Нашлись завистники. На
Митака подали жалобу, что он нарушает государственную монополию, приучает
народ к праздности и собирает с крестьян незаконные налоги. Обвинения были
не лишены основания: крестьяне стали тратить меньше времени на обработку
масла, но сеять-то больше они не стали, - ведь масло им было нужно лишь
для себя. Крестьяне честили Митака за то, что из-под пресса идет скверное
масло, Митак кричал, что они сами суют в общий котел всякую гадость,
вышестоящее начальство точило на сельского чиновника зуб из-за хлопотной
страсти к новшествам. Кончилось все это разоренным прессом, скверной
дракой и судебным приговором. Самое поразительное, что вытаскивали Митака
из тюрьмы двое: господин Айцар и господин Нишен, нынче - правая рука
аравана Нарая.
Господин Митак показал Нану прозрачный стаканчик-ареометр, - тоже его
изобретение, прибор, следящий за качеством масла.
- Вы знаете, - спросил он, - что мне сказали в Масляном Ведомстве,
когда я его изобрел? Мне сказали, что никому не нужно знать, насколько
разбавлено казенное масло! Неужели в управах не видят, что совершают
самоубийство?
- А что, - спросил Нан, слегка осклабясь, - часто вы навещаете
господина Нишена?
- Нишен - прекрасный математик, - ответил Митак, - и в Харайне не так
много математиков, чтобы не общаться с ними из-за чиновничьих склок.
Ага. Вот оно как. Прекрасный математик, - хорошее объяснение. Только
вот какая такая математика заставила инженера Митака, в его заляпанном
маслом рабочем кафтане, безуспешно пытаться разъяснить своей пресс
деревенской общине, и бегать - семь лет бегать, - от гонявшегося за ним
Айцара?
- Мне масло, - провел Айцар по лоснящемуся боку пресса, - обходится в
двадцать три раза дешевле, чем крестьянину, и в шесть раз дешевле, чем
государство. Это сейчас, а через полтора месяца закончим пресс в три раза
мощнее. В три раза! Нельзя родить ребенка, который будет в три раза
сильнее прочих. А машины - их можно сделать и в три раза сильнее, и в
двадцать, и в сто, - нет предела их силе!
- Для того, чтобы не было предела их силе, - сказал Нан, - нужно,
чтобы не было предела богатству их владельца.
- Так и будет, господин Нан. За нами будущее.
Ссылка на будущее заставила Нана вздрогнуть. Это была не вейская
манера рассуждения. Люди империи никогда не ссылались на будущее.
- Вы необыкновенный человек, господин Айцар. Люди образованные обычно
приводят в пример не будущее, а прошлое: араван Нарай, например.
- У господина аравана плохое пищеварение, - усмехнулся Айцар, - и он
весь свет рад посадить на диету. Ему кажется, что мир - это стол, где еды
хватит на всех, если никто не съест лишней порции.
- А вы как думаете?
Айцар махнул рукой на пресс.
- Даже если мир - это стол, то богач - это повар, который готовит на
сто человек, а не обжора, который съедает сто порций, как то кажется
господину аравану.
Утреннее солнце добралось сквозь прорезь в крыше до крутого бока
пресса, заплясало на суставах и загнетках, скользнуло в завиток
бесконечного винта, выставившего наружу изогнутый язык.
Цилиндр, изукрашенный зелеными крестами и солнечными бликами, дрогнул
и пошел вниз, под ним весело и страшно зачавкало, рабочие, стараясь на
хозяйских глазах, с хрустом всаживали лопаты в темное чрево кунжутной
кучи. Знаменитый харайнский кунжут посыпался в лотки, как сыплются на
севере души нерожденных детей в небесные каналы, щедро и без расписки.
- Машины так же способны к деторождению, как земля, - сказал Айцар. -
В них - та же божественная сила. Святотатство - думать, будто есть в мире
что-то, этой силе непричастное. С тех пор, как государь Уннушик научил
людей копать каналы и сеять рис, каждый урожай преумножает почву, а не
отнимает от нее. Так и от всего сделанного и проданного мир не оскудевает,
а богатеет. И сделка между покупателем и продавцом не менее таинственна,
чем между крестьянином и землей. Оба выигрывают, потому что оба получают
больше, чем отдают. Это невозможно объяснить на пальцах. Это божья сила -
преумножать, преумножая, и только те, кто отмечены ею, создают любое
дело...
Нан оглянулся на Митака. Инженер слушал, прислонившись к шероховатой
выбеленной стене, и на его лице было странное выражение человека, который
сегодня чем-то был страшно расстроен.
Наном? Тем, что хозяин в припадке хвастовства привел сюда чиновника?
А ведь не далее, как в сотне шагов отсюда, по прямой, ночью
ошвартовались варварские лодки. Что Айцару покупать у горцев в походе,
кроме воинской силы? Не шаманские же погремушки или сушеное мясо?
Митак потянул хозяина за рукав. Господин Айцар, извинившись, оставил
гостя.
Нан неторопливо отправился в глубину навеса, туда, где у кучи выжимок
суетились люди. У одного инспектор справился об условиях работы, у
третьего - об оплате, выслушал, кивнул головой. Третий поденщик на громкий
вопрос Нана ответил тихо и не глядя, что они всю ночь разгружали баржи. В
баржах были рис, пшеница и кунжут.
- Полагаю, что грузили товар горцы, уж больно неумело и нерачительно
все свалено.
- А солдат в баржах не было?
- Нет. Только зерно, и сегодня ночью опять привезут.
Это был человек Нана, которому вчера предложил работу айцаров
приказчик.
Нан рассеянно кивнул и зашагал навстречу входящему под навес богачу.
Повар, как же!
После этого гость с хозяином покинули цех и начали неторопливую
прогулку по берегу канала, засаженного, чтобы земля зря не пропадала,
великолепными ореховыми деревьями.
- Господин первый министр недоволен вашим племянником, - медленно
проговорил Нан, любуясь одинокой уткой, плававшей кругами вокруг куска
тины.
- Разделяю чувства господина Ишнайи, - усмехнулся Айцар, - я тоже не
люблю убыточных предприятий.
Нан кивнул. Отношения между дядей и племянником за последний год
изрядно испортились. Интересно, что этому причиной: разваленное хозяйство
провинции или безрассудная жалоба наместника императора, копию которой
вчера с изумлением прочел Нан? Наместник категорически требовал не
забирать общинников на барщину в столицу, писал о неизбежной гибели урожая
и о заиленных каналах. Отчаяние посредственного администратора придавало
всей жалобе какой-то наглый тон. И Нан понял: изо всех безрассудств
наместника это рассердило его покровителей больше прочих.
- Так что, господин инспектор, кто, по-вашему, убил судью? - спросил
Айцар.
Нан даже поднял брови. Все-таки господин Айцар был деревенский
человек! Ни один чиновник не спросил бы так прямо... Еще, того гляди,
сейчас взятку предложит всеми четырьмя копытами.
- В бумагах покойного, - сказал Нан, - имеются неопровержимые
доказательства сношений между судьей и араваном Нараем, а в доме Кархтара
обнаружена книга аравана, с дарственной печатью последнего. Более того:
имеются показания, что Кархтар и Нарай встречались за день до ареста, и
бунтовщик ушел из управы возбужденный и веселый... Согласитесь, это
серьезный повод для убийства судьи. Вы ведь уже знаете, что его убили не
мятежники.
- Я это понял с самого начала, - усмехнулся Айцар.
- Вот как? Почему?
- Если бы эти люди хотели убивать, они бы не разбежались после
убийства. Оно бы их только раззадорило. Они бы растоптали всех нас и даже
этого не заметили. В толпе каждый действует, как остальные. В этой - не
было настоящих бунтовщиков, а была просто чернь, которой хочется есть.
Вполне законное основание, если не считать того, что еду лучше не просить,
а зарабатывать.
- А Кархтар?
- О, этот умеет распоряжаться людьми. Из него вышел бы отличный
приказчик и плохой чиновник: таким, как он, опасно давать полную власть
над человеком.
Нан помолчал.
- Часто ли наместник бывает пьян?
- Семь дней из шести.
- Правда ли, что головы, которые наместник послал в столицу как
головы горцев, принадлежат крестьянам империи?
- Да.
- Правда ли, что это крестьяне из деревень, где наместник разорил
храмовые убежища?
- Да. Но откуда вы об этом узнали?
- Я не знаю об этом. Я слышал только сплетни, распускаемые сектантами
и Нараем.
- Это не сплетня, а правда. И я не расположен извинять подобных
вещей. Есть границы, после которых платить за человека - уже невыгодно. Вы
понимаете меня?
- Да. Но господин наместник не настолько глуп, чтобы не видеть этого?
- Камень, - горько сказал Айцар, - тоже видит, что падает, а что
толку от его понимания?
- Кто рассказал о деревнях аравану Нараю?
- Дурная трава растет быстро, но я бы назвал два вероятных имени:
старший войсковой старшина при управе наместника, господин Ичан, и второй
землемерный инспектор Дакшад.
- А кто рассказал вам?
- У меня тоже есть доброжелатели в свите наместника, - ответил Айцар,
но имен на этот раз не назвал.
Тут они сели в тени и стали говорить о разных делах и общих друзьях в
столице; и это были такие дела, в которых надо было иметь волчий рот и
лисий хвост, и Нану было тошно при одной мысли, что этот разговор может
слышать полковник Келли.
- У меня слишком мало людей, - сказал Нан, - но мне не нравится, что
горцы стоят прямо под городом, и мне непонятны намерения наместника.
- Если мне станет известно что-либо о сношениях между моим
племянником и горцами, можете быть уверены - я сообщу вам.
Помолчал и добавил:
- Лучше пусть мои поля отойдут в казну, чем под пастбища варварам.
- Великий Вей, - даже вскрикнул Нан, - кто же попрекнет спасителя
Харайна безрассудствами племянника?
После этого они вернулись к главному дому. Нан стал прощаться: нет,
он никак не может разделить трапезу с гостеприимным хозяином. В монастыре
его ждет в полдень первослужитель Ира, и тут опоздать не менее неприлично,
чем на императорскую аудиенцию.
- Кстати, вы никого не видали в монастыре ночью? - внезапно добавил
Нан.
- Только сны, господин инспектор.
- Поймите меня правильно, господин Айцар. Я совершенно убежден в
вашей непричастности к этому делу. Заранее убежден, - подчеркнул Нан. - Но
дело в том, что один из монахов видел вас ночью снаружи...
- Кто?
- Отец Лиид.
Если Айцар ожидал услышать вопрос о своих ночных странствиях по
монастырю, то он явно не ожидал услышать имени Роджерса. На лице его
явственно промелькнуло изумление: деревенского мальчишку Айцара не учили,
как потомственного чиновника, с шести лет не менять выражение лица.
- Ах нет, не отец Лиид, отец Сетакет, - поправился Нан.
Айцар покачал головой.
- Отец Сетакет обознался, господин инспектор.
И Нан удалился, размышляя о господине Митаке. За его вызывающим для
вейца поведением крылось то ли невыносимое беспокойство, то ли желание
настроить столичного чиновника против богача, который дозволяет своим
людям смеяться над людьми пера и управы.

Первослужитель сидел неподвижно, не обращая внимания на поклоны
чиновника девятого ранга: он был вне государства, как храм вокруг - вне
времени.
От покроя отдушин под потолком, освещавших зал вместо окон, до
крашеных глиняных шляпок мозаики, которую за пределами храма давно клали
не из глины, а из цветного стекла, - все свидетельствовало о том, как
монахи, неподвластные внешнему принуждению государства, блюдут внутреннее
принуждение традиции.
От горького запаха тлеющей желтоглазки у Нана закружилась голова и
немного утих страх встречи с человеком, который тридцать лет назад впервые
перепугал землян мощью Ира, а три дня назад увидел сон, приведший Нана в
Харайн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41