Бертран Бертранович до последней минуты сомневался в том, что поступает правильно. По существу, это был донос – то, до чего он никогда в своей жизни не опускался. Но сейчас слишком многое было поставлено на карту.
Секретарь провел Дего в один из многочисленных кремлевских кабинетов. На столе не было телефонов, помещение, судя по всему, давно пустовало. За окнами шел все тот же дождь. Дего сидел и ждал, когда за ним придут. Время шло, он посматривал на часы, думая о том, что каждая минута теперь на счету и что, может быть, никогда за всю историю человечества время не было так дорого, как сейчас.
– Вы хотели меня видеть?
Профессор вздрогнул. Генсек вошел почти неслышно. Бертран Бертранович растерялся, почему-то казалось, что встреча будет проходить по-другому – более официально, что ли! Генеральный пожал ему руку. Рука Андропова была сильной, а голос хорошо поставлен, но Дего было не обмануть. Перед ним был глубоко больной человек – слухи, роившиеся вокруг недугов Андропова, даже не отражали полностью всей картины. Юрий Владимирович поспешно, слишком поспешно опустился в кресло. Дего выждал несколько мгновений, прежде чем начать рассказ; речь его была краткой, одни только факты. Андропов слушал молча. О существовании коллапсера ему было хорошо известно, но известие о его недавней активации стало новостью.
– Они скажут, что не хотели меня беспокоить из-за пустяков, – сказал он задумчиво. – А я сделаю вид, что верю в это… Вам часто приходилось притворяться, Бертран Бертранович?
Дего кивнул.
– Чаще, чем мне бы того хотелось, товарищ генеральный секретарь.
Андропов вздохнул.
– Но это, наверное, не самое страшное! Я понял все, о чем вы говорили. Думаю, в целях безопасности государства было бы разумнее всего не только прекратить эксперименты, но и, возможно, демонтировать установку. Как вы на это смотрите?
– Мне тяжело ответить на этот вопрос, – сказал откровенно Дего. – Этой работе я посвятил часть своей жизни, и лучшую ее часть. Кроме того, Юрий Владимирович, располагая документацией, коллапсер несложно воссоздать снова, проблему составит только выбор места!
– Что ж, товарищ Дего, – сказал генсек, – тогда мы уничтожим и документацию! Здесь не может быть полумер, вы сами это понимаете, иначе бы не пришли ко мне!
– А что будет с этими людьми?… – спросил Дего.
Андропов вздохнул.
– Я позабочусь о том, чтобы они вас больше не беспокоили, – сказал он, и Дего понял, что требовать дополнительных разъяснений не имеет смысла.
– Ну что ж, как говорится, чему быть, того не миновать! – сказал Маратов, член партии с тридцать второго года.
Он смотрел прямо перед собой – чтобы взглянуть на Сонникова, ему пришлось бы развернуть кресло на девяносто градусов – старость не радость. Генерал, только что изложивший результаты эксперимента, внимательно посмотрел на остальных членов политбюро. «Сборище старых крокодилов!» – подумал он. Неудивительно, что генсек стал назначать секретарями ЦК комбайнеров из родного Ставрополья.
Перед войной средний возраст членов Политбюро равнялся в среднем сорока пяти годам. В начале шестидесятых – шестидесяти. Нынешним порядка семидесяти пяти. Что будет дальше, если тенденция сохранится? Средств чудесного омоложения совет-ская наука, самая передовая в мире, еще не придумала. Во времени перемещаться можем, но остановить это самое время пока не способны. Впрочем, эта наука по крайней мере могла поддерживать жизнь в престарелых членах Политбюро вроде Пельше. Пельше решили не тревожить сегодня – Сонников знал, что тому осталось немного, как и большинству из присутствующих. Эта была та часть информации, которую он решил не доносить до остальных. К чему огорчать верных соратников!
Помимо членов политбюро здесь было еще несколько человек, в основном из силовых ведомств – старые проверенные друзья.
– А вот это, товарищи, решать нам – чему быть, а чему не быть! – сказал он веско.
Головы присутствующих повернулись к нему. Мумии зашевелились, в их глазах проснулся интерес, смешанный с недоверием. Даже Маратов снизошел и все-таки развернулся вместе с креслом в его сторону.
– Что вы предлагаете? – спросил он.
– Я предлагаю не ждать милостей от природы, а использовать имеющиеся у нас возможности для активных действий. Мы можем и должны уберечь государство от скатывания в анархию!
Дего здесь не было – профессор «ухаживал» в Ленинграде за своим драгоценным коллапсером и не смог бы прибыть на заседание, даже если бы его пригласили.
Но приглашение Дего послано не было. С того самого дня, когда профессор впервые беседовал на Литейном с генералом Сонниковым, за Дего, как и за всеми прочими гражданскими участниками проекта, было установлено строгое наблюдение. Генерал был в курсе московского вояжа ученого и с тех пор считал его безусловным предателем. Впрочем, Сонников еще раньше понял, что Дего категорически против его затеи и не помогут ни кнут, ни пряник. Профессор находился в том возрасте, когда угрозы уже не страшат, а в ответ на обещание всевозможных благ только печально улыбался. Не тот человек, не тот характер. Никогда не был стяжателем Бертран Бертранович.
«Легко быть святым, когда уже ни в чем не нуждаешься и никого не боишься», – думал Сонников. Думал, впрочем, без особого негодования. Помощь Дего была неоценима, но, как известно, незаменимых людей у нас нет, и за время последних запусков к управлению коллапсером было допущено несколько ассистентов – все из числа проверенных сотрудников. Так что кадры имелись.
Единственной преградой на пути оставался сам Андропов. Именно генсек, а не могущественный Комитет государственной безопасности, который западному обывателю казался средоточием чудовищной власти. На деле ужасный «кей-джи-би» был только исполнителем воли партийной верхушки, которая, в свою очередь, не подлежала контролю со стороны госбезопасности. Здесь, наверху, могли плестись любые интриги. Именно этим и занимался в настоящий момент Сонников – плетением интриг.
– Что нас ждет в будущем, уже известно доподлинно, – сказал он, постукивая по обложке рапорта.
Копии, правда сокращенные, были вручены всем присутствующим. На документах стояли пометки: «только для личного ознакомления». Кто-то недоверчиво качал головой – рапорты казались большей фантастикой, чем построение коммунизма в отдельно взятой стране. На многих лицах было пугливое выражение – товарищи аппаратчики очень боялись провокации.
– Руководящие места в государстве, – подводил итоги Сонников, – займут люди, которые сейчас вряд ли кому-нибудь из вас известны, хотя они трудятся под вашим началом. Это управленцы среднего звена, но и их власть будет только номинальной. Править фактически станут ученые и промышленники. Партия начнет утрачивать самостоятельность, превратится в политический придаток, если хотите – рудимент. От которого в любой момент можно будет безболезненно избавиться! Это будет новая революция, бескровная и тихая!
– И как вы намереваетесь этого избежать? – осведомился его собеседник.
– В наших руках есть идеальное средство – коллапсер! – сказал Сонников. – Но с недавних пор усилиями нашего дорогого профессора Дего перед нами возникло препятствие, которое я тем не менее не могу назвать непреодолимым. Нужно только проявить решимость!
– Вы предлагаете… – Маратов зашамкал губами – суть предложения была достаточно ясна и ему и всем остальным, и договаривать не имело смысла.
– Я предлагаю спасти страну! – отчеканил Сонников.
– Послушайте, в этом нет никакого смысла – он уже почти труп. Подождите месяц-другой…
– В том-то и дело, уважаемый, что Юрий Владимирович этот месяц ждать не станет. Именно потому, что прекрасно понимает: стоит ему отойти в мир иной – и начнется большой передел. Вот увидите, он постарается прихватить с собой и нас с вами! Я не хочу, чтобы меня нашли в кабинете с простреленной башкой, как Цвигуна!
– Вы хотите сказать… – его собеседник недоверчиво закачал головой.
Сонников вздохнул.
– Не будьте наивным. Методы у них те же самые, что и раньше.
– Пардон, но раз уж мы зашли так далеко, хотелось бы знать, кого вы намереваетесь привлечь к этому сугубо деликатному делу? Госбезопасность, само собой, отпадает.
– Ну, на чекистах свет клином не сошелся. Есть еще ГРУ…
– Свидетели, свидетели… – пробормотал Маратов, остальные качали головами, не желая даже словом поддержать или одобрить то, что обсуждалось на их глазах.
«Трусы!» – подумал Сонников.
– Да, свидетели, – сказал он резко, – если вы только не собираетесь сделать это собственноручно! Впрочем, о чем это я – вы ведь не любите крови. Так вот, крови не будет, а что касается свидетелей, то они нам не помеха. Ибо с того момента все пойдет по нашему сценарию.
– А что потом? – спросил Маратов. – Вы собираетесь лезть… в будущее… Боже, – он нервно рассмеялся, – даже сказать смешно, а ведь это именно так! В будущее! И резать историю по живому!
– История этого не заметит, – сказал уверенно Сонников, – вот в чем прелесть, Антон Михалыч. Вам никогда не мечталось, когда вы были мальчишкой, – стать невидимкой?
– Я никогда не любил фантастику!
– И, как видите, напрасно. Разве то, что мы здесь видим, не достойно пера Герберта Уэллса? Но я говорил о другом – о той пленительной возможности действовать, оставаясь неузнанным. Дергать, так сказать, за ниточки!
Он поднял руку и зашевелил пальцами, словно управляя невидимой марионеткой.
– Знаете, я вас начинаю бояться, – признался собеседник, следя за его рукой.
– Это именно то, чего я добиваюсь, – признался Сонников, – я хочу, чтобы вы боялись меня, а не этого чертова гэбиста, который к тому же давно уже дышит на ладан. Поймите, сейчас на карту поставлено наше будущее. Ваше! Мое! Страны! Не для того мы, черт возьми, строили ее, голодали и воевали, чтобы отдать все на откуп этим молокососам. Вы хотите пустить все на самотек?!
– А профессор? – спросил кто-то.
Сонников нахмурился.
– В интересах дела товарищ Дего должен молчать, но поскольку молчать он не станет, решение очевидно. Сказав «а», нужно говорить и «б»!
Один из французских королей никогда не приказывал вслух устранять неугодных. Когда королю требовалась столь деликатная услуга, он патетически восклицал: «Кто избавит меня от этого человека?!» Само собой, такие люди находились. Товарищ Сонников, не будучи сувереном, предпочитал выражаться еще более расплывчато. Но все его прекрасно поняли.
Впрочем, в случае с Дего активного вмешательства не потребовалось. Известие о смерти генерального секретаря произвело на Бертрана Бертрановича удручающее впечатление. Дего хорошо знал политическую кухню, и ему нетрудно было представить, какая мышиная возня начнется теперь наверху.
И пока идет эта возня, Сонников волен делать все, что ему заблагорассудится.
Дего пытался сообразить – как ему действовать? Он может приехать в Кремль, но к кому он теперь может обратиться со своими тревогами, Дего не представлял. Андропов был в курсе существования коллапсера, человек, занимавший пятнадцать лет пост председателя КГБ, не мог не знать о нем, так что убеждать его при встрече не пришлось. Но те, другие… Он вспоминал последний разговор с Сонниковым. За ним стояли определенные силы, и кто теперь способен противостоять им?
– Я должен убедить его, должен сказать! – бормотал он про себя.
– Что ты говоришь, папа?
Квартира Дего на Садовой была залита ярким светом. Шторы были сняты, старик сидел за столом в гостиной, глядя куда-то вдаль, и не замечал, что говорит сам с собой. Дочь Бертрана Бертрановича, рано овдовев, перебралась к нему и с тех пор занималась домашним хозяйством.
– Кого ты должен убедить? – Евгения не смотрела на него, аккуратно складывая тяжелые шторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44