Библиотека Акентьева-старшего могла похвастаться настоящими библиографическими редкостями, но тем не менее при виде книг, что появлялись в мастерской, у Переплета захватывало дух.
«Инстинкт и нравы насекомых» Фабра, первый том. Издание Адольфа Маркса, 1906 год. А вот и раззолоченная «Мужчина и женщина», в точности такая же, как и та, что украшала книжную полку Васисуалия Лоханкина. «Ответ генерал-майора Болтина на письмо Князя Щербатова, сочинителя Русской истории». «Ответ на письмо», изданный в 1789 го-ду, представлял собой томик в кожаном переплете, пострадавшем от огня, – похоже, кто-то использовал его в качестве подставки для чайника. Все это было исправимо – даже испорченные, казалось, безвозвратно страницы можно было скопировать с помощью ризографа, к которому у Федора Матвеевича был доступ. Такой копией подменяли оригинал, если владелец давал согласие, что бывало далеко не всегда.
– Ибо новодел, – пояснял Федор Матвеевич, – это, Сашенька, всегда новодел, даже самый искусный!
Помимо книг в мастерскую поступали рукописи, которым никогда не суждено было превратиться в полноценные издания. Либо по причине бездарности авторов, либо потому, что тематика их произведений не отвечала духу времени, курсу партии и нуждам трудового народа. Авторы-чудаки не сдавались и желали снабдить переплетом собственные творения, часто даже не отпечатанные, а написанные от руки на тонкой, закручивающейся бумаге.
Теперь Переплету часто на ум приходил покойный Невский и, как всегда, некстати. Приходил в связи с Женькиной матерью – библиотечной крысой, с которой Саша совсем недавно столкнулся случайно. Или не случайно. И сразу в памяти воскресал тот выпускной вечер, о котором его однокашники предпочитали не вспоминать. Невский, Невский!
Вспоминал Переплет, как мать Женьки бросилась тогда, на выпускном, прочь и рухнула в обморок прямо на улице. Никто потом не удивлялся – думали, что это из-за Невского, который примерно в то же самое время покончил с собой. Только Акентьев прекрасно помнил, что об исчезновении Женьки стало известно позднее. И было что-то очень странное не только в поведении Флоры Алексеевны, но и в сдержанно смущенной реакции Акентьева-старшего. Тайны, загадки! Акентьев сам любил напускать таинственность, особенно там, где это сулило выгоду, но не любил, когда загадки задавали ему. Да и времени на эти загадки не было!
Пришел Григорьев, недоумевал по поводу отсутствия энтузиазма в деле с зарубежной эстрадой. Мял в толстых пальцах первую книгу, вышедшую из рук лично Переплета и занявшую почетное место в его доме. Это был отпечатанный на машинке сборник стихов, автор которых презентовал его Акентьеву в признательность за помощь. Стихи были прескверные, но дело не в них. Книга означала для Переплета новую ступень – он овладел профессией, и пусть она не отвечала его прежним высоким запросам, все равно это был несомненный прогресс по сравнению с тем, чем он занимался в «Аленушке».
– Ты с дуба рухнул?! – спросил Дрюня, понимавший, что идея с эстрадными текстами оказалась под угрозой. – На кой тебе все это? А как же наши планы?
– Спокойно, одно другому не мешает, – отбояривался поначалу Переплет, хотя уже точно знал, что заниматься песнями не будет.
Он честно пытался выудить что-то из груды макулатуры, которую Дрюня предоставил в его распоряжение. Но, как видно, не хватало таланта, в чем он чистосердечно признался комсомольцу.
– У тебя семь пятниц на неделе! – возмутился Григорьев. – Так дела не делают!
– Сейчас пойду и харакири совершу от стыда, – усмехнулся Акентьев. – Ножом для переплетных работ!
– Напиши хоть что-нибудь и режь тогда себя сколько угодно, – уныло предложил на это Дрюня. – Хорошая реклама – потому что народ, он жалостливый! Тут недавно какая-то сволочь слух пустила, будто Пугачева погибла в авиакатастрофе. Ты не представляешь – люди аж в горком звонили с соболезнованиями!
– Угу! – пообещал Акентьев и добавил с кавказским акцентом: – Только руки помою а потом и зарэжусь! Ничего ты не понимаешь, серый человек!
Григорьев усмехнулся:
– Между прочим, я к тебе с приглашением явился, а ты мне тут критику разводишь!
– Приглашение? – сощурился Переплет.
Представил себе сразу, куда может его пригласить Дрюня. В лучшем случае в компанию пьяных лабухов. В худшем – лучше и не представлять.
– Не боись, не на малину какую-нибудь! – заверил его Григорьев. – Компания тебе понравится. Нужные люди, а не какие-нибудь охламоны.
– Да что за люди такие? – Акентьев был в самом деле заинтригован. – Всех нужных людей я знаю!
– Это ты своим телкам заливай, – отмахнулся Дрюня. – Увидишь, что такое настоящая жизнь. Кстати, помнишь, как мы в прошлый раз надрались?
– Ну, – насторожился Акентьев.
Перед внутренним взором промелькнуло видение, которое посетило его после попойки. Желтоглазая тварь привела его к странному типу в рясе.
И тот сказал что-то про перстень… Найди перстень!
Дрюня, как оказалось, тоже тогда увидел сон, только безо всякого следа инфернального присутствия. Обыкновенная похабщина. Снилась ему Танечка, секретарша из обкома партии, в пикантной ситуации с одним из партийных боссов, старым большевиком, который любил рассказывать с воодушевлением о своих подвигах на Малой земле под начальством Леонида Ильича.
– Вот она – сила печатного слова! – сказал на это Переплет. – Человек прочитал книгу, и она за-хватила его настолько, что он поверил, будто и сам принимал участие в этих событиях.
– Как и автора! Все, что было не со мной, помню! – пропел Дрюня басом.
Акентьев поморщился.
– Это я тебя подготавливаю! – предупредил комсомолец. – Там будет еще хуже – так что отключи свой тонкий музыкальный слух!
– Звучит обнадеживающе, – заметил Переплет. – А зрение с речью отключить не стоит?
– Вы, товарищ Акентьев, на серьезный лад настройтесь, будьте добреньки, а не то все испортить можете.
– Что именно?
– Скоро узнаешь! – пообещал Дрюня и продолжил рассказ про свое эротическое, как он выразился, сновидение: – И вот я, стало быть, говорю во сне: неприятная, мол, ситуация, товарищ Татаринов, и как мы с вами из нее выйдем? Понимаешь, даже во сне соображалка работает – теперь из этого ублюдка веревки можно было бы вить!
«Сам ты ублюдок, – подумал про себя Акентьев. – И сны у тебя ублюдочные». Но вслух ничего говорить не стал. А Дрюня уже тащил его прочь из дома к длинной черной машине во дворе. Как агнца на заклание.
– Это что за катафалк? – спросил с подозрением Акентьев.
– Фи! – возмутился Дрюня. – Ты что, ослеп?! Это же «ЗИМ»! Водилы на дороге оборачиваются!
– Да я вижу, что это такое! – сказал Переплет. – Откуда у тебя оно взялось?
– Реквизировали в пользу трудового народа, товарищ Акентьев, как и вас сейчас реквизируем!
– А может, не надо, комиссар? – пробормотал Акентьев, открывая дверцу черной машины и зная, что ничего ему уже не поможет. Машина, как разъяснил серьезно Григорьев, им позаимствована у какого-то знакомого по комсомольской линии. В салоне обнаружилась коробка гаванских сигар «Ромео и Джульетта».
– Видишь, – приговаривал Дрюня по дороге, – я к тебе как к человеку отношусь, а ты все рыло воротишь! Только не надо там гонор показывать, а не то все погубишь.
Под «там» имелась в виду дача одного из старых комсомольских вожаков, соратников Дрюни в деле воспитания подрастающего поколения. Звали его Михаил Никитин, и комсомолу, по словам Дрюни, он полжизни отдал. Акентьев, услышав это, сразу представил себе, как Михаил отдает с заклинаниями полжизни комсомолу в обмен на какие-то неземные блага и мгновенно стареет. «Черт-те что в голову лезет», – подумал он.
– Я же для тебя, дурака, стараюсь, – повторял Григорьев, крутивший баранку чужого авто с лихостью, которой мог позавидовать любой чемпион. – Еще спасибо скажешь!
Акентьев усмехался. Даром только птички чирикают, это он давно уже понял. А люди вроде Дрюни даром даже собственного дерьма не отдают. Значит, видел какую-то здесь выгоду для себя!
– Ты бы притормозил ненадолго, – сказал он, – мне в кустики нужно сходить.
– Ага! – с подозрением сказал Дрюня. – Я остановлюсь, а ты сбежишь!
– Совсем свихнулся! Куда я побегу?
Они только что проехали знак, сообщавший, что от города уже двадцать километров. Наступали сумерки, за березками и осинами картинно садилось солнце.
– Да я шучу! – сказал Григорьев и притормозил возле поворота. – Пожалуйста, барин, дверцу открыть?
«А в самом деле, – подумал Акентьев, выбираясь на свежий воздух, – здравая мысль пришла Дрюне в голову – я мог бы и сбежать, как Подколесин со свадьбы! Неудобно, конечно, без картуза, но если очень не хочется, то можно». Но минуту спустя он вернулся в машину, и они покатили дальше под лившуюся из приемника музыку «Землян».
С шоссе Григорьев свернул на заасфальтированную узкую дорогу, разрезавшую надвое березовую рощу. Вскоре впереди уже показались очертания двух-этажного коттеджа под плоской крышей. Ворота дачи были распахнуты настежь, за ними на зеленой траве разместились две черные «Волги» и еще несколько малолитражек. За машинами перед крыльцом был накрыт стол, за которым восседало около десятка мужчин в костюмах и почти столько же дам. Почтенное собрание молча наблюдало за прибытием старого автомобиля, гадая – кто из него сейчас выберется.
– Привет, привет! – здоровался без лишних церемоний Никитин, подходя к новым гостям.
Дрюня представил Акентьева, Переплет пожал мягкую, как вареная колбаса, руку и, признав, что режиссер Акентьев приходится ему отцом, проследовал к столу.
Обещанная вечеринка с точки зрения недалекого Дрюни и правда была всем, о чем только можно мечтать. Или почти всем. А вот Переплет сразу понял, что сбылись самые худшие его ожидания. Достаточно было взглянуть на физиономии собравшихся. Хуже всего было отсутствие молодых лиц. Переплет совсем приуныл, созерцая это сборище старых акул.
Не расстанусь с комсомолом – буду вечно молодым! Правда, на заднем плане мелькала брюнетка с фигурой, будившей фантазию, – секретарша товарища Никитина. Но флиртовать с секретаршей хозяина было бы совсем некрасиво! Потом Переплет разглядел за столом еще одного гостя из своей воз-растной категории. Молодой и молчаливый, он, как и Акентьев, был похож на человека, случайно оказавшегося на этом «празднике жизни». Впрочем, очень скоро Переплет поймет, что все на этом свете не случайно. В том числе и этот визит, который приходилось отбывать, как воинскую повинность. Захотелось снова сесть в машину и дунуть отсюда. Или даже пешком, огородами, огородами… Но не получится! Нельзя!
Стол, по советским меркам, был роскошен и даже больше того. Наглядная иллюстрация к «Книге о вкусной и здоровой пище» сталинского издания. Сашу Акентьева подобной роскошью, впрочем, было не удивить. Отец, когда бывал в духе и при деньгах, и не такие пиры закатывал. Только публика на этих пирах была другая, «почище-с», как сказал бы один второстепенный персонаж «Ревизора».
Как было отмечено, наши герои немного опоздали к началу банкета, некоторые из гостей уже покинули застолье. Кто-то отправился погулять среди розовых кустов, где, правда, еще не было роз. Другие пошли туда, куда и королям положено ходить пешком.
– Тут три сортира, как минимум! – объяснил Дрюня.
– Ты, я вижу, здесь часто бываешь, – заметил Акентьев.
– Да, но не для того, чтобы изучать сортиры! – хрюкнул Григорьев.
– Напрасно! У нас в стране всякий труд почетен, а ассенизаторы, как рассказывают, находят много интересного в дерьме…
– В дерьме, вообще, много интересного можно найти, – сказал серьезно Дрюня. – Если постараться!
Акентьев покачал головой и стал рассматривать оставшихся соседей по столу. Тот, что сидел слева, чем-то напоминал ему Маркса, только без бороды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44