О взглядах первослужителя ходили странные слухи, и Нан доселе не
придавал им значения: монахи всегда мыслили всех независимей, а поступали
всех традиционней.
Но теперь, оборотившись на Запад и кланяясь нише, где непременно
стоят духи-хранители помещения, Нан увидел, что ниша пуста. И кланяться
было - все равно, что дергать выключатель в комнате с оборванной
электропроводкой.
- Я хотел вас видеть, - раздался голос из глубины вышитых подушек, -
чтобы посмотреть, походите ли вы на человека из моего видения или на
человека из рассказов о вас.
- Видения достоверней слухов, - сказал Нан.
- Да. Слухи представляют вас чародеем, а вы, я вижу, не только не
умеете колдовать, но и, пожалуй, не верите в колдовство. Ир не ошибся.
- Разве Ир может ошибаться? - почтительно осведомился Нан.
- Ир не может ошибаться, но он может шутить. И смертным трудно
разгадать его шутку.
- Но вы уже разгадали ее.
- Только первую часть, загадавшую имя следователя; но не вторую,
загадавшую имя преступника. Это тоже часть шутки, - то, что ее можно будет
разгадать только с вашей помощью.
- А возмущение народа и смерть судьи, - это тоже шутка Ира? -
внезапно спросил Нан.
- Осторожнее, молодой человек, вы нарушаете границы дозволенного.
- Первыми нарушают границы дозволенного преступники, - возразил Нан,
- и судьи, если хотят их изловить, вынуждены следовать за ними.
Первослужитель приподнялся, пристально вглядываясь в Нана.
- Да, если Ир не шутил, выбрав для своего появления этот монастырь,
то он не шутил, выбрав и вас. В вас есть что-то родственное всем здешним
монахам. У вас не было предков среди горцев, среди чужестранцев вообще?
На лбу у Нана внезапно выступил холодный пот. "А что, если он играет
со мной, как кошка с мышкой, - пронеслось у него в голове. Если в видении
об обитателях монастыря было сказано все или почти все... И собственно,
почему в видении, почему не раньше? Он уходил с общей молитвы и,
следовательно, имел возможность быть причастным к исчезновению Ира; Он мог
отказаться от чести стать сыном Ира второй раз и приказать сделать это
одному из сопровождавших его монахов; в любом случае, догадайся он о
происхождении харайнских монахов - он бы сделал все, чтобы Ир не попал им
в руки.
- Мои родители и предки моих родителей - сонимские крестьяне, -
почтительно произнес Нан.
Первослужитель откинулся на подушки и полузакрыл глаза.
- Что удалось вам узнать о той ночи?
- Пока немногое. Я убежден, что убийство было совершено для того,
чтоб сделать возможным второе преступление, но думаю, что при этом жертвой
был выбран враг убийцы и человек для него опасный. Я знаю, что трое гостей
покидали в эту ночь свои комнаты: араван Нарай, наместник Вашхог, господин
Айцар. Кроме том, в монастыре ночью побывали горцы.
Преступник должен был иметь мотив для убийства судьи и мотив для
похищения Ира.
Господин судья вел двойную игру. Наместник Вашхог мог хотеть убить
его из-за имевшихся у судьи компрометирующих Вашхога документов, из-за
того, что судья изменил его партии, и - даже, сколь мне известен характер
Вашхога, - для тот, чтобы дочь судьи Шевашена стала ему доступна. Араван
Нарай мог желать его смерти, узнав, что господин судья, якобы во
исполнение приказа Нарая арестовав городских смутьянов, на самом деле на
допросах укоряет их плетьми и палками в связях с Нараем.
Я могу лишь предполагать, что у судьи также имелись документы о
подозрительной связи горцев с господином Айцаром и господином наместником.
Мотивы убийства судьи вытекают из положения, в котором оказался
преступник. Мотивы похищения Ира вытекают из мировоззрения преступника.
Судью убили, чтобы избегнуть разоблачения; бога похитили, чтоб
переделать мир.
И я не могу не думать о том, что мир хотят переделать только тогда,
когда он разрушается. Я не буду говорить о причинах смуты в империи и о
возможностях его исхода. Моя должность создана не для того, чтобы
обсуждать возможные порядки, а чтобы охранять существующий. Но смута - это
и есть время, когда почти каждая идея мироустройства может привести к
преступлению; и когда почти каждый имеет свою идею мироустройства.
Я подозреваю, что господин араван действительно связан с мятежниками
и что господин Айцар и его племянник связаны с горцами: для верности мир
нужно переделывать и именем Ира, и силой оружия.
Святой отец! Про сынов Ира рассказывают, что они не знают поступков,
но видят рисунок души человека. Какими вы увидели души этих людей?
- Обычай не велит говорить о душе мирянина с кем-нибудь, кроме его
самого.
- Обычай не сообщает, что делать в случае исчезновения Ира, -
возразил Нан.
Первослужитель помолчал, потом заговорил неторопливо.
- У господина аравана лицо чуть тронуто желтизной и родинка чуть выше
правого уголка рта. Он ночи сидит над книгами, а дни над отчетами: ему
некогда видеть сны, и он грезит наяву. Его мысли стали его страстью, а
душа осталась бесчувственна. С ним случилось то, что часто случается с
теми, кто поклоняется не вечному, а прошлому. Он думает, что опоздал
родиться на двести лет, но двести лет назад он думал бы то же самое. Он
любит народ, про который написано в книгах, а живых людей называет чернью;
он рад бороться за то, что считает правдой, даже когда знает, что эта
правда - лишь оружие в руках негодяя. Он не дорожил своим саном в столице,
потому что этот сан казался ему недостаточно высок; он не боится прослыть
глупцом и неудачником, потому что знает, что выигрыш неудачника особенно
сокрушителен; он хочет распоряжаться людьми, как он распоряжается
собственными мечтами, - а мечты его вышколены и однообразны; и он готов
распоряжаться даже Богом, ибо уверен в собственной правоте.
У господина наместника едва заметные черные пятнышки на бровях,
влажные глаза и большой рот. Он родился под знаком тройного зерна. Чувства
его несдержанны и обильны, мысли тоже несдержанны, но скудны. Он любит все
красивое, потому что во всякой красоте ему чудится непристойность; и любит
все непристойное, даже когда оно безобразно. Он не занимается делами
провинции, но понимает в них больше, чем хотел бы.
Его поступки выходят за пределы приличного, но не выходят за пределы
обыкновенного; они не выходят за пределы обыкновенного потому, что в
последнее время эти пределы слишком широки.
В книге судьбы за ним записано много прегрешений. Но даже если к его
прегрешениям прибавить насилие над Богом, слепые глаза его совести все
равно не смогут прочесть приговора в книге судьбы.
Когда на господина Айцара кто-то смотрит, его глаза глядят в никуда;
когда на него не смотрят, его глаза глядят в одну точку; должность нужна
ему лишь для обогащения, но богатство свое он добывает не казнокрадством,
а умом; он живет, используя существующие порядки, но знает, что эти
порядки мешают ему жить.
Господин Айцар в чем-то сходен с вами, господин Нан. Вероятно, в том,
что он в рамках существующих законов хочет преследовать цели, для которых
эти законы не создавались; и хотя эти цели не есть зло, господин Айцар в
погоне за ними разрушает то, на что он опирается. Он достаточно умен,
чтобы осознать это, хотя и необразован. Он привык приспосабливаться к
миру, чтобы добиться своего, но он был бы непрочь и переделать мир, если
бы инструмент для переделки оказался в пределах досягаемости и был бы
более действенен, чем проповедь, и менее разрушителен, чем резня.
Первослужитель Ира помолчал и потом прибавил:
- В разгадке должно быть слово "чужак". Если оно не относится к
следователю, оно относится к похитителю. Вы повидаетесь с горцами.
Нан вздрогнул: первослужитель намеренно употребил не сослагательное
наклонение, а будущее время: он не советовал, он предсказывал.
- Мог ли Ир, - спросил Нан твердо, - желать того, что случилось?
- Судейский чиновник должен выяснять намерения преступника, а не
намерения Бога, - последовал ответ, и первослужитель стукнул в медную
тарелочку у кресла. Аудиенция была закончена. Вдруг он прибавил:
- С людьми Бога не стоит лукавить, как с чиновниками, господин Нан.
Вы не считаете, что нынче - время смуты. Вы считаете, что нынче - время
выбора.
За толстыми занавесями ждали двое: монах-веец, приведший Нана сюда, и
человек, в котором, присмотревшись, Нан узнал по фотографии отца Ахаггара
- Джозефа Меллерта. Нан решил было, что Меллерт ждет его, но тот учтиво
поклонился и прошел в приемный покой. На богослужении в Иров день его не
было, а вот у первослужителя он днюет и ночует.
Монаху, сопровождавшему Нана, было за семьдесят, старческая одышка
мешала ему идти быстро. Вдобавок он искал кошку, звал ее, заглядывая в
каждую келью, шумно дыша в коридорах и на лесенках. Переходы гостевого
дома показались Нану бесконечными. Служителей Ира никогда не было особенно
много, а вот гостей раньше было пруд пруди. Нан представил себе дни, когда
люди приезжали сюда на день и на неделю, не гнушаясь молитвы и не боясь
предстать перед богом; и "соты келий источали мед праведности", - и поймал
себя на том, что взял эту старомодную поговорку из сочинения господина
аравана.
Когда-то в монастыре было много гостей, сейчас только нищих много.
Желтый монастырь был пуст, а тюрьмы в управе переполнены.
А может, и не было этого никогда? И монастыри всегда были просторны,
а тюрьмы - тесны, чтобы людям было совестно перед прошлым? А историю -
доклад, поданный Небу - кроили с большей легкостью, чем доклад, поданный
императору. Искажая настоящее, творили ложь, а искажая прошлое, творили
истину: идеальная истина стоит выше случайной цифры и служит для поучения
ныне живущих.
Монах был неразговорчив, как и полагается монахам Ира. Но Нан хотел
расспросить его о Джозефе Меллерте. Разузнав, что монах ищет своего
пропавшего кота, столичный чиновник высказал соображение, что тот мог на
Иров день выскочить за ворота вместе с толпой. Инспектор пообещал вывесить
объявление о пропаже кота на казенном столбе и отметить его печатью из
городской управы, с тем, чтоб за находку причиталось вознаграждение.
Монах обрадовался, повеселел и стал разговорчивей.
Почему изменился брат Арвест? Сам он часто говорит про встречу в
деревне Голубое озеро с двумя горскими лазутчиками, выряженными под
торговцев. Его поразило, что эти люди чужды надетым на них вейским
оберегам, - но причастны Иру. Вот тогда-то он понял, что Бог на самом деле
- один, и это, конечно, тот Бог, к которому все причастны. Или даже так:
то, что не истинно для всех, не истинно вовсе. И пестрые боги не истинны
для всех.
Нан кивнул. Желтые монахи не любят пестрых богов: что это за бог,
которого можно подкупить и запугать? Чем он отличается от обыкновенного
колдуна? Но одно - не любить богов, другое - не соблюдать обычай. Опять же
говорят, что всякий дух без тела - злобен.
- Это поэтому пуста полка с духами-хранителями? - спросил Нан.
Монах покачал головой: полка опустела всего месяц назад. Здешний брат
Ахаггар возымел большое влияние на первослужителя. Удивительно, ко
скольким бескорыстным мнениям терпим Ир, и сколько бескорыстных мнений
нетерпимы друг к другу. А брат Ахаггар твердит, что Бог - не телесен, и Ир
- лишь посланец его, и никаких других богов нет.
- Разве Нитт не учил то же самое тысячу лет назад? - спросил Нан. -
Разве Митак не писал, что Бог не должен быть различим, ибо сам есть
процесс различения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41