ДиПалма сам не знал, почему не выдал Филарку. Этот болтливый ублюдок только ставил ему палки в колеса на допросе. Называйте это причудой. Или нежеланием доносить на копов вообще. ДиПалма только сказал: «Вам лучше спросить Мэки, откуда у него часы».
Пока ДиПалма раздумывал, правильно ли он поступил в отношении Филарки, в коридоре послышался какой-то шум. Мужчины со строгими, неприятными лицами пришли понаблюдать за ходом допроса. Двое из них были в белых смокингах и черных галстуках. Все трое выглядели как весьма важные особы, и на лицах их было выражение людей, не любящих, когда их беспокоят по вечерам. Они глядели на ДиПалму такими глазами, словно он был взбесившимся бультерьером.
ДиПалма решил, что они являются представителями каких-то крупных шишек в правительстве или в полицейском управлении и пришли сюда, чтобы позаботиться о защите интересов транснациональных корпораций. Четверых допрашивающих ДиПалму детективов, в том числе Филарку, вызвали в коридор для совещания с вновь прибывшими. Дверь закрыли, и ДиПалма остался один в комнате для допросов. Он начал приходить в уныние. И было от чего. Имея массу прекрасных связей, он не мог ни с кем связаться в данный момент.
Через несколько минут в комнату вошел Филарка, закрыл дверь и прислонился к ней.
– Хотите стакан воды? – спросил он.
ДиПалма погладил себя по животу.
– Желудок иногда меня беспокоит. Я был бы очень благодарен, если бы мне принесли минеральную воду.
– Мы заметили шрамы у вас на животе и ноге.
– В Гонконге я нарвался на неприятность, когда был еще полицейским.
Детектив осклабился.
– Кажется, этой неприятностью был дробовик.
– Вы правы.
– Вы в Гонконге встретились с инспектором Мэки?
– Он спас мне жизнь, когда я находился в Гонконге.
– И теперь вы возвращаете долг?
– Я всегда возвращаю долги.
Филарка провел по своим усикам тонкими смуглыми пальцами.
– Вы должны понимать, у нас такая работа. Полицейские должны подчиняться приказам.
– То же самое в моей стране. Хочешь чего-то добиться – пляши под дудку начальства.
Филарка кивнул.
– Да, – он оттолкнулся от двери и подошел к ДиПалме. – Вы долго были полицейским?
– Двадцать лет. Потом я вышел на пенсию.
– Нам говорили, вы удостоились многих наград за смелость.
– Такая у меня была работа. Я старался выполнять ее как можно, лучше.
Скрестив на груди руки, Филарка посмотрел на дверь и снова на ДиПалму.
– Вы хорошо пользуетесь палкой. Какая у вас подготовка?
– Кэндо, эскрима. Также немного занимаюсь чако.
Филарка осклабился.
– Чако. Где вы услышали это слово?
– От филиппинцев в Америке, которые обучали меня эскриме. Вы, ребята, лучше всех в мире деретесь с палками, но вы и без меня это знаете.
Чако – так филиппинцы называли нунчаки – оружие из двух соединенных веревкой или цепью палок из твердого дерева.
Филарка сказал:
– Я стал эскримадором в двенадцать лет. До сих пор практикуюсь раза два в неделю. Лет десять назад я решил, что достиг совершенства, и тогда мой дед вызвал меня на бой. Сейчас ему восемьдесят три. К тому времени он не прикасался к палкам более двадцати лет. Исколотил меня до синяков. Какие палки вы предпочитаете?
– Из ротанга. Они легкие и гибкие. Не длиннее, чем двадцать четыре дюйма.
– Да, двадцать четыре дюйма. Это хорошо. Можно, конечно, немного длиннее, но с палкой длиной двадцать четыре дюйма драться одно удовольствие.
Филарка снова посмотрел на дверь и затем на ДиПалму. Голос его был едва слышен, когда он сказал:
– Вас хотят перевезти в другое место. Вы меня понимаете?
ДиПалма ощутил беспокойство. Его могут так перевезти, что никто потом не сможет его найти. Это путешествие в никуда или Волшебное Таинственное Путешествие, как его называл бывший партнер ДиПалмы, было аферой, близкой сердцу полицейских повсюду.
Людей, находящихся под стражей или подозреваемых, перемещали из одного места в другое, туда и обратно, с тем, чтобы полностью исключить их контакт с внешним миром. ДиПалма сам несколько раз принимал в этом участие, чтобы выиграть время и собрать необходимые улики против преступника, обладающего слишком большим влиянием, чтобы свалить его иным способом.
ДиПалму не радовала перспектива, что с ним поступят таким же образом, тем более, что переезды могли плохо отразиться на его здоровье. Люди Триады, Нельсона Берлина или кто другой охотно потратят немного баксов на то, чтобы полицейские пристрелили его при попытке к бегству. Или он может просто исчезнуть в лабиринте тюрем предварительного и долгосрочного заключения, камер одиночного заключения и частных тюрем, о существовании которых никто не подозревает. Многое может произойти с ДиПалмой прежде, чем его, в конце концов, отыщут друзья. Необходимо было немедленно сообщить сенатору Карекио и Барри Оменсу о том, где он находится.
Он посмотрел на дверь. Остальные детективы и их важные гости должны было вот-вот войти в комнату. ДиПалма посмотрел Филарке в глаза и прошептал:
– Барри Оменс.
Филарка посмотрел на него пристальным взглядом, повернулся и пошел встречать своих приятелей. У двери он повернулся и заорал:
– Ты, безмозглый сукин сын! Нечего хвастать передо мной своим положением. Ты не в Америке. Ты в моей стране, и здесь мы устанавливаем правила, понял?
Это и есть ответ на мои два слова, подумал ДиПалма, потирая затылок. Значит, его надежды были напрасными.
Во время возобновившегося допроса особое внимание уделялось тому, что известно ДиПалме о пожаре. Трое вновь прибывших стояли у стены и спокойно наблюдали за происходящим, курили сигарету за сигаретой и временами шепотом обменивались мнениями. Через час один из троих выступил вперед с протянутой рукой, детектив без единого слова отдал ему пленку с записями допроса, и через несколько секунд троица отбыла. Измученный, охрипший ДиПалма так и не получил обещанной воды.
Филарка сказал правду. Незадолго до полуночи ДиПалме снова надели наручники и отвезли в полицейский участок на окраине трущоб Тондо. Его отделили от других заключенных, пьяниц, трансвеститов, карманных воров и проституток, которые проводили ночь в камерах для задержанных. ДиПалме предоставили отдельное помещение и персональное обслуживание.
Он провел ночь на полу небольшой комнаты на втором этаже, где хранилось снаряжение для разгона демонстрантов и старые шкафы для бумаг. Кто-то нашел для него старый, пахнущий мочой матрас и грязное одеяло. Ему также дали два вареных яйца и чашку тепловатого чая, что он в один миг проглотил с жадностью.
Подкрепившись, он лег спиной на матрас, вместо подушки положил под голову свернутое одеяло и расслабился. Начал думать о Джан и Тодде, не в силах поверить в то, что может их больше не увидеть. Он проехал полмира, чтобы защитить Джан и помочь Тодду уничтожить Линь Пао. Неужели он проделал весь этот путь только для того, чтобы встретить свою гибель?
Тодд сказал бы, что это карма, от которой не убежишь и не спрячешься даже за самыми высокими стенами. ДиПалма еще не подобрал слов, чтобы описать ситуацию, в которой оказался, но одно знал точно: стоит по уши в дерьме и очень нуждается в соломинке, чтобы через нее дышать.
Филарка был его последней надеждой на то, что ему удастся выбраться из этого дерьма. К несчастью, филиппинец больше думал о собственном благополучии, чем о добрых делах ради ближнего. Тушите свет, представление окончено, подумал ДиПалма.
Проснувшись утром, он увидел на полу возле матраса два вареных яйца и чай. Он поел и затем почти целый час читал два старых журнала, найденные им на шкафу. Чтение не принесло желанного покоя, и он решил сделать несколько упражнений на растяжку. Разогревшись он свернул журнал и, пользуясь им как палкой, проделал некоторые движения из эскримы. Закончил он тренировку весь в поту, но чувствовал себя почти как в молодые годы. Почти.
Его дважды выводили из комнаты. Один раз – в ванную, другой раз – на допрос. Допрос проводила новая группа – трое полицейских, которых он раньше не видел. Но все оставалось прежним: вопросы о пожаре, угрозы упрятать его в тюрьму за убийство проститутки и двух ее партнеров.
Прежним оставался и его стол: чай и вареные яйца были вполне съедобны, хотя и начинали ему надоедать. ДиПалма как раз очищал одно из двух поданных ему на обед яиц, когда поступил приказ. С наступлением темноты его должны были перевезти в другое место. Эта новость вызвала у него приступ подозрительности и начисто отбила аппетит.
Группа, допрашивавшая его последней, при поддержке вооруженных полицейских в форме сопровождала ДиПалму на втором этапе его путешествия в никуда. Колонна из трех машин, в одной из которых сидел ДиПалма, с бешеной скоростью мчалась по дорогам Манилы, не останавливаясь на красный свет, на какие-то дюймы избегая столкновения с другими машинами, и всю дорогу держала сидящего на заднем сиденье ДиПалму в напряжении. Не, украшало поездку и то, что изо рта сидевшего рядом с ДиПалмой полицейского несло так, словно он жевал собственные носки.
ДиПалма расслабился, когда убедился, что они не выехали за черту города: по крайней мере, его не собираются вывозить куда-нибудь в сельскую местность, чтобы всадить ему пулю в лоб. К тому же колонна путешествовала недолго. Через двадцать минут она остановилась перед полицейским участком напротив пиццерии «Шейки», что на Мабини-стрит. Сегодня ДиПалме повезло. Завтра – это уже другая история.
Его заставили – не очень вежливо – войти в полицейский участок; он едва не упал, когда кто-то толкнул его, – верный признак того, что везенью его приходит конец. Если они так с ним обращаются, значит им наплевать на то, кто он такой.
В участке ДиПалма с руками в наручниках за спиной в сопровождении полицейских, подгоняемый толчками, двигался по темному коридору к комнате, сквозь матовые стекла двери которой проникал свет. Один из полицейских прошел вперед и открыл дверь. Он посторонился, пропуская ДиПалму, руки которого, ободранные наручниками, кровоточили, он не удержался на ногах, упал на колени. Из-за стола мужской голос произнес:
– Снимите наручники.
В комнате находились с полдюжины человек: все внимательно глядели на небритого, нечесаного и очень раздраженного ДиПалму.
Среди них был Барри Оменс.
17
Манила
В номере отеля было совершенно темно. Растревоженный Тодд не мог заснуть, лежа на кровати, под окном, выходившим на мост Макартура. Ему казалось, он горит в огне, но еще через несколько мгновений его охватывал ледяной холод, заставлявший стучать зубами. Даже сердце его встрепенулось от холода.
Он знал, что с ним происходит, но был не в силах остановить это. Им завладевал дух самурая, который умер четыреста лет назад. Одновременно его охватил страх быть покоренным демоном Ики-ре. Порожденный злыми мыслями Ики-ре, этот злой дух, метался в поисках пристанища в чем-то столь же жестоком и коварном, как он сам. Страх Тодда только увеличивал растущую опасность.
На другой кровати возле двери, свернувшись калачиком под сиреневой простыней, крепко спала Джоун. Лицо ее было обращено к Тодду. Бенджи спал в соседней комнате. Через шесть часов им надо быть в манильском международном аэропорту, откуда в пять утра они вылетят в Нью-Йорк. Барри Оменс взял на себя заботу о билетах для них. Днем Тодд и его друзья встретились с инспектором АБН в ресторане возле вековых развалин форта Сантьяго, что на Адуана-стрит.
– Фрэнк хочет, чтобы вы все завтра покинули с ним Манилу, – сказал Оменс. – Билеты оплачивает его телекомпания. Вы получите их в кассе бронирования «Пан-Уорлд». Билеты выписаны на мое имя. Фрэнка выпускают при условии, что он немедленно покинет страну. Вот почему из полицейского участка его повезут прямо в аэропорт. Он будет находиться под стражей до самой посадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55