— Принцем Дезире? — удивленно повторила Гертруда Фитцджеральд. — Принцем Дезире? Господи. Доктора Хайли или доктора Фухито? Разве можно назвать кого-то из них принцем Дезире? Господи, нет, конечно!
— Ладно. Я просто предположила. — Кэти попрощалась и позвонила миссис Крупшак. Ответил управляющий. Он сказал, что жены нет дома и что она вернется около пяти.
Кэти взглянула на часы. Было половина пятого.
— Как вы думаете, она не будет возражать, если я по дороге домой заеду на несколько минут поговорить? Обещаю долго не задерживаться.
— Поступайте, как знаете, — резко ответил управляющий и добавил: — Что там с квартирой Берне? Когда ее, наконец, освободят?
— В эту квартиру нельзя входить или что-либо там трогать без разрешения прокуратуры.
Она повесила трубку, положила в портфель несколько досье и надела пальто. У нее как раз хватит времени, чтобы поговорить с миссис Крупшак, заехать домой и переодеться. Она не станет засиживаться у Молли допоздна, нужно как следует выспаться перед операцией. Кэти знала, что не сможет нормально спать в больнице.
Она как раз успела до часа пик, и миссис Крупшак оказалась дома.
— Вот это точность! — воскликнула она. Потрясение, которое миссис Крупшак испытала, обнаружив тело Эдны, уже проходило, и, судя по всему, расследование начало ее увлекать. — Мы с друзьями сегодня играли в «бинго», — сообщила она. — Когда я рассказала им, что случилось, они чуть карточки не выронили.
Бедная Эдна, подумала Кэти. Правда, с другой стороны, Эдна была бы в восторге от того, что ее так бурно обсуждают.
Миссис Крупшак провела ее в гостиную, зеркальное отражение комнаты Эдны. У Эдны стояли старомодная велюровая кушетка, такие же кресла с прямыми спинками, лежал выцветший восточный ковер. Квартира, как и сама Эдна, обладала неким достоинством.
У жены управляющего была кушетка, обтянутая искусственной кожей, мягкое кресло, большой журнальный столик, в центре которого стоял букет искусственных цветов. Над кушеткой висел осенний пейзаж в оранжевых тонах, в точности повторявший ярчайшие оттенки коврового покрытия. Кэти села. Стандартная комната, размышляла она. Без изысков, но чистая и уютная, и чувствовалось, что, несмотря на грубоватого угрюмого мужа, Гана Крупшак счастлива. И тут Кэти задумалась, почему ее вдруг заинтересовало определение счастья.
Мысленно пожав плечами, она вернулась к вопросам, которые хотела задать.
— Миссис Крупшак, мы уже разговаривали вчера, но вы были в шоке. Теперь я хочу попросить вас хорошенько вспомнить все события позавчерашнего вечера: сколько времени вы провели с Эдной, о чем она вам рассказывала, не показалось ли вам, что она договорилась с капитаном Льюисом о встрече.
Гана Крупшак откинулась в кресле, глядя мимо Кэти, прикрыла глаза и закусила губу.
— Попробую. Я пришла к Эдне ровно в восемь, потому что Гас только начал смотреть баскетбол, и я подумала: к черту баскетбол, пойду-ка лучше к Эдне и выпью с ней пива.
— И вы пошли, — подбодрила Кэти.
— Пошла. Только Эдна смешала целый кувшин «Манхэттена» и примерно половину уже выпила, так что ее порядком шатало. Знаете, у нее иногда бывало такое настроение, вроде как подавленное, если вы понимаете, о чем я. Я и подумала, что она как раз в таком настроении. Вот как в прошлый четверг, когда был день рождения ее матери, и я зашла к ней, а она плакала и говорила, как сильно скучает по маме. Нет, я не хочу сказать, что она выплескивала это на меня, вовсе нет, но когда я заглянула к ней в четверг, она сидела с фотографиями родителей в руках и шкатулкой на коленях, и по щекам у нее текли слезы. Я крепко обняла ее и сказала: «Эдна, сейчас я налью тебе „Манхэттен“, и мы выпьем за твою маму. А если бы она была здесь, то выпила бы вместе с нами». Я вроде бы ее утешила, если вы понимаете, о чем я, и все было хорошо, но когда я пришла вечером во вторник и увидела, что она выпивши, то подумала, что она все еще грустит.
— Во вторник она сказала вам, что все еще подавлена? — спросила Кэти.
— Нет-нет, в том-то все и дело. Она была возбуждена. Все время бессвязно говорила о пациентке, которая умерла: какая та была красивая, словно куколка, и как плохо себя чувствовала, и как она, Эдна, сможет много чего рассказать копам.
— А дальше?
— Ну, я выпила с ней «Манхэттен» или два, а потом решила, что мне лучше пойти домой, потому что Гас злится, если меня нет дома, когда он ложится спать. Но мне тяжело было видеть, как Эдна пьет, я же знала, что утром ей будет совсем плохо. Поэтому я достала вкусную консервированную ветчину, открыла и отрезала для Эдны несколько кусочков.
— Именно в это время она позвонила по телефону?
— Как я и сказала вам вчера вечером.
— И она говорила с капитаном Льюисом о принце Дезире?
— Богом клянусь.
— Ладно, еще один, последний вопрос, миссис Крупшак. Вы не знаете, хранила ли Эдна что-нибудь из одежды матери, как память?
— Одежду? Нет. Она хранила красивую рубиновую брошку и кольцо.
— Да-да, мы нашли их вчера вечером. Но, например, моя мать из сентиментальности хранила в шкафу старую черную фетровую шляпу своей матери. В ящике ночного столика Эдны, рядом со шкатулкой, я нашла старый стоптанный мокасин. Она когда-нибудь показывала его вам, упоминала о нем?
Гана Крупшак прямо посмотрела на Кэти.
— Богом клянусь, нет, — уверенно ответила она.
36
«Ньюсмейкер» со статьей о «Вестлейкском центре материнства» появился в киосках в четверг утром. Телефонные звонки посыпались, едва он вошел к себе в кабинет после того, как принял ребенка Олдричей. Он велел соединять его напрямую. Ему хотелось услышать отклики, и они превзошли все ожидания. «Доктор, как записаться к вам на прием? Мы с мужем давно мечтаем о ребенке. Я могу прилететь в Нью-Джерси, когда вам будет удобно. Бог благословит вас за вашу работу». Из медицинского колледжа в Дартмуте позвонили с вопросом, не согласится ли он прочитать лекцию. Журнал «Домохозяйка» хотел взять у него интервью. Не примет ли доктор Хайли вместе с доктором Фухито участие в телепередаче «Новости от очевидца»?
Эта просьба встревожила его. Он стремился создать у журналистки из «Ньюсмейкера» впечатление, что работает с несколькими психиатрами, так же, как семейный юрист может отправлять клиентов на консультацию к любому из дюжины адвокатов. Он утверждал, что один создал программу «Вестлейкского центра», не прибегая к чьей-либо помощи. Но журналистка узнала имя Фухито от счастливых пациенток, у которых он предложил ей взять интервью. И в результате представила Фухито как главного психиатра, работающего с доктором Хайли в «Вестлейкском центре материнства» Фухито обеспокоит такая слава. Потому он его и выбрал. Фухито пришлось бы держать язык за зубами, даже если бы он что-то заподозрил. Он не в том положении, чтобы позволить скандалу разразиться над Вестлейком. Это погубило бы его окончательно. Фухито определенно становится помехой. Теперь от него достаточно легко будет избавиться. Он часто работает добровольцем в клинике «Вэлли Пайнз», и, несомненно, сможет войти там в штат. Возможно, Фухито рад найти укрытие. Тогда можно будет менять психиатров, он знает много не слишком компетентных, которых будет легко одурачить.
Фухито придется уйти.
Приняв решение, он вызвал первую пациентку. Она была новенькой, как и две другие после нее. Его заинтересовала третья пациентка: у нее недоразвитая матка, и она никогда не сможет забеременеть самостоятельно. Она станет его новой Венджи.
В полдень, когда он уже собирался пойти обедать, раздался телефонный звонок. Медсестра в приемной, которая соединила его, извинилась:
— Доктор, это междугородний звонок от доктора Эммета Салема из Миннеаполиса. Он звонит из аэропорта и настаивает на том, чтобы поговорить с вами немедленно.
Эммет Салем! Он взял трубку.
— Эдгар Хайли слушает.
— Доктор Хайли? — Тон был ледяным. — Доктор Хайли из больницы Христа в Девоне?
— Да. — Язык стал неповоротливым от холодного тошнотворного страха, губы онемели.
— Доктор Хайли, вчера вечером я узнал, что вы лечили мою бывшую пациентку, миссис Венджи Льюис. Я сейчас вылетаю в Нью-Йорк, остановлюсь в отеле «Эссекс Хаус». Хочу вас предупредить, что собираюсь проконсультироваться с судмедэкспертом Нью-Джерси по поводу смерти миссис Льюис. У меня с собой ее медицинская карта. Справедливости ради, предлагаю вам обсудить этот случай прежде, чем я выдвину обвинения.
— Доктор, мне не нравится ваш тон и намеки. — Теперь он мог говорить. Его собственный голос стал твердым, как гранит.
— У меня начинается посадка. Я остановлюсь в номере 3219 в «Эссекс Хаус», буду там около пяти. Вы можете мне туда позвонить.
Связь прервалась.
Когда Эммет Салем вышел из такси, он уже поджидал его в гостинице. Быстро вошел в лифт, поднялся на тридцать второй этаж и прошел мимо комнаты 3219 до того места, где коридор поворачивал под прямым углом.
На этаже остановился другой лифт. Щелкнул замок, и посыльный сказал:
— Сюда, доктор.
Через минуту посыльный вышел.
— Спасибо, сэр.
Он подождал, пока не услышал, как посыльный вошел в лифт. В коридорах было тихо, но это вряд ли надолго. Здесь, вероятно, остановится немало делегатов съезда АМА. Есть опасность встретить знакомого. Но придется рискнуть. Он должен остановить доктора Салема.
Он быстро открыл кожаный саквояж и вынул пресс-папье, которым сорок восемь часов назад собирался остановить Эдну. Нелепо, невозможно — он, целитель, врач, вынужден постоянно убивать.
Он опустил пресс-папье в карман пальто, надел перчатки, крепко сжал саквояж левой рукой и постучал в дверь.
Эммет Салем распахнул дверь. Он только что снял пиджак.
— Что-то забыли? — Он смолк. Очевидно, думал, что вернулся посыльный.
— Доктор Салем! — Он взял руку Салема, продолжая идти вперед, вынуждая того отступить в комнату. Закрыл за собой дверь. — Я Эдгар Хайли. Рад видеть вас снова. Вы прервали разговор так внезапно, что я не успел сказать вам, что ужинаю с коллегами, прибывшими на съезд. У меня всего несколько минут, но я уверен, что мы сможем решить любые вопросы.
Он продолжал двигаться вперед, вынуждая Салема отступать. Окно за спиной Салема было распахнуто. Возможно, попросил посыльного открыть его. В комнате было очень жарко. Окно находилось низко над полом. Его глаза сузились.
— Я пытался дозвониться, но ваш номер не отвечает.
— Не может быть. Я только что разговаривал с телефонисткой. — Доктор Салем напрягся, лицо стало настороженным.
— Тогда я вынужден извиниться. Впрочем, неважно. Мне не терпится вместе с вами посмотреть карту Льюис. Она у меня в саквояже. — Он нащупал в кармане пресс-папье и крикнул: — Доктор, сзади, осторожно!
Салем резко обернулся. Зажатым в кулаке пресс-папье он ударил Салема по голове. От удара тот пошатнулся и упал на подоконник.
Засунув пресс-папье обратно в карман, Эдгар Хайли обхватил ступню Эммета Салема и толкнул вверх и вперед.
— Нет. Нет. Боже, пожалуйста! — В полубессознательном состоянии Салем выскользнул из окна.
Он бесстрастно смотрел, как Салем упал на крышу пристройки пятнадцатью этажами ниже.
Раздался глухой удар.
Видел ли кто-нибудь? Надо спешить. Из кармана пиджака Салема он достал связку ключей. Самый маленький ключ подошел к «дипломату», лежавшему на полке для багажа.
Медицинская карта Венджи Льюис была сверху. Он схватил ее, засунул в саквояж, запер «дипломат» Салема и положил ключи обратно в пиджак. Вытащил из кармана пресс-папье и положил в саквояж вместе с картой. Из раны кровь не текла, но пресс-папье было липким.
Он закрыл саквояж и огляделся. Комната в полном порядке. Никаких следов крови на подоконнике. Все дело заняло менее двух минут.
Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Коридор пуст. Он вышел. Когда он закрывал дверь, в комнате Салема зазвонил телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40