Дознание проводил следователь из автоинспекции, а Коваль только помог несчастной женщине в трудную минуту. С мужем Ружена жила плохо. Он изменял ей, пил. И теперь, неожиданно почувствовав дружескую поддержку незнакомого подполковника милиции, она откровенно рассказала ему о своей жизни, о детском доме, в котором выросла.
Виделись они редко, сначала просто как хорошие знакомые. Потом эти встречи стали более частыми и необходимыми обоим. Но во что это выльется, не знали ни он, ни она.
- Ты изменился, отец, - сказала Наташа. - Неужели и на новой работе тоже какие-то неприятности?
- Нет, на работе - все в порядке. Правда, твой папаша понемногу превращается в канцелярскую крысу. Наверно, именно это и бросается в глаза?
- Конечно. Что-то мышиное уже вырисовывается, - засмеялась Наташа. Неужели тебе не нравится новая служба? Такие широкие возможности открываются - целая республика. Или слишком много работы?
- Я привык делать дело своими руками. Предвидеть и упреждать события, влиять на них. А здесь... Здесь я чиновник, и это мне, щучка, не по нутру. Мне действовать хочется - оперативно принимать неотложные решения, зная, что от этого зависят не только судьбы людей, но иногда и их жизни. А здесь людей я не вижу - ни их лиц, ни чувств, не слышу их слов - одни только бумаги и запах копирки. Сижу, что называется, на теплом месте. И кое-кто, ты понимаешь, щучка, даже завидует. И трудно другой раз объяснить, чем меня это теплое место тяготит.
- А почему бы тебе в таком случае не вернуться на старое. Ну хотя бы обыкновенным инспектором? - она вздохнула. - Я-то думала, что здесь тебе легче, спокойнее. Как ни крути, а ворошить бумаги - это не за убийцами гоняться. - Наташа сморщила нос, чтобы смешной гримасой смягчить некоторую бестактность своих слов. Она ведь довольно прозрачно напомнила отцу о годах, которые, хочет он того или нет, ограничивают его возможности. В самом деле, не может же он теперь резвиться, как молодой сыщик.
- Налей мне, пожалуйста, еще, - попросил он. - Я и сам над этим задумываюсь. Хотя, боюсь, из управления - прямая дорога на пенсию. Правда, сотрудники нашего отдела тоже ездят в командировки. Но редко. Да хватит об этом, не пора ли на боковую? Завтра с девяти у меня такой же, как сегодня, бумажный денек.
Неожиданно осенила его новая мысль: дело, в конце концов, не в бумагах. И в областном управлении он тоже не был избавлен от них, но это не мешало ему принимать участие в розыске. Дело, наверно, в другом. Когда-то самым главным казалась ему оперативная реакция на преступление: погоня, расследование и конечно же - неотвратимость наказания. Он и теперь по-прежнему считал эту деятельность милиции очень важной. Но с каждым днем азарт охотника, который преследует опасного зверя, все больше вытеснялся в его сознании чувством неудовлетворенности тем, что трагедия все-таки разыгралась, что какой-то человек стал жертвой убийцы, а он и его коллеги не сумели преградить путь оголтелому преступнику.
Это неодолимое желание предотвратить то, чего могло бы и не случиться, это стремление, которое стоит во главе угла всей деятельности милиции, особенно остро ощутил он, когда стало известно ему все, что происходит на территории республики в течение суток.
Все больше стала донимать мысль, что, пока он знакомится в своем кабинете со сводками, анализирует правонарушения, совершенные в той или иной области, он начисто лишен возможности оперативно включиться в события, броситься по горячим следам и, спасая чью-то жизнь, схватить преступника.
Наташа заметила, что отец, задумавшись, забыл о чае, который она поставила перед ним.
- Остынет!
- Ах, да... - спохватился подполковник. - Спасибо, больше не хочу.
- Но ты же просил!
- Нет, спать, спать! - Он взглянул на часы. - Скоро два ночи! Мы с ума сошли. Сейчас же ложись. Со стола завтра уберешь.
Когда Дмитрий Иванович лег на свой диван в кабинете и, надев очки, углубился в том Геродота, чтобы перед сном хоть немного пройтись по улицам древнего Вавилона, часы в гостиной гулко пробили два.
В это время далеко за Карпатскими горами по местному времени был только еще час ночи. В небольшом городке, в конце Староминаевской улицы, неподалеку от советско-венгерской границы, погибла Каталин Иллеш и истекали кровью ее дочери Илона и Ева.
Миллионы людей никогда не узнают ни о Каталин, ни о Илоне и Еве, а их соседи и другие жители городка с ужасом подумают о том, что убийцы могли бы в эту ночь нагрянуть не в дом Иллеш, а, скажем, в их собственный. И трагедия только таким образом слегка затронет их души.
Но нескольких человек событие это коснется непосредственно, хотя они были в это время далеко от пограничного городка и раньше не имели о нем ни малейшего представления.
Среди этих людей - подполковник милиции Дмитрий Иванович Коваль и его дочь Наташа.
II
Шестнадцатое июля
1
Отблеск утреннего солнца лег на потемневшую от времени обложку книги происшествий. Докладывая начальнику милиции майору Романюку о своем дежурстве, лейтенант Габор книгу даже не раскрыл: происшествий ни в минувшую ночь, ни в остальное время суток в этом тихом закарпатском городке не было никаких.
Романюк почувствовал, как хорошее настроение, появившееся у него с самого утра, все сильнее охватывает его. Улыбаясь, он не без удовольствия посмотрел на стройного лейтенанта - недавнего выпускника школы милиции, положил руку на книгу. Тисненная под кожу обложка приятно ласкала ладонь.
Лучи солнца тем временем ворвались в кабинет, заглянули в шкаф, где стояли под стеклом развернутые папки с грамотами и благодарностями, с поздравлениями по случаю годовщины милиции, Первого мая и Дня Победы. И даже то, что на полированной поверхности шкафа стал виден тонкий слой пыли, не испортило майору настроение.
Отпустив дежурного, Романюк позвонил в исполком, чтобы узнать, появился ли председатель, которому он каждое утро докладывал обстановку.
Шагая в райсовет, майор любовался аккуратно подметенными улицами. Он хорошо знал свой небольшой городок и в свободное время часто думал о том, что эти улицы были свидетелями многих исторических событий: от набегов половцев, борьбы против униатов, венгерских и чешских феодалов - до воссоединения Закарпатья со всей Советской Украиной. И сейчас тешила его взгляд чистенькая брусчатка мостовой, которая знавала некогда и кровь, и розы. Вспоминал, как был напуган, впервые приехав сюда мальчишкой из далекого горного села, как потом здесь учился и как ходил по этим улицам с красным знаменем.
Мимо него, здороваясь, быстро шли люди - кто на работу, кто в магазин или на рынок. Все знали начальника милиции, кое-кто даже с мальчишеских лет.
В кабинете председателя исполкома, несмотря на раннее время, царило оживление. Звонили телефоны. Приходили и уходили люди. Взяв трубку, председатель передал ее начальнику милиции:
- Тебя.
- Романюк слушает.
И сразу же на волевое, загорелое лицо майора упала тень, казалось даже, что оно почернело. Большой нос заострился, губы сжались, а ямочка на подбородке словно стала глубже.
- Да, да, - ответил он, переводя дыхание. - Вызывайте судмедэксперта и эксперта-криминалиста. Охрану пока что обеспечит участковый. Мне машину.
Положил трубку и несколько секунд сидел молча, не отвечая на немой вопрос председателя.
- Вот так, Иван Андреевич, - наконец произнес он. - На Староминаевской убита вдова и две ее дочери. В двести десятом доме. Это у леса. Больше пока ничего не известно. Пойду.
Прошло еще несколько минут, в течение которых Романюк словно обдумывал трагическое сообщение, потом встал и быстро вышел из райсовета. Вскоре милицейский газик на большой скорости мчался по тем улицам, которые только что казались ему прекрасными.
Теперь все изменилось в представлении Романюка. Утренний воздух уже не был напоен запахом земли и цветов, солнце словно исчезло - все вокруг потемнело. У майора появилось такое чувство, как у человека, который блестяще отвечал на экзамене и неожиданно споткнулся на простом вопросе. Растерянно и удивленно смотрит этот человек на свой провал. И в областном управлении внутренних дел, и в министерстве майор Романюк всегда был на самом хорошем счету: способный и очень толковый, несмотря на свою молодость, руководитель отдела милиции. И вот тебе на!
Газик проскочил мимо церкви и выехал на длинную улицу. Майор попытался представить себе место преступления. Номер дома Иллеш ни о чем не говорил. Все дома на Староминаевской были похожи друг на друга: украшенный резьбою фасад, выходящий на улицу, длинные боковые стены, затененные садовыми деревьями или увитые виноградом. Построены добротно, на века. Некоторые - старые, другие - совсем новые, но все имеют одинаковый вид.
Где же он, двести десятый? Романюк с нетерпением посмотрел на водителя. Пожилой старшина служил последние дни. Поняв начальника с одного взгляда, он прибавил газу, выжав из машины все, на что она была способна. И вот уже майор увидел толпу. Конечно же собралась она у дома Иллеш. Мальчишки залезли на забор и оттуда заглядывали в сад. Там уже был прокурор вместе с судмедэкспертом Мигашем и участковым инспектором.
Выезжая на Староминаевскую, Романюк уже из машины по рации поднял на ноги всех работников уголовного розыска и дал указание как можно быстрее собрать подробные сведения о родственниках Иллеш.
Милиционеры и дружинники следили за реакцией толпы возле дома Иллеш, прислушиваясь к репликам и суждениям, которыми обменивались люди, часто противоположными, - о том, кто бы это мог убить вдову с детьми, с кем она была близка, и тому подобное; расспрашивали соседей о жизни, привычках, знакомствах вдовы и ее дочек, выясняли, не слышал ли кто-нибудь из них крика среди ночи, не видел ли поблизости каких-либо знакомых или незнакомых людей...
Толпа росла. На окрики милиционеров: "Граждане, разойдитесь!.. Ничего интересного тут нет!.." - не очень-то обращали внимание.
Давно уж не было в городке такого трагического происшествия, пожалуй, с тех пор, как установилась здесь Советская власть. Люди привыкли к размеренной, спокойной жизни, и только мелкие бытовые раздоры иногда нарушали ее налаженный ритм. Убийство словно всколыхнуло в душах давние страхи, и тени прошлого ожили перед глазами людей.
Вместе с начальником уголовного розыска капитаном Вегером, судмедэкспертом Мигашем и двумя понятыми Романюк вошел в дом. Следом за ним вошел и районный прокурор Стрелец.
В комнатах было темно. Утренний свет почти не пробивался сквозь ставни, и только широкая полоса света из прихожей выхватывала из полумрака часть гостиной, распахнутые дверцы шкафа, в центре комнаты - круглый стол, накрытый на две персоны, и на полу - труп Каталин, над которым уже склонился врач.
В коридоре и комнатах стоял гнетущий запах. Его не развеивал слабый поток воздуха из прихожей - он только шевелил пух, которым усыпан был весь пол. Романюк приказал сиять ставни, и свет хлынул в гостиную, безжалостно вырисовывая подробности зверского убийства.
После того как мертвая Каталин была сфотографирована, эксперт Мигаш снял с ее шеи узкий кожаный ремень и сделал снимок синей странгуляционной борозды на шее.
С тяжелым сердцем вошел Романюк в спальню. Ставни сняли и здесь, и от того, что он увидел, стало жутко даже ему - человеку, привыкшему вроде бы ко всему. У младшей девочки - Илоны (она полуприкрыта была искромсанной ножом периной) - зияла в спине широкая рана. Старшая, Ева, лежала поперек кровати, свесившись головой вниз. Ее расплетенная коса, пол и постель были забрызганы кровью.
За время своей милицейской службы, особенно когда работал в Прикарпатье и вылавливал бандеровцев, Романюк насмотрелся всяческих страхов. Но сейчас, глядя на это изуверство, почувствовал, что его начинает поташнивать, и вышел во двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Виделись они редко, сначала просто как хорошие знакомые. Потом эти встречи стали более частыми и необходимыми обоим. Но во что это выльется, не знали ни он, ни она.
- Ты изменился, отец, - сказала Наташа. - Неужели и на новой работе тоже какие-то неприятности?
- Нет, на работе - все в порядке. Правда, твой папаша понемногу превращается в канцелярскую крысу. Наверно, именно это и бросается в глаза?
- Конечно. Что-то мышиное уже вырисовывается, - засмеялась Наташа. Неужели тебе не нравится новая служба? Такие широкие возможности открываются - целая республика. Или слишком много работы?
- Я привык делать дело своими руками. Предвидеть и упреждать события, влиять на них. А здесь... Здесь я чиновник, и это мне, щучка, не по нутру. Мне действовать хочется - оперативно принимать неотложные решения, зная, что от этого зависят не только судьбы людей, но иногда и их жизни. А здесь людей я не вижу - ни их лиц, ни чувств, не слышу их слов - одни только бумаги и запах копирки. Сижу, что называется, на теплом месте. И кое-кто, ты понимаешь, щучка, даже завидует. И трудно другой раз объяснить, чем меня это теплое место тяготит.
- А почему бы тебе в таком случае не вернуться на старое. Ну хотя бы обыкновенным инспектором? - она вздохнула. - Я-то думала, что здесь тебе легче, спокойнее. Как ни крути, а ворошить бумаги - это не за убийцами гоняться. - Наташа сморщила нос, чтобы смешной гримасой смягчить некоторую бестактность своих слов. Она ведь довольно прозрачно напомнила отцу о годах, которые, хочет он того или нет, ограничивают его возможности. В самом деле, не может же он теперь резвиться, как молодой сыщик.
- Налей мне, пожалуйста, еще, - попросил он. - Я и сам над этим задумываюсь. Хотя, боюсь, из управления - прямая дорога на пенсию. Правда, сотрудники нашего отдела тоже ездят в командировки. Но редко. Да хватит об этом, не пора ли на боковую? Завтра с девяти у меня такой же, как сегодня, бумажный денек.
Неожиданно осенила его новая мысль: дело, в конце концов, не в бумагах. И в областном управлении он тоже не был избавлен от них, но это не мешало ему принимать участие в розыске. Дело, наверно, в другом. Когда-то самым главным казалась ему оперативная реакция на преступление: погоня, расследование и конечно же - неотвратимость наказания. Он и теперь по-прежнему считал эту деятельность милиции очень важной. Но с каждым днем азарт охотника, который преследует опасного зверя, все больше вытеснялся в его сознании чувством неудовлетворенности тем, что трагедия все-таки разыгралась, что какой-то человек стал жертвой убийцы, а он и его коллеги не сумели преградить путь оголтелому преступнику.
Это неодолимое желание предотвратить то, чего могло бы и не случиться, это стремление, которое стоит во главе угла всей деятельности милиции, особенно остро ощутил он, когда стало известно ему все, что происходит на территории республики в течение суток.
Все больше стала донимать мысль, что, пока он знакомится в своем кабинете со сводками, анализирует правонарушения, совершенные в той или иной области, он начисто лишен возможности оперативно включиться в события, броситься по горячим следам и, спасая чью-то жизнь, схватить преступника.
Наташа заметила, что отец, задумавшись, забыл о чае, который она поставила перед ним.
- Остынет!
- Ах, да... - спохватился подполковник. - Спасибо, больше не хочу.
- Но ты же просил!
- Нет, спать, спать! - Он взглянул на часы. - Скоро два ночи! Мы с ума сошли. Сейчас же ложись. Со стола завтра уберешь.
Когда Дмитрий Иванович лег на свой диван в кабинете и, надев очки, углубился в том Геродота, чтобы перед сном хоть немного пройтись по улицам древнего Вавилона, часы в гостиной гулко пробили два.
В это время далеко за Карпатскими горами по местному времени был только еще час ночи. В небольшом городке, в конце Староминаевской улицы, неподалеку от советско-венгерской границы, погибла Каталин Иллеш и истекали кровью ее дочери Илона и Ева.
Миллионы людей никогда не узнают ни о Каталин, ни о Илоне и Еве, а их соседи и другие жители городка с ужасом подумают о том, что убийцы могли бы в эту ночь нагрянуть не в дом Иллеш, а, скажем, в их собственный. И трагедия только таким образом слегка затронет их души.
Но нескольких человек событие это коснется непосредственно, хотя они были в это время далеко от пограничного городка и раньше не имели о нем ни малейшего представления.
Среди этих людей - подполковник милиции Дмитрий Иванович Коваль и его дочь Наташа.
II
Шестнадцатое июля
1
Отблеск утреннего солнца лег на потемневшую от времени обложку книги происшествий. Докладывая начальнику милиции майору Романюку о своем дежурстве, лейтенант Габор книгу даже не раскрыл: происшествий ни в минувшую ночь, ни в остальное время суток в этом тихом закарпатском городке не было никаких.
Романюк почувствовал, как хорошее настроение, появившееся у него с самого утра, все сильнее охватывает его. Улыбаясь, он не без удовольствия посмотрел на стройного лейтенанта - недавнего выпускника школы милиции, положил руку на книгу. Тисненная под кожу обложка приятно ласкала ладонь.
Лучи солнца тем временем ворвались в кабинет, заглянули в шкаф, где стояли под стеклом развернутые папки с грамотами и благодарностями, с поздравлениями по случаю годовщины милиции, Первого мая и Дня Победы. И даже то, что на полированной поверхности шкафа стал виден тонкий слой пыли, не испортило майору настроение.
Отпустив дежурного, Романюк позвонил в исполком, чтобы узнать, появился ли председатель, которому он каждое утро докладывал обстановку.
Шагая в райсовет, майор любовался аккуратно подметенными улицами. Он хорошо знал свой небольшой городок и в свободное время часто думал о том, что эти улицы были свидетелями многих исторических событий: от набегов половцев, борьбы против униатов, венгерских и чешских феодалов - до воссоединения Закарпатья со всей Советской Украиной. И сейчас тешила его взгляд чистенькая брусчатка мостовой, которая знавала некогда и кровь, и розы. Вспоминал, как был напуган, впервые приехав сюда мальчишкой из далекого горного села, как потом здесь учился и как ходил по этим улицам с красным знаменем.
Мимо него, здороваясь, быстро шли люди - кто на работу, кто в магазин или на рынок. Все знали начальника милиции, кое-кто даже с мальчишеских лет.
В кабинете председателя исполкома, несмотря на раннее время, царило оживление. Звонили телефоны. Приходили и уходили люди. Взяв трубку, председатель передал ее начальнику милиции:
- Тебя.
- Романюк слушает.
И сразу же на волевое, загорелое лицо майора упала тень, казалось даже, что оно почернело. Большой нос заострился, губы сжались, а ямочка на подбородке словно стала глубже.
- Да, да, - ответил он, переводя дыхание. - Вызывайте судмедэксперта и эксперта-криминалиста. Охрану пока что обеспечит участковый. Мне машину.
Положил трубку и несколько секунд сидел молча, не отвечая на немой вопрос председателя.
- Вот так, Иван Андреевич, - наконец произнес он. - На Староминаевской убита вдова и две ее дочери. В двести десятом доме. Это у леса. Больше пока ничего не известно. Пойду.
Прошло еще несколько минут, в течение которых Романюк словно обдумывал трагическое сообщение, потом встал и быстро вышел из райсовета. Вскоре милицейский газик на большой скорости мчался по тем улицам, которые только что казались ему прекрасными.
Теперь все изменилось в представлении Романюка. Утренний воздух уже не был напоен запахом земли и цветов, солнце словно исчезло - все вокруг потемнело. У майора появилось такое чувство, как у человека, который блестяще отвечал на экзамене и неожиданно споткнулся на простом вопросе. Растерянно и удивленно смотрит этот человек на свой провал. И в областном управлении внутренних дел, и в министерстве майор Романюк всегда был на самом хорошем счету: способный и очень толковый, несмотря на свою молодость, руководитель отдела милиции. И вот тебе на!
Газик проскочил мимо церкви и выехал на длинную улицу. Майор попытался представить себе место преступления. Номер дома Иллеш ни о чем не говорил. Все дома на Староминаевской были похожи друг на друга: украшенный резьбою фасад, выходящий на улицу, длинные боковые стены, затененные садовыми деревьями или увитые виноградом. Построены добротно, на века. Некоторые - старые, другие - совсем новые, но все имеют одинаковый вид.
Где же он, двести десятый? Романюк с нетерпением посмотрел на водителя. Пожилой старшина служил последние дни. Поняв начальника с одного взгляда, он прибавил газу, выжав из машины все, на что она была способна. И вот уже майор увидел толпу. Конечно же собралась она у дома Иллеш. Мальчишки залезли на забор и оттуда заглядывали в сад. Там уже был прокурор вместе с судмедэкспертом Мигашем и участковым инспектором.
Выезжая на Староминаевскую, Романюк уже из машины по рации поднял на ноги всех работников уголовного розыска и дал указание как можно быстрее собрать подробные сведения о родственниках Иллеш.
Милиционеры и дружинники следили за реакцией толпы возле дома Иллеш, прислушиваясь к репликам и суждениям, которыми обменивались люди, часто противоположными, - о том, кто бы это мог убить вдову с детьми, с кем она была близка, и тому подобное; расспрашивали соседей о жизни, привычках, знакомствах вдовы и ее дочек, выясняли, не слышал ли кто-нибудь из них крика среди ночи, не видел ли поблизости каких-либо знакомых или незнакомых людей...
Толпа росла. На окрики милиционеров: "Граждане, разойдитесь!.. Ничего интересного тут нет!.." - не очень-то обращали внимание.
Давно уж не было в городке такого трагического происшествия, пожалуй, с тех пор, как установилась здесь Советская власть. Люди привыкли к размеренной, спокойной жизни, и только мелкие бытовые раздоры иногда нарушали ее налаженный ритм. Убийство словно всколыхнуло в душах давние страхи, и тени прошлого ожили перед глазами людей.
Вместе с начальником уголовного розыска капитаном Вегером, судмедэкспертом Мигашем и двумя понятыми Романюк вошел в дом. Следом за ним вошел и районный прокурор Стрелец.
В комнатах было темно. Утренний свет почти не пробивался сквозь ставни, и только широкая полоса света из прихожей выхватывала из полумрака часть гостиной, распахнутые дверцы шкафа, в центре комнаты - круглый стол, накрытый на две персоны, и на полу - труп Каталин, над которым уже склонился врач.
В коридоре и комнатах стоял гнетущий запах. Его не развеивал слабый поток воздуха из прихожей - он только шевелил пух, которым усыпан был весь пол. Романюк приказал сиять ставни, и свет хлынул в гостиную, безжалостно вырисовывая подробности зверского убийства.
После того как мертвая Каталин была сфотографирована, эксперт Мигаш снял с ее шеи узкий кожаный ремень и сделал снимок синей странгуляционной борозды на шее.
С тяжелым сердцем вошел Романюк в спальню. Ставни сняли и здесь, и от того, что он увидел, стало жутко даже ему - человеку, привыкшему вроде бы ко всему. У младшей девочки - Илоны (она полуприкрыта была искромсанной ножом периной) - зияла в спине широкая рана. Старшая, Ева, лежала поперек кровати, свесившись головой вниз. Ее расплетенная коса, пол и постель были забрызганы кровью.
За время своей милицейской службы, особенно когда работал в Прикарпатье и вылавливал бандеровцев, Романюк насмотрелся всяческих страхов. Но сейчас, глядя на это изуверство, почувствовал, что его начинает поташнивать, и вышел во двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42