В принципе, Вадима вполне можно было оформить в качестве опекуна тетки с последующим переоформлением квартиры на его имя.
Родители не спешили перебраться назад, впадавшей в детство Станиславе требовалась постоянная помощь. Однако Гертруда Яковлевна уже подыскала для нее надежную сиделку и все чаще появлялась – иногда с отцом, иногда одна – на квартире у сына, вытесняя понемногу из этой квартиры Маркова. Вернее – его образ, который, подобно персонажу Кирилла, призрачному Гамлету, витал в стенах дома Иволгиных, напоминая о себе мелочами – оставленной книгой о сценическом искусстве или случайной запиской, которую Вадим забыл выбросить. От Маркова реального приходили краткие сообщения, часто – с приличным запозданием. Одна открытка пришла спустя почти месяц после того, как была послана из Будапешта. Наверное, примерно с таким же успехом можно было послать письмо в бутылке, с тем чтобы Иволгин поймал его на невских берегах.
Почему-то ему казалось, что Марков уже не вернется – судя по открыткам можно было заключить, что Кирилл все больше удаляется от границ «Великого и могучего», и это движение, отмечаемое Вадимом на карте (маленькие флажки, как на военных планах), казалось Иволгину совершенно закономерным. Он почти физически чувствовал притяжение, которое существовало между Марковым и Британскими островами, приютившимися на западе континента. А причина казалась очевидной – Джейн Болтон.
* * *
Конь смертельно устал, Евгений тосковал. Ему нужно было во что бы то ни стало выбраться поскорее из этого пустынного места, где только ворон – старый падальщик мог чувствовать себя относительно комфортно. Ворон, нахохлившись, сидел на ветке сухого дерева. Невский проехал стороной, чтобы птица не украсила его плащ пометом – и так грязи хватало. Впереди расстилалась притихшая степь, тучи уже рассеивались, над краем земли ярко пылало закатное солнце. Весь этот день небо было затянуто облаками, и вот теперь, словно в качестве компенсации за свое столь продолжительное отсутствие, солнце залило пронзительно ярким багровым светом всю степь, насколько хватало глаз. Он подумал, что стоит прикрыть металлический нагрудник – его блеск могут заметить издалека. Не хотелось закончить столь важное путешествие в бессмысленной стычке с каким-нибудь лесным сбродом. Эти ублюдки обычно не церемонились с благородным сословием, да и причин для церемоний, по правде говоря, не было. Дворянство Англии только нарождалось, но уже было полно спеси, а разница между благосостоянием благородного, хотя и приемного, сына графа Ддейла и обычного крестьянина была просто чудовищной. Невский не раз проезжал через крестьянские поселения, там люди падали в грязь при виде всадника, хотя никто не принуждал их к этому – Невский не мог бы физически справиться с этими людьми. Восстань они, и ему пришлось бы уносить ноги. Но им и в голову не приходила такая мысль.
Он поднялся на холм и замер. Впереди, рассекая степь и преграждая ему путь, стояла темная стена. Стена эта не была сложена из камня, да и не было во всей Британии людей, способных построить такое, разве что кроме тех древних гигантов, о которых Невский слышал из уст придворных поэтов при дворе графа Ддейла. Стена простиралась от края земли до края, она поднималась до самого неба.
В свете закатного солнца видение было особенно впечатляюще. Стена отмечала грань, которую Невский не должен был преступать, если не хочет сгинуть навсегда. Он понял это.
– Ваш намек мне ясен! – Евгений продолжал, хотя и тихим шагом, двигаться в сторону тьмы. Тем временем видение растаяло, словно отступило перед его решимостью. Он, однако, понимал, что не все так просто. Это в сказке достаточно одного поцелуя, чтобы разбудить спящую деву, зло отступает при виде доблести, а вера разрушает зло.
В свете угасающего дня Невский пересек невидимую черту. В этот раз это не было жестом отчаяния, как тогда, когда в том далеком городе, он бросился в прохладные воды, оказавшиеся и в самом деле настоящей бездной. Сейчас он знал, что делал.
Впереди, прямо на его дороге, как еще одно дурное знамение, лежала мертвая лисица. Вероятно, ее убило грозой. Ворон, может быть, тот же самый, опередил Невского и сел возле трупика. Он не взлетел, даже когда всадник приблизился, и только недовольно покосился на него.
– Сожрать бы тебя! – сказал Невский, который с утра не держал крошки во рту.
Но и это не произвело на птицу впечатления. Словно знала, что не станет благородный сэр есть падальщика, а может, просто не понимал англий-ский ворон русскую речь?
«Марков, Марков, – мелькнула мысль, – хорошо, что ты сейчас далеко. Евгений Невский отправляется куда-то к черту на рога, в замок к людоеду, причем без кота в сапогах в качестве слуги и помощника. Увидимся ли мы снова?! И когда закончится долгий путь в неизвестность?»
И в ответ в хриплом крике птицы за спиной слышалось вечное:
– Nevermore!
Глава третья
Хозяин кладбища
Черные исполкомовские «Волги» въехали на территорию Северного кладбища и покатили по потрескавшемуся асфальту дальше, сквозь деревья навстречу машинам пробивалось мартовское солнце. Акентьев оглядывался. Ряды крестов по обе стороны от дороги, иногда старые памятники, братское захоронение времен войны. Дальше лес был по большей части лиственный, и кладбище просматривалось далеко в обе стороны.
На перекрестке Переплет вы-брался из машины и огляделся с хозяйским видом. За прошедшие полгода многое в его карьере изменилось. Несколько раз ему намекали, что очень скоро все ритуальные услуги могут перейти в его распоряжение – нужно было только дождаться официального заявления начальника, которого Акентьев по-прежнему почти не видел, а лишь изредка слышал по телефону да селекторной связи в исполкоме.
Хозяин мертвых! Была такая старая детская страшилка про чудовище, которое живет на кладбище и охраняет могилы. «Если бы это было правдой, жизнь кладбищенских работников стала бы гораздо проще – не пришлось бы беспокоиться из-за сумасшедших или хулиганов. Ну а с чудищем мы бы договорились», – думал Переплет, поглядывая на сопровождавшего их директора. Минуту назад тот поведал о случаях осквернения нескольких могил. Причем мотивы, которыми руководствовались вандалы, остались неизвестными – в своем выборе они руководствовались не национальностью умерших. Правда, все могилы были старыми. Некоторые из них пытались разрыть.
– Черт-те что! – покачал головой Переплет.
Впереди и в стороне от основной дороги среди могил стояли несколько машин ГУВД, темный фургон «УАЗ» и красный экскаватор с грязными бортами.
– Что там такое? – поинтересовался Переплет.
– Это из ГУВД товарищи, – сообщил директор, невысокий человечек с прилипшими к лысине редкими черными прядями.
«Красит волосы», – машинально отметил про себя Акентьев.
– Эксгумация! – пояснил директор.
– Вот как! По какому поводу? – спросил Переплет.
– М-м-м, – замялся директор. – Я не знаю, но это можно узнать!
Акентьев прошел к разрытой могиле, сохраняя на лице приличествующее случаю каменное выражение. Несколько человек, стоявших вокруг нее, посмотрели на него с явным неудовольствием. Никому не нравится, когда суют нос в их работу.
– Товарищ, не мешайте… – начал один из них, потом скользнул взглядом по типичному наряду советского чиновника – пальто и ондатровой шапке, по черным «Волгам» вдали и добавил уже более почтительно: – Мы работаем!
Переплет кивнул – на мгновение хотел повернуть обратно, но это было бы глупо. К тому же им и в самом деле овладело любопытство. То самое, постыдное, которое заставляет зевак долго всматриваться в окровавленное тело сбитого машиной человека.
– Здравствуйте, товарищи! – Акентьев подошел ближе. Место эксгумации не было огорожено, алели ленты на соседней могиле, сорванные ветром со свежего венка. Акентьев скользнул по ней цепким взглядом, прочел имя, даты и тут же забыл.
У края могилы застыли два человека с лопатами. Типичная парочка: тот, что постарше, с руками в наколках, без рукавиц; второй, наверное, студент. Здесь, на кладбище, кое-кто подрабатывал таким образом – получали неплохо, не хуже, чем лабухи в какой-нибудь «Аленушке». Места доходные – чтобы устроиться, например, в крематорий, нужно было внести приличную мзду, должности покупались, как в старые добрые времена. Чем ближе Переплет знакомился с системой, тем больше типичных средневековых черт находил в ней.
Но сейчас вряд ли рабочим следовало рассчитывать на хорошие чаевые.
Ближе всех к могиле стояла женщина. «Следователь», – понял Акентьев. Рядом стояли судмедэксперт и фотограф-криминалист. Женщина повернулась к нему и сняла марлевую маску – маски были у всех присутствующих. Лицо бледное, но привлекательное.
– Здравствуйте, Александр Владимирович. – У нее были неровные зубы. – Вы здесь по долгу службы или личное?
Акентьев нахмурился – он не помнил ее, и было что-то нереальное в этом обращении, прозвучавшем на краю раскрытой могилы. А в ее непринужденности – что-то очаровательно кощунственное. Переплет бросил взгляд на гроб, который уже подняли из могилы и поставили на ее край. Он был облеплен песком. Двигатель экскаватора продолжал работать, придавая картине оттенок какой-то обыденности. Акентьев не чувствовал запаха тления, который, как ему казалось, должен был распространяться вокруг. Возможно, дело было в заложенном от простуды носе, хотя едва уловимый аромат духов женщины он почувствовал.
– Мы встречались на вашей свадьбе, – пояснила следователь и назвала фамилию своего супруга – эмвэдэшной шишки.
Переплет притворился, будто вспомнил ее, и еще несколько минут они разговаривали об общих исполкомовских знакомых. Остальные почтительно ждали – и рабочие, и медэксперт с фотографом, и сопровождавшие Акентьева чиновники, которые остались у своих машин. Следачка кивнула на гроб и поведала историю про то, как в одной из квартир в Питере нашли труп мужчины, скончавшегося от инсульта. Там же обнаружили паспорт, по которому установили личность. Фотография была похожа, возраст совпадал. Сожительница покойного – такая же, как и он, алкашка, вроде бы друга сердечного признала. Опознанного похоронили, а через два дня владелец найденного паспорта как ни в чем не бывало пришел к себе домой. Кто лежал в этой могиле, теперь предстояло выяснить.
– Мерзкая история! – закончила она и улыбнулась.
Переплет кивнул, предложил ей сигарету, но женщина отказалась. Переплет еще раз посмотрел на гроб, с которого щеткой сметали песок. И, повернувшись, пошел назад. Было три часа дня: по плану небольшой обед за счет пригласившего его директора, а потом домой – готовиться к вечеру.
Возле могил стоял тощий пес, смотрел уныло на приехавших исполкомовцев. Один из рабочих прикрикнул на него, и пес потрусил прочь.
* * *
Альбина поднималась по лестнице старого дома. Шла в гости к Моисею Наппельбауму. Впервые в жизни. Все было именно так, как она и представляла по его рассказам, – этот дом, двор, лестница. Шаги раздавались гулким эхом, отражались в мутных стеклах. На перилах лестницы последнего этажа кто-то очень чистоплотный прицепил пустую консервную банку – для окурков. Альбина курила редко и всегда тайком, как школьница. Отец не одобрял как врач, Олег Швецов – как спортсмен. Да и сама Альбина не пристрастилась к табаку – сейчас это был скорее вызов всему миру, чем средство успокоиться. Рядом с Наппельбаумом не осталось никого, кроме нее.
Из рассказа следователя Альбина уже знала механизм аферы, к которой старик оказался причастен. Причем следователь из ГУВД давал понять, что уверен – механизм этот ей прекрасно известен. С одной из питерских швейных фабрик в течение последних двух лет регулярно происходил вывоз материа-лов, списанных на брак и производственные отходы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Родители не спешили перебраться назад, впадавшей в детство Станиславе требовалась постоянная помощь. Однако Гертруда Яковлевна уже подыскала для нее надежную сиделку и все чаще появлялась – иногда с отцом, иногда одна – на квартире у сына, вытесняя понемногу из этой квартиры Маркова. Вернее – его образ, который, подобно персонажу Кирилла, призрачному Гамлету, витал в стенах дома Иволгиных, напоминая о себе мелочами – оставленной книгой о сценическом искусстве или случайной запиской, которую Вадим забыл выбросить. От Маркова реального приходили краткие сообщения, часто – с приличным запозданием. Одна открытка пришла спустя почти месяц после того, как была послана из Будапешта. Наверное, примерно с таким же успехом можно было послать письмо в бутылке, с тем чтобы Иволгин поймал его на невских берегах.
Почему-то ему казалось, что Марков уже не вернется – судя по открыткам можно было заключить, что Кирилл все больше удаляется от границ «Великого и могучего», и это движение, отмечаемое Вадимом на карте (маленькие флажки, как на военных планах), казалось Иволгину совершенно закономерным. Он почти физически чувствовал притяжение, которое существовало между Марковым и Британскими островами, приютившимися на западе континента. А причина казалась очевидной – Джейн Болтон.
* * *
Конь смертельно устал, Евгений тосковал. Ему нужно было во что бы то ни стало выбраться поскорее из этого пустынного места, где только ворон – старый падальщик мог чувствовать себя относительно комфортно. Ворон, нахохлившись, сидел на ветке сухого дерева. Невский проехал стороной, чтобы птица не украсила его плащ пометом – и так грязи хватало. Впереди расстилалась притихшая степь, тучи уже рассеивались, над краем земли ярко пылало закатное солнце. Весь этот день небо было затянуто облаками, и вот теперь, словно в качестве компенсации за свое столь продолжительное отсутствие, солнце залило пронзительно ярким багровым светом всю степь, насколько хватало глаз. Он подумал, что стоит прикрыть металлический нагрудник – его блеск могут заметить издалека. Не хотелось закончить столь важное путешествие в бессмысленной стычке с каким-нибудь лесным сбродом. Эти ублюдки обычно не церемонились с благородным сословием, да и причин для церемоний, по правде говоря, не было. Дворянство Англии только нарождалось, но уже было полно спеси, а разница между благосостоянием благородного, хотя и приемного, сына графа Ддейла и обычного крестьянина была просто чудовищной. Невский не раз проезжал через крестьянские поселения, там люди падали в грязь при виде всадника, хотя никто не принуждал их к этому – Невский не мог бы физически справиться с этими людьми. Восстань они, и ему пришлось бы уносить ноги. Но им и в голову не приходила такая мысль.
Он поднялся на холм и замер. Впереди, рассекая степь и преграждая ему путь, стояла темная стена. Стена эта не была сложена из камня, да и не было во всей Британии людей, способных построить такое, разве что кроме тех древних гигантов, о которых Невский слышал из уст придворных поэтов при дворе графа Ддейла. Стена простиралась от края земли до края, она поднималась до самого неба.
В свете закатного солнца видение было особенно впечатляюще. Стена отмечала грань, которую Невский не должен был преступать, если не хочет сгинуть навсегда. Он понял это.
– Ваш намек мне ясен! – Евгений продолжал, хотя и тихим шагом, двигаться в сторону тьмы. Тем временем видение растаяло, словно отступило перед его решимостью. Он, однако, понимал, что не все так просто. Это в сказке достаточно одного поцелуя, чтобы разбудить спящую деву, зло отступает при виде доблести, а вера разрушает зло.
В свете угасающего дня Невский пересек невидимую черту. В этот раз это не было жестом отчаяния, как тогда, когда в том далеком городе, он бросился в прохладные воды, оказавшиеся и в самом деле настоящей бездной. Сейчас он знал, что делал.
Впереди, прямо на его дороге, как еще одно дурное знамение, лежала мертвая лисица. Вероятно, ее убило грозой. Ворон, может быть, тот же самый, опередил Невского и сел возле трупика. Он не взлетел, даже когда всадник приблизился, и только недовольно покосился на него.
– Сожрать бы тебя! – сказал Невский, который с утра не держал крошки во рту.
Но и это не произвело на птицу впечатления. Словно знала, что не станет благородный сэр есть падальщика, а может, просто не понимал англий-ский ворон русскую речь?
«Марков, Марков, – мелькнула мысль, – хорошо, что ты сейчас далеко. Евгений Невский отправляется куда-то к черту на рога, в замок к людоеду, причем без кота в сапогах в качестве слуги и помощника. Увидимся ли мы снова?! И когда закончится долгий путь в неизвестность?»
И в ответ в хриплом крике птицы за спиной слышалось вечное:
– Nevermore!
Глава третья
Хозяин кладбища
Черные исполкомовские «Волги» въехали на территорию Северного кладбища и покатили по потрескавшемуся асфальту дальше, сквозь деревья навстречу машинам пробивалось мартовское солнце. Акентьев оглядывался. Ряды крестов по обе стороны от дороги, иногда старые памятники, братское захоронение времен войны. Дальше лес был по большей части лиственный, и кладбище просматривалось далеко в обе стороны.
На перекрестке Переплет вы-брался из машины и огляделся с хозяйским видом. За прошедшие полгода многое в его карьере изменилось. Несколько раз ему намекали, что очень скоро все ритуальные услуги могут перейти в его распоряжение – нужно было только дождаться официального заявления начальника, которого Акентьев по-прежнему почти не видел, а лишь изредка слышал по телефону да селекторной связи в исполкоме.
Хозяин мертвых! Была такая старая детская страшилка про чудовище, которое живет на кладбище и охраняет могилы. «Если бы это было правдой, жизнь кладбищенских работников стала бы гораздо проще – не пришлось бы беспокоиться из-за сумасшедших или хулиганов. Ну а с чудищем мы бы договорились», – думал Переплет, поглядывая на сопровождавшего их директора. Минуту назад тот поведал о случаях осквернения нескольких могил. Причем мотивы, которыми руководствовались вандалы, остались неизвестными – в своем выборе они руководствовались не национальностью умерших. Правда, все могилы были старыми. Некоторые из них пытались разрыть.
– Черт-те что! – покачал головой Переплет.
Впереди и в стороне от основной дороги среди могил стояли несколько машин ГУВД, темный фургон «УАЗ» и красный экскаватор с грязными бортами.
– Что там такое? – поинтересовался Переплет.
– Это из ГУВД товарищи, – сообщил директор, невысокий человечек с прилипшими к лысине редкими черными прядями.
«Красит волосы», – машинально отметил про себя Акентьев.
– Эксгумация! – пояснил директор.
– Вот как! По какому поводу? – спросил Переплет.
– М-м-м, – замялся директор. – Я не знаю, но это можно узнать!
Акентьев прошел к разрытой могиле, сохраняя на лице приличествующее случаю каменное выражение. Несколько человек, стоявших вокруг нее, посмотрели на него с явным неудовольствием. Никому не нравится, когда суют нос в их работу.
– Товарищ, не мешайте… – начал один из них, потом скользнул взглядом по типичному наряду советского чиновника – пальто и ондатровой шапке, по черным «Волгам» вдали и добавил уже более почтительно: – Мы работаем!
Переплет кивнул – на мгновение хотел повернуть обратно, но это было бы глупо. К тому же им и в самом деле овладело любопытство. То самое, постыдное, которое заставляет зевак долго всматриваться в окровавленное тело сбитого машиной человека.
– Здравствуйте, товарищи! – Акентьев подошел ближе. Место эксгумации не было огорожено, алели ленты на соседней могиле, сорванные ветром со свежего венка. Акентьев скользнул по ней цепким взглядом, прочел имя, даты и тут же забыл.
У края могилы застыли два человека с лопатами. Типичная парочка: тот, что постарше, с руками в наколках, без рукавиц; второй, наверное, студент. Здесь, на кладбище, кое-кто подрабатывал таким образом – получали неплохо, не хуже, чем лабухи в какой-нибудь «Аленушке». Места доходные – чтобы устроиться, например, в крематорий, нужно было внести приличную мзду, должности покупались, как в старые добрые времена. Чем ближе Переплет знакомился с системой, тем больше типичных средневековых черт находил в ней.
Но сейчас вряд ли рабочим следовало рассчитывать на хорошие чаевые.
Ближе всех к могиле стояла женщина. «Следователь», – понял Акентьев. Рядом стояли судмедэксперт и фотограф-криминалист. Женщина повернулась к нему и сняла марлевую маску – маски были у всех присутствующих. Лицо бледное, но привлекательное.
– Здравствуйте, Александр Владимирович. – У нее были неровные зубы. – Вы здесь по долгу службы или личное?
Акентьев нахмурился – он не помнил ее, и было что-то нереальное в этом обращении, прозвучавшем на краю раскрытой могилы. А в ее непринужденности – что-то очаровательно кощунственное. Переплет бросил взгляд на гроб, который уже подняли из могилы и поставили на ее край. Он был облеплен песком. Двигатель экскаватора продолжал работать, придавая картине оттенок какой-то обыденности. Акентьев не чувствовал запаха тления, который, как ему казалось, должен был распространяться вокруг. Возможно, дело было в заложенном от простуды носе, хотя едва уловимый аромат духов женщины он почувствовал.
– Мы встречались на вашей свадьбе, – пояснила следователь и назвала фамилию своего супруга – эмвэдэшной шишки.
Переплет притворился, будто вспомнил ее, и еще несколько минут они разговаривали об общих исполкомовских знакомых. Остальные почтительно ждали – и рабочие, и медэксперт с фотографом, и сопровождавшие Акентьева чиновники, которые остались у своих машин. Следачка кивнула на гроб и поведала историю про то, как в одной из квартир в Питере нашли труп мужчины, скончавшегося от инсульта. Там же обнаружили паспорт, по которому установили личность. Фотография была похожа, возраст совпадал. Сожительница покойного – такая же, как и он, алкашка, вроде бы друга сердечного признала. Опознанного похоронили, а через два дня владелец найденного паспорта как ни в чем не бывало пришел к себе домой. Кто лежал в этой могиле, теперь предстояло выяснить.
– Мерзкая история! – закончила она и улыбнулась.
Переплет кивнул, предложил ей сигарету, но женщина отказалась. Переплет еще раз посмотрел на гроб, с которого щеткой сметали песок. И, повернувшись, пошел назад. Было три часа дня: по плану небольшой обед за счет пригласившего его директора, а потом домой – готовиться к вечеру.
Возле могил стоял тощий пес, смотрел уныло на приехавших исполкомовцев. Один из рабочих прикрикнул на него, и пес потрусил прочь.
* * *
Альбина поднималась по лестнице старого дома. Шла в гости к Моисею Наппельбауму. Впервые в жизни. Все было именно так, как она и представляла по его рассказам, – этот дом, двор, лестница. Шаги раздавались гулким эхом, отражались в мутных стеклах. На перилах лестницы последнего этажа кто-то очень чистоплотный прицепил пустую консервную банку – для окурков. Альбина курила редко и всегда тайком, как школьница. Отец не одобрял как врач, Олег Швецов – как спортсмен. Да и сама Альбина не пристрастилась к табаку – сейчас это был скорее вызов всему миру, чем средство успокоиться. Рядом с Наппельбаумом не осталось никого, кроме нее.
Из рассказа следователя Альбина уже знала механизм аферы, к которой старик оказался причастен. Причем следователь из ГУВД давал понять, что уверен – механизм этот ей прекрасно известен. С одной из питерских швейных фабрик в течение последних двух лет регулярно происходил вывоз материа-лов, списанных на брак и производственные отходы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44