Подвижником мог стать и демон или дракон. И тогда он обретал те же волшебные чары, что и святые отшельники. Может быть, сейчас перед ним один из этих святых драконов? Переплет испытывал непреодолимое желание заглянуть под капюшон, увидеть лицо этого существа. Хотелось узнать наконец, кому он служит теперь. Но он знал, он чувствовал – этого делать нельзя. Тайна должна оставаться тайной до того времени, когда он сам станет частью этой тайны. Иногда ему казалось, что там, под капюшоном, прячется кто-то очень знакомый. Может быть, как в старой сказке, он увидит под ним собственное лицо?
– Мы знаем! – сказал «монах», голос его, как и раньше звучал в голове Переплета, минуя слух, в то время как его собственные слова падали тяжело, словно камни. И эхо уносилось в глубину раскрытого перед ним коридора, где в переливчатом багровом сиянии плавали чьи-то призрачные силуэты.
Тьма сгустилась, и вещи вокруг утратили привычные очертания. Книжный шкаф вытянулся вверх, догоняя стены, книги бесчисленно умножились на полках. Окна распахнулись, но ни одного звука не доносилось с улицы. Переплет боялся смотреть в ту сторону, он был уверен, что вряд ли увидит за окном знакомую набережную. Стены поднялись вверх. «Странное место, – подумал Переплет, – я живу в очень странном месте…».
И эти слова эхом полетели, звеня, куда-то ввысь.
– Нужно думать потише, – сказал он себе. Или вообще не думать. Это оказалось так просто.
– Не бойся! – раздался голос. – Я пришел, чтобы помочь тебе верить!
Переплет закрыл глаза, ожидая прикосновения рук. Он был всерьез напуган. Сейчас ему казалось, что они пришли за ним, – он не оправдал ожиданий, перстень не найден. Никаких других причин быть не могло. Этот апокалиптический приход казался логическим продолжением свалившихся на него бед.
Он хотел что-то сказать, но задохнулся. Переплету казалось, что рот его заполнен пеплом – так становилось душно. Он огляделся в поисках бутылки. Вместо бутылки стояла чаша, заполненная до краев вином.
– Мы владеем всем, что потеряно вами… – услышал он, взяв ее в руки.
Грааль. Слово всплыло в мозгу и распалось на две составные: твердое воронье «гра» и звучавшее знакомо «аль». «Все не случайно», – подумал он. Холодная тяжесть чаши была приятна.
– Чего ты хочешь?! – спросил монах. – Скажи!
Переплет стиснул зубы. Сказочный выбор, как в детских мечтах.
– Я хочу все… – сказал он и был уверен, что наставник поймет его.
* * *
Съездить в Москву все-таки пришлось. Всему есть свои границы, и долгого невнимания к дочери маршал бы не простил. Переплет выбрался в столицу спустя две недели после звонка, даже это небрежение сумев обратить себе на пользу. Человек, для которого общественное выше частного, – таким он старался выглядеть в данной ситуации. А лизоблюды, которыми Акентьев обзавелся на удивление быстро, ему в этом помогали. Правда, всех обмануть не получалось.
Дней через десять после маршальского звонка Игорь Иванович Черкашин – непосредственный начальник Акентьева – выбрался из своего склепа, где, по мнению Переплета, проводил большую часть времени, и навестил заместителя на рабочем месте. Дабы выразить приличествующее случаю сочувствие.
Секретарша предупредила Переплета по селекторной связи, так что он успел убрать с рабочего стола всю не относящуюся к служебной деятельности литературу. Это были старые каталоги ювелирных домов, вытащенные по специальному заказу из библиотек. Переплет изучал их на всякий случай, зная почти наверняка, что тратит время впустую. Каталоги отправились в ящик стола, на лицо Акентьев надел маску сосредоточенного советского чинуши. В его арсенале было много этих масок. Некоторые из них подходили идеально, к другим он прибегал редко и неохотно – например, сочувствие Акентьеву давалось нелегко. Впрочем, и лучшие из его личин работали не всегда – это зависело от зрителя. Взгляд Черкашина ясно говорил, что Акентьеву он не верит ни на грош.
– Вы бы съездили в Москву, Александр Владимирович, – сказал он, доверительно глядя ему в глаза, и взгляд его говорил, что это приказ.
Следующим вечером он уже был у Орловых – пил чай с Марией Григорьевной, поглощал ее пирожки с яблочным вареньем, которые не любил с детства, и слушал вполуха ее причитания. Ждали маршала. Встреча Переплета с дочерью закончилась быстрым поцелуем и вручением купленной по дороге куклы. Переплет так и не смог заставить себя поверить, что это его ребенок. Должно быть, Мария Григорьевна это уже хорошо поняла, потому что речь о Ксении больше не заходила. Говорили о чем угодно – о политике и видах на урожай, о пирожках и стоимости погребения в Ленинграде, но не о Дине и Ксюше. Можно было подумать, что совершенно посторонний человек зашел в гости. Да так, оно, в общем-то, и было.
«Идеальная жена для Орлова», – думал Переплет, глядя на седеющие волосы Марьи Григорьевны, ее старомодную брошку со смальтой, которой она за-крепила концы шерстяной шали. Большую часть дня Марья Григорьевна проводила за работой по дому, ревниво приглядывая за приходившей три раза в неделю домработницей и в оставшееся время исправляя все, что та успела испортить. По крайней мере, так все выглядело в ее пересказе.
Так или иначе, Ксения попала в хорошие руки. Акентьев бродил по роскошной квартире Орловых, сравнивая ее с домом своего отца. Квартира Акентьева-старшего четко ассоциировалась с театром, где отец проводил большую часть времени. Дом Орловых скорее напоминал музей или казарму. Здесь все было на своих местах. В таком доме трудно было забыть зажигалку или пачку сигарет – любая вещь, оказавшаяся не на своем месте, нарушила бы общую гармонию. Теперь Переплет понимал хотя бы отчасти причины Дининого поведения – но не стал углубляться дальше в бездны психологии, оставив это специалистам.
Вечером вернулся Орлов, подтянутый и бодрый. Лицо его было спокойным, даже веселым, и Переплет решил, что с Диной дела не так уж плохи. Они пили индийский чай – никакого спиртного не предлагалось. «В доме висельника о веревке не говорят», – вспомнил Переплет старую добрую пословицу.
– Завтра поедем навестить! – сообщил за чаем тесть.
Переплет кивнул, выбора у него в любом случае не было.
Встали рано. Переплет пытался нагнать на себя соответствующее случаю настроение. Получалось плохо – тупо хотелось спать. Больница располагалась в нескольких километрах от города. Ехали молча. Переплет смотрел на мелькавшие за окнами деревья. Здесь, под Москвой, весна уже вступала в свои права.
Больница, как и всякий правительственный объект, была обнесена высокой оградой. Водитель махнул у входа своими корочками, и ворота распахнулись, пропуская их на территорию. В просторном и пустом холле висели бронзовые барельефы с какими-то медицинскими светилами. Атмосфера напомнила Переплету одновременно крематорий и исполком. Прибыли только вдвоем – муж и отец. Ксению сюда везти было ни к чему. Дочка и не выказывала никакого желания поскорее увидеть маму – в доме маршала ее внимание занимала Марья Григорьевна и несколько десятков игрушек. Да и самой Марье Григорьевне лучше было сейчас не видеть дочь.
В пустых больничных коридорах шаги отдавались эхом. Орлов чеканил шаг, халат мантией развевался за его плечами – размера, подходящего маршалу, найти не сумели. Акентьев на положении ординарца следовал за его правым плечом, морально готовясь к встрече. Накануне он обговорил с Орловым детали предстоящего визита к Дине. Вообще-то эти детали следовало обсуждать с лечащим врачом, но, судя по всему, маршал, не доверявший эскулапам, считал, что знает лучше.
– Шарлатаны! – приговаривал Орлов, описывая в скупых красках последнюю встречу с дочерью. – Ни черта сказать не могут! То ли меня берегут, то ли себя!
Обстановка палаты и сама Дина совершенно соответствовали тому, что Переплет представлял себе в Питере. Раньше его такое совпадение наверняка озадачило бы, теперь же он не придал ему никакого значения.
– Здравствуй, – сказала Дина бесцветным голосом.
Она хотела что-то сказать, но тут же замерла и беспокойно огляделась, словно что-то невидимое витало возле ее лица.
Маршал наклонился к дочери, закрыв ее своей спиной от зятя. Переплет отошел к дверям. У него на душе было тоскливо, словно и его уже заперли в этой проклятой камере.
– Посмотри! – Орлов обращался к нему. – Они же просто напичкали ее снотворным – она ничего не соображает! Спит с открытыми глазами! Дина, дочка!
Он почти кричал, но было похоже, что Дина еле слышит его, ее душа пребывала сейчас где-то далеко-далеко отсюда. Переплет покачал головой. Никакого смысла в этой встрече он не видел – Дина находилась в прострации, и ей было все равно, кто перед ней – супруг, отец или папа римский. Гостинцев они не привезли, да Дина в них и не нуждалась – здесь было все. А еще Акентьеву показалось, что его супруга в гораздо худшем состоянии, чем кажется тестю. Даже он испытал жалость, глядя на ее осунувшееся лицо.
– Ничего страшного! – голос лечащего врача был преисполнен монашеской отрешенности.
– Простите, – спросил резко Переплет, – вы полагаете, что это состояние нормально?
– Поверьте, я наблюдал такую картину множество раз. Ничего особенного в вашем случае нет.
В кабинете они были вдвоем. Орлов, видимо, уже не раз беседовал с врачом и не желал выслушивать все снова. «Добрый доктор» обещал скорейшее выздоровление.
– Поверьте, – повторил он с настойчивостью миссионера, – я постоянно наблюдаю подобные случаи, и в большинстве из них нам удается вернуть индивидуума к полноценной жизни в обществе безо всяких последствий. Разумеется, женский алкоголизм имеет ряд особенностей, и, я бы сказал, очень неприятных… Безусловно, необходимо будет постоянно проходить обследования…
У Переплета было чувство, будто он знал заранее, что услышит. Он украдкой посмотрел на стенные часы над головой врача. Двадцать минут – и хоть бы капля полезной информации!
Выбравшись из стеклянных дверей больницы на свежий воздух, Орлов остановился и похлопал себя по карманам. Переплет услужливо предложил сигареты и щелкнул зажигалкой.
– Вот такие дела, Саша! – обронил маршал и добавил, помолчав еще минуту: – Хорошо, что мать ее такой не видит!
Переплет согласно вздохнул, рассматривая ножки проходившей мимо медсестры.
А лес за оградой источал аромат гнилой прошлогодней листвы, где-то в глубине его звонко пропела птица. Маршал зашагал к машине, метко швырнув на ходу в урну окурок.
Незадолго перед отъездом в Москву Переплет беседовал с Дрюней, который пытался объяснить ему интересную теорию насчет сумасшедших и алкоголиков. Согласно ей, в состоянии острого алкогольного синдрома или психического расстройства у человека открывается что-то вроде второго зрения или, если угодно, третьего глаза. Как известно, галлюцинаторные видения у этих граждан часто совпадают независимо от страны проживания.
Переплет тогда кивнул, великодушно соглашаясь с условностью формулировок.
– Это подобно тем звукам, которые мы не слышим, но которые прекрасно распознают летучие мыши!
Теперь он вспоминал этот разговор, и перед глазами стояла Дина, ловившая что-то в воздухе. «Бедная, бедная Дина!». Почему-то сейчас он как никогда раньше почувствовал, что между ними все-таки есть что-то общее. Оба балансируют на грани яви и сна, только Дина не смогла удержаться, а вот он до сих пор еще не сошел с ума. Сколько ему еще суждено продержаться, неизвестно. Маршал, занимавший обычно большую часть заднего сиденья машины, после визита в больницу каким-то образом скукожился, прильнул к стеклу, рассматривая деревья, и почти всю дорогу назад промолчал. Нетрудно было догадаться, какие мысли витают в его маршальской голове.
– Тебе ее хоть немного жалко?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44