Интересно, куда меня Генка завел? И вдруг сознание выдало мне страшный ответ на мои вопросы. Я находился в тюремной камере. Вот это номер. Как же меня сюда занесло? Опять заломило в висках, и перед глазами промелькнула патрульная машина, какое-то решетчатое окно. Много людей в серой форме. Вот попал, так попал. Точно осознав, наконец, где нахожусь, я вскочил и сел на крашеном дощатом помосте. Всё тело болело, рот сох и очень больно было дышать.
– Ну, чего Андрон выспался? – приветливо махнул мне рукой чернявый парень с карими навыкате глазами, сидевший на противоположной стороне помоста. – Курить будешь?
Он сунул мне свою сигарету, и я втянул табачный дым, стало еще хуже. Парень мое состояние понял, сигарету отобрал и дал вместо неё кружку с водой.
– Здорово ты вчера видно дал Андрон, – не унимался мой сосед. – Табло у тебя сегодня, не дай бог каждому. Знатное табло.
– А ты кто? – спросил я его, возвращая кружку.
– Чуня я, неужто забыл. Вчера ведь познакомились.
– Где?
– Так здесь и познакомились. Ты вообще Андрон молодец. Ментов здорово вчера пошвырял. Наш пацан. Тебя теперь точно посадят. Если они рапорт про все твои художества напишут – трешка не меньше, а то и на пятерик потянет. Ты вчера, кстати, ничего не подписывал?
Я опять прикрыл глаза, там мелькнул мелко исписанный лист бумаги, ручка и моя подпись.
– Подписывал, кажется. Бумагу какую-то. Только не помню ничего. Всё как в тумане было.
– Вот это ты Андрон зря. Теперь уж точно посадят. Да только ты не переживай сильно, на зоне не пропадешь. Статья у тебя что надо. Не падай носом. Правильные пацаны и на зоне правильно живут. Везде жить можно. Не пропадешь на зоне.
– Ты чего парню душу муторишь? – заговорил вдруг, усаживаясь на помосте, третий обитатель нашей камеры. – И ему без твоего карканья хреново. Чай, первый раз здесь?
Я кивнул. Только Чуня не успокоился.
– А ты вообще бы Клоп помолчал. Вот Андрона я уважаю, он за дело здесь. Он честь свою перед ментами отстаивал, а вот ты, ты здесь за то, что своей же бабе в глаз двинул. Поэтому чего ты выступаешь? Я с тобой базара не затевал и сиди-ка ты в своем углу пескарем премудрым. Не был бы я с тобой знаком, я бы тебе сейчас здесь устроил бы весело.
– А ты устрой! – всполошился Клоп. – Ты чего думаешь, один раз зону потоптал и герой что ли? Видал я таких героев, и на зоне, как ты знаешь, был. Под нарами там не ползал, и жизнь вёл правильную. Скажу тебе честно, больше туда не хочу. А от парня ты отстань. Не дергай его. Посадят, не посадят – это его дело. Это уж как фишка ляжет. Понял?
Мои соседи медленно поднялись на ноги и встали друг перед другом с огромным желанием дать волю рукам, но с опасением, что место для этого выбрано не очень удачное. Я вскочил между ними и спросил:
– Ребят, а где здесь умыться можно?
Ребята прекратили свой разбор, с какой-то даже вроде благодарностью посмотрели на меня, Чуня подошел к входной двери, сильно постучал в её железную твердь и громко заорал:
– Начальник, верхнюю воду в третьей камере открой!
Кран, висевший недалеко от унитаза хрюкнул и стал выдавливать из себя хилую струю. Я умыл лицо, потом снял рубаху и стал плескать воду на грудь.
– Ну и расписали тебя вчера Андрон. Вся спина синяя. Вот сволочи. Я их давно не уважаю. Ты вот здесь первый раз, а я уж счет забыл. Берут меня твари неизвестно за что. Вот вчера, стою на автобусной остановке. Заметь тихо стою, и из горла чуть выпить захотел. У меня было. Своё было, не чьё-нибудь. Я к корешу своему на ткацкий поселок поехал, бухалова взял, да вот черт попутал. Не утерпел, захотелось глотнуть. Автобуса долго не было. Чего думаю на сухую стоять, коли пузырь в кармане? Подъезжают, хвать за руки и сюда. Спрашивается, за что? Говорят за распитие спиртных напитков в неположенном общественном месте. А ты вот сам представь, как мне не выпить. Я ведь только откинулся недавно. Покрутился здесь. Ну, чего делать? Скучно.
– На работу устраиваться, чтобы скучно не было, – решил вставить свое слово в монолог Чуни Клоп.
– Ага, ты еще мне жениться предложи, – ехидно отозвался на замечание Чуня. – Потом жить как ты: неделю работаешь за гроши, в субботу с утра бухаешь, бабе в глаз и на нары. И вот так до пенсии. Красота! Я на нарах только о такой жизни и мечтал. Нет уж Клоп, кто-кто, а я на такую житуху не подпишусь. Не на того напали, я свободу люблю.
– Эх, выпить бы сейчас с тоски, – решил перевести неприятный разговор на другие рельсы Клоп.
– А чего, может на самом деле, пузырек раздавим? Нормальное предложение. Ты как, Андрон?
Я недоуменно пожал плечами, а Чуня, приняв это пожатие за знак согласия, деловито зашагал к двери. Он опять забарабанил по суровому, но многострадальному железу и заорал:
– Кимов! Саня! Ким! Поди-ка сюда! В третью подойди!
В коридоре кто-то зашаркал и, загремев, в двери открылось небольшое окошко, в котором сразу же показалась рыжая физиономия в форменной фуражке.
– Чего орешь? – строго спросил милиционер, метаясь взглядом по казенным хоромам.
– Слышь Саня, там вчера у меня четыре сотни в опись попало. Ты, это возьми одну и бутылочку нам принеси да сигарет пачку. Примы. А?
– Ладно, – буркнул Кимов, исчезая в окне.
Все замолчали, и мне стало вообще невмоготу. Было стыдно и страшно. Как я теперь на работу пойду, ведь сегодня прогул поставят. Завгар орать будет. Люди, наверное, встали в четыре утра, а я не пришел. Спросят: где был? Отвечу: в тюрьме. Стыдоба. А соседи чего подумают? Шептать будут в спину: смотри-ка тихий, скромный, не пьет, а в тюрьму-то угодил. Стыдище. Тут опять загремело окно, и в него просунулась буханка хлеба, горсть сахара и три алюминиевые кружки с горячей дымящейся жидкостью, немного напоминающей чай.
– Горячего не будет, котел сломался, – сообщил нам кто-то за дверью, перед самым закрытием окна.
Чуня глотнул из своей кружки, покачал головой и опять заорал:
– Ким!!!
Окошко снова открылось, и в него просунулась бутылка с красной пачкой сигарет.
Чуня, обжигаясь, быстро отпил половину кружки, остатки разлил нам и приступил к разливу водки. Я искренне попытался отказаться, но сокамерники строго посмотрели на меня, и я согласился. Теплую кружку подносил к губам с большим трудом и отвращением, но, начав пить, ничего особо отвратительного не обнаружил, а через некоторое время вообще повеселел. Бутылку Чуня разливал, не спеша, и сумел растянуть её на четыре порции. Потом бутылка исчезла в окне, а мы стали говорить. Я рассказал о вчерашнем дне. Мужики мне посочувствовали, но про Пашу ничего хорошего говорить не стали, хотя по их словам я понял, что знали они его хорошо. Было выдвинуто несколько версий его убийства, но Чуня был категорически против того, что в убийстве подозревали местных подростков.
– Не, наши пацаны Балабола бы не тронули. Да его весь город знал. Я не скажу, что он клёвый мужик был, но чтоб убивать? Нет. Скорее всего, залетные. Видят фраер во тьме шагает, грохнули трубой, обшманали и привет. Не будет ночью шляться. А наши пацаны на такое не подпишутся. Мстить Балаболу некому, он хотя и козел был, но сильно не борзел. Всё в меру делал. Народ-то ведь тоже особо распускать нельзя. Точно залетные его порешили. Зуб могу дать.
Скоро наше тройственное уединение закончились и к нам подселили соседа, а потом еще одного.
– Выходной, – кратко объяснил факт резкого роста нашей численности Чуня. – Сейчас под вечер набьют, как банку килькой. Ты давай рядом со мной держись, а то можешь вообще на полу ночевать. Сейчас напихают.
Он оказался прав, под вечер в камере было уже человек пятнадцать, и некоторые улеглись на полу. Чуня быстро нашел старых знакомых, и весь вечер со мною практически не общался. Я долго смотрел на них при свете тусклой лампочки и вдруг неожиданно крепко уснул на жестком ложе до самого утра.
Утром Чуня заволновался:
– Хорошо бы дядя Миша тасовать нас начал. Он мужик хороший, он понимает. А вот если сам Копченый разборы чинить будет, то десять суток мне обеспечено. Тебе-то в принципе все равно, к судье пошлют, а там уж как выйдет. Если повезет, на сутки посадят, а если нет, то…
– Не дрефь, Андрюха, – поддержал меня Крот, когда Чуню куда-то позвали, – больше пятнадцати суток тебе не дадут, а на будущее будь поосторожней и запомни, что с милицией только дураки играют. Она всегда права и к тому же всегда наверху окажется. Давай, держись. Только у начальника паинькой покажись и слёзку попробуй пустить. Они это любят. Нравиться им на унижения наши смотреть.
Меня не вызывали долго и это здорово бросало моё тело в озноб. Почему не зовут? Вот один ушел, вот второй. А почему не я? В камере стало свободней и уже не находя себе место на досчатом спальном сооружении я ходил из угла в угол, как тигр в клетке, которого давным-давно, еще в детстве, довелось видеть мне в зоопарке. Как давно это было, а вот ведь вспомнилось. Металась, помню тогда огромная полосатая кошка по клетке, вот так же, как и я сейчас. И глаза у неё были тоскливые, вот теперь мне ясно, о чем она тосковала. О свободе. Никто не поймет, что такое свобода, пока в клетке не побывает. Только через клетку это понимание и приходит.
Но вот, наконец, пришло и моё время: хмурый сержант вывел меня из камеры и повел через какие-то служебные помещения, лестницы к решению моей судьбы. Судьба решалась за дверью с вывеской «Заместитель начальника районного отделения криминальной милиции». Сержант заглянул в дверь и только потом, видимо получив разрешения, ввел меня. Я прикрыл глаза от яркого летнего света, ударившего меня из окна и остановился.
– Здравствуй Андрей, заходи, чего на пороге топчешься, как не родной, – вдруг очень неожиданно для себя я услышал своё имя. – Вот уж где не ожидал тебя встретить, так это именно здесь. Садись. Решил в криминальной среде потереться? Романтики уголовной захотелось?
Я отряхнул с глаз пелену ослепления и как говориться остолбенел от неожиданности. Передо мной, за широким столом сидел мой бывший тренер Михаил Иванович Крюков. Тот самый, с которым я до армии спортом занимался. Не видел я его уже года три, но дядя Миша совсем не изменился. Я как пришел после армии, на следующий же день поехал в спортзал, но секции нашей там не было, а помещение было занято тремя магазинами. На мои вопросы, а где же сейчас занимаются районные силачи, молоденькие продавщицы дружно улыбнулись и пожали плечами. Это я только потом узнал, что дядя Миша пошел работать в милицию, и стало ему тренировать гиревиков недосуг. Секция еще полгодика поскрипела и распалась. То, что Михаил Иванович работает в милиции, я знал, но что он здесь заместитель начальника и будет сейчас вершить мою судьбу, это стало для меня равносильно удару обухом по голове. Сколько же в жизни совпадений бывает разных?
Дядя Миша внимательно выслушал мои сбивчивые показания о вчерашних похождениях, почитал какую-то бумагу и всё время качал головой.
– Как же так Андрюша? Как же тебя так угораздило? Это же статья. Это не просто неповиновение и сопротивление, это можно расценить как нападение на работников милиции. Ой, ой, ой. Зря ты уголовную карьеру начать решил. Ой, зря. Не советую я тебе сюда лезть, нет здесь ничего хорошего, дрянь одна.
Он покачал еще немного головой и попросил меня выйти в коридорчик, а сам взялся за телефонную трубку. Я сидел на жестком стуле и жалел свою загубленную молодость. Перед глазами кружили видения тесных да смрадных камер с крепкими запорами и колючие заборы неволи с угрюмыми вышками да злобно тявкающими собаками. Видение было жутким и тоскливым. Вот угораздило, так угораздило. И чего меня вчера Генка в это кафе гадское потащил? Если бы мы туда не зашли, то все бы нормально было. А теперь чего?
Мимо меня, в кабинет Михаила Ивановича прошел коренастый младший сержант. Он почему-то откровенно зло сверкнул глазами, и как мне показалось, довольно мстительно улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41