На других снимках были сняты место катастрофы, сгоревшие останки автомобиля, нечто, упакованное в черный пластиковый мешок, озабоченные лица полицейских и следователей. И высказывалось тихое подозрение в том, что с Юрьевым расправились его же соратники по ремеслу, для которых после разоблачения он стал опасен, так как многое знал.
Настя поблагодарила господина Рамю и щедро вознаградила за труды. Она предупредила, что намерена и впредь пользоваться услугами его фирмы.
- Я был бы рад, - сказал Густав Рамю, выполнявший свою миссию в строгом черном костюме. - Старым клиентам я больше не нужен, меня они забыли... Надо думать о завтрашнем дне. Поверьте...
- Верю, - прервала поток слов Настя.
Артем отвез его в Шереметьево и отправил в Швейцарию первым же рейсом. Адвокат ей больше был не нужен: зачем ей был юрист, запятнавший себя сомнительными связями?
Потом было захоронение урны в колумбарии, скорбные лица немногих журналистов из редакции, какие-то мужчины, тесной группкой стоявшие в сторонке, пустые глаза Эллы и Нины, положивших со скорбно сжатыми губками по цветочку к подножию ниши с урной.
Случился и маленький неприятный инцидент. Какой-то человек попытался сфотографировать Настю на похоронах, но рядом оказался Артем. Он выволок "фотографа" за шиворот, вырвал фотоаппарат и шмякнул его о ближайший могильный камень.
- У людей горе, а ты, падаль, развлекаешься, - укоризненно проворчал он.
Странно, но человек не завопил, не закричал, а тихо исчез.
Настя пригласила всех присутствующих на скромные поминки в редакционную кофейню, к Глаше. Надо было пройти и через это.
На поминках Михаил Иванович Кушкин внимательно посматривал на нее, словно хотел о чем-то спросить, но не решался или не захотел.
После поминок Настя поехала к себе домой вместе с Ниной и Элей. Втроем выпили как следует за странности жизни, в которой вчера ты ещё есть, а сегодня тебя уже нет.
- Слушай, безутешная вдова, - сказала быстро опьяневшая Нина, - тебе положено плакать и рыдать...
- Обойдусь, - отрезала Настя.
На следующий день Настя была на работе в офисе вовремя и сразу же принялась изучать поступившие в её отсутствие документы. Ничего особенно важного в папке не было - так, обычные предложения от издательских фирм о сотрудничестве с "Африкой", счета с полиграфического комбината, где печатались книги её Издательского дома, просьба настоятеля храма Николы в Толмачах о пожертвовании на ремонт.
Зашел Михаил Иванович, скромно устроился за приставным столиком. Настя, перелистывая бумаги, поинтересовалась, что нового.
- Происшествие у входа в метро "Аэропорт" не зафиксировано в оперативной сводке, - доложил Кушкин. - Милиция о нем знает, но посчитала обычной разборкой среди своих, каких в день бывают десятки.
- А кто те, смуглые?
Кушкин пожал плечами:
- Я не выяснял, чтобы не подогреть интерес к случившейся драке. Думаю, что это тебе скажет этот, как его... майор Уланов. Никита все ещё с ним и сообщает, что Уланов чувствует себя сносно. Пытался о тебе расспрашивать, но у Никиты есть указание не вдаваться в подробности.
- Это правильно...
Настя была притихшей, немного растерянной. Она задала Кушкину вопрос, на который бы и сама не смогла ответить, будь он адресован ей.
- Скажи, Кушкин, тебе жаль Юрьева?
Кушкин отвел глаза:
- Он должен был быть готов к этому, когда соглашался на такую работу.
- Как ты думаешь, это действительно автокатастрофа или его убрали?
- Второе более вероятно. И скорее всего, это сделали свои. Очевидно, его расшифровали.
- Что ты посоветуешь?
Кушкин безразличным тоном сказал:
- Какое-то время продемонстрировать траурные настроения. Но без нажима. Всем известно, что ты не пылала любовью к своему супругу.
Он многое понимал, бывший майор Кушкин. Настя предупредила Михаила Ивановича:
- Вечером я поеду на дачу.
- Я с тобой.
- Надо ли? Захочет ли Уланов говорить откровенно при тебе?
- Я должен знать, какая опасность нам угрожает.
Александр Уланов, русский офицер
Майор Уланов и Никита пили чай на кухне. Они устроились по-домашнему, в спортивных костюмах и "адидасах". Впечатление уюта портила наплечная кобура у Никиты.
- Сидишь, чаи гоняешь? - угрожающе спросил Кушкин Никиту.
- Я вас в окно ещё на подъезде к даче заметил. Во-он на том пригорке, - объяснил Никита.
Дорога к даче вилась по дальнему пригорку, но дальше исчезала, её закрывали высокий забор и сосны, так как она ныряла вниз.
- Пойдем, Александр, в столовую, - предложила Настя. - Там удобнее разговаривать.
- Я - на крылечко, - сказал Никита. Он был догадливым парнем.
Когда расположились кто где, Настя спросила:
- Как себя чувствуешь, бравый майор?
- Вполне сносно. Никита сегодня царапины мои снова промыл, посыпал какой-то дрянью и перевязал. Умелый парнишка... Заживает, как на собаке...
Уланов был чисто выбрит, одутловатость, темные пятна под глазами и прочие следы крепкого возлияния исчезли. Лицо у него было бледное, что не удивительно - потеря крови.
- Ты меня узнал? - поинтересовалась Настя.
- Да. Только не очень понимаю, с чего это ты бросилась меня спасать. Кто я тебе? Так, один раз виделись.
- Но где! В Чечне! И вообще я не люблю, когда обижают моих знакомых, тем более вот так: на одного - трое с ножичками.
- В любом случае спасибо. Я вспомнил, что там, в Чечне, тебя звали Настей. Но это было в прошлой жизни...
- И ты был молодцеватым майором на броне. Смотрел на корреспондентку из Москвы дерзко и нахально. Думал, наверное о том, как бы меня обратать.
- Не помню, о чем я думал тогда.
- Но ты говорил страшные вещи. И твои мрачные пророчества сбываются... Ладно, хватит воспоминаний. Рассказывай, что с тобою случилось.
- Нужно ли? Ты, например, кто сейчас? И он, - Уланов ткнул пальцем в Кушкина. - Кто?
- Прежде всего мы твои друзья, хотим тебе помочь. А чем занимаемся? У меня своя фирма, Михаил Иванович мой зам. И отвечает, в частности, за безопасность. Если тебя это интересует, могу добавить, что мы не связаны ни с какими государственными и иными органами. Так сказать, свободные охотники в период дикого капитализма. Вполне можешь нам доверять. Тем более, что в одиночку тебе не выпутаться. На тебя идет охота. Я хочу знать, кто охотники и за что тебя хотят замочить. В твоих интересах быть откровенным...
Уланов спросил:
- Кому ещё известно, где я нахожусь? Куда вы меня упрятали?
Ответил Кушкин:
- Никому, кроме нас... Ты - на даче у Анастасии Игнатьевны.
- А врач?
- Мои заботы...
Уланов мялся, колебался, в молчании докурил сигарету.
- Видно, придется рассказывать начистоту. Я в западне и без посторонней помощи мне не выпутаться, это я понимаю. Думаете, я не смог бы отсюда, из этого уютного гнездышка слинять? Плевое дело, хоть вы и приставили ко мне Никиту с пушкой...
- Ладно тебе, майор, - оборвал Кушкин. - Никита здесь, чтобы помочь тебе. Ты ведь без памяти был. Зачем нам тебя стеречь? Ты не пленник. Поднимайся и уходи, если есть желание.
- Понятно. - Уланов закурил новую сигарету. - За помощь спасибо. И я уже сказал, что уходить мне некуда. Пока...
- Тогда исповедуйся.
- Ладно, как перед моим покровителем Николаем-угодником... Когда мне ваш доктор насовал снотворного или ещё чего там, у меня в полузабытьи все мое прошлое перед глазами прошло, вся моя жизнь. Точнее, три моих жизни. До Чечни, в Чечне и после нее. "До" - исправно служил после училища, получал регулярно медали и звездочки на погоны, нерегулярно - зарплату и довольствие. В Чечне... Впрочем, Анастасия встречала меня в Грозном, когда кровавая похлебка только варилась. Вначале было такое состояние там, как перед ураганом. Сейчас грянуло, ударило и по русским и по чеченцам так, что мало никому не показалось. Ну, а мне вообще выпала страшная карта. Я полюбил чеченку, её звали Магия...
- Почти Мери... Княжна Мери, - пробормотала Настя.
- Нет, - уточнил Уланов, - господин поручик Лермонтов изволили развлекаться, а у нас была любовь - Магия тоже полюбила меня. Я её отбил у наших же пьяных солдат, которые пытались изнасиловать. Трусливые вояки попались - очередь из автомата в воздух и они разбежались. Стал я встречаться с Магией, конечно, так, чтобы никто не засек. Вы ведь даже представить не можете, какая черная ненависть залила и город и людей! И вот в этой вселенской злобе два человека - русский и чеченка - любят друг друга... Стали строить планы, как нам вырваться из этого ада и свою любовь спасти. Магия на все была согласна, она вполне современная девушка, закончила университет и ей, понимаете, очень не хотелось вернуться в средневековье. Решили мы бежать оттуда. Тем более, что воевал я уже два года, был ранен, и когда подал рапорт об уходе в запас, его удовлетворили. Без особого желания, но и без сопротивления - тогда всем и на все было наплевать. Да и танка у меня уже не было, сжег его какой-то недомерок "Стингером". Оставалось всего несколько дней, я уже паковал вещички. И тут какая-то сволочь, я думаю, что это её младшая сестра, злобная фанатичка из тех, что у трупов наших солдат глаза выкалывали, выследила нас и донесла отцу. О, это был страшный грех: мусульманке не убить собаку-русского, а полюбить его! Собрались мужчины тейпа Магии, связали ей руки, вывели на площадь и... забили камнями. Я пытался броситься ей на выручку, но друзья-офицеры спеленали, продержали до первого "борта" на Москву и под конвоем вывезли из Чечни. Спасали меня, так сказать...
- Да-а, - растерянно протянула Настя. - История любви и ненависти...
Кушкин молчал. Он пытался осмыслить услышанное. Рассказанное Улановым не укладывалось в рамки "обычных" житейских драм и сомневаться в его искренности не приходилось.
- А та тройка кожаных, которые напали на тебя, кто они? - спросил Кушкин.
- Дело в том, что мужчины тейпа Магии поклялись уничтожить меня, ибо по их представлениям, и она и я опозорили их род - тейп, а такой позор смывается только кровью. Но это ещё одна история...
- Давай уж выкладывай все, - потребовала Настя.
- В Москве я первое время кое-как держался, были у меня небольшие деньги, однополчане сбросились и сунули на дорогу. Я родом с Урала, но там у меня никого не осталось, родители умерли, старший брат сгинул в Афгане. Словом, податься мне было некуда. Но самое страшное, что вроде бы все живое во мне умерло. Спать не мог, только глаза закрою - вижу Магию, кровь на камнях, собак, обнюхивающих то, что от неё осталось. Ее ведь даже похоронить не разрешали никому - пусть, мол, все видят и знают, какая кара настигает отступников.
Глаза у Уланова были сухие и голос не дрожал - все уже перегорело.
- Пить стал по-черному... Вот и подобрала меня на Тверской одна девица. Отмыла, обогрела - русские женщины, они жалостливые, так я думал. Как в школе учили: увидел человека в беде - протяни ему руку... Но девица не простая оказалась... И познакомила она меня со своим покровителем, то бишь сутенером. Рекомендовала, так сказать. А тот свел с другими парнями, которые держали ночные клубы. Определили меня охранником, учитывая боевое прошлое. Я все время ждал какого-нибудь подвоха, душа предчувствовала, но пил и остановиться не мог... И подставили все-таки. Обчистили одного лопуха-клиента, увели доллары, а свернули на меня. Целую комедию разыграли: вот, нашли вора, заставим вернуть бабки. Мне, конечно, не с чего было отдавать и тогда поставили меня на счетчик. Обычная история. Я смылся, и пошла на меня охота...
- А при чем здесь смуглые? - Кушкину нужны были точные сведения.
- Родственники Магии рыскали в поисках меня по всей Москве. Вышли на братву и те сдали меня, естественно, за кругленькую сумму. Так сказать, перепродали мою смерть.
- Много ты задолжал братве? - спросила Настя.
Уланов в уме подсчитал:
- Что-то около десяти штук баксов.
- Если не отдашь?
- Достанут.
- А вернешь?
- Обещали отпустить с миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68