина его смерти, – говорит он мне наконец.
Я всматриваюсь, но ни пятен крови, ни следов от веревки на шее, ни прочих признаков насильственной смерти на трупе не видно.
– Сердечный приступ? – наугад говорю я.
– Вот именно, – соглашается Нагорнов. – Самый натуральный, скоропостижный… Тот, что в народе называют «разрывом сердца»…
Он делает паузу и испытующе смотрит на меня. Потом произносит странным тоном:
– Послушай, Лен, а ты уверен, что ты недавно разговаривал по телефону именно с ним, с Ножиным?
– На все сто процентов, – безапелляционно заявляю я. – А что?
– Дело в том, – медленно говорит капитан, – что тело-то давным-давно остыло. Видишь? – В качестве доказательства он приподнимает руку покойного, которая не гнется в суставах. – Классическое rigor mortis…* Тут и без экспертизы ясно, что Ножин скончался часов десять назад, не меньше…
* Трупное окоченение (лат.).
Я опускаю голову. Теперь мне становится все ясно. Да, скорее всего Ножина убили еще ночью. Вскоре после того, как он вернулся из больницы. А полчаса Назад кто-то прокрутил мне по телефону умело смикшированную звукозапись его голоса.
Тот, кто это сделал, явно не рассчитывал ввести в заблуждение экспертов. Он преследовал одну-единственную цель.
«Подставить» меня милиции.
И я не могу гарантировать, что эта попытка закончится провалом.
Глава 12
Чем дольше я нахожусь в этом уральском городке, тем все больше у меня складывается впечатление, что события, которые вокруг меня происходят, суть звенья одной и той же цепи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47