И, окружив кресло Веры, все двинулись к выходу, обсуждая по дороге новости.
– А как там Мустафа и Фоули? – спросила Вера. – Нормально?
– Устали, – ответил Томас. – В Каши – это провинция Синьцзян – нас несколько дней продержали под арестом. Конфисковали камеры, дневники, отозвали наши визы. Официально мы – персона нон грата.
– Томас, чего ради тебя вообще понесло в Китай?
– Хотел исследовать тамошние европейские мумии и надписи. Им четыре тысячи лет. На тохарском языке. В Азии!
– Мумии в китайской глуши, – фыркнул Персивел. – Загадочные письмена. И зачем они вам понадобились?
– Сейчас я согласна с Персивелом, – призналась Вера. – По-моему, это далеко от нашей задачи. Иногда я сама не знаю, чем занимаюсь. Последние три месяца я по твоему заданию составляю обзоры по митохондриальной ДНК и эволюции человека. Скажи, пожалуйста, каким образом информация по образцам плаценты из Новой Гвинеи приблизит нас к обнаружению первобытного деспота?
– В настоящее время мумии и индоевропейские надписи доказывают, что четыре тысячи лет назад на китайскую цивилизацию оказали влияние европейские кочевые народы, – сказал Томас.
– И потому вас выслали? – спросил Персивел. Он подышал на очки и нарисовал крест. – Или «товарищи» застукали вас за воздаянием мумии почестей?
– Подозреваю, все гораздо серьезнее, – сказал Pay. – Если я правильно понимаю, вы, Томас, пытались доказать, что китайская цивилизация вовсе не развивалась изолированно от других. Заявить, что европейцы, возможно, принимали участие в зарождении китайской культуры, – прямое покушение на основы. Они гордый народ, сыны Поднебесной.
– Но опять же, какое это имеет отношение к нам? – спросила Вера.
– Думаю, самое прямое, – решился Pay. – Допущение, что великая цивилизация могла быть изменена или даже порождена врагом, низшей расой или варварами, – очень даже важно.
– А можно попроще, Pay? – проворчал Персивел.
Томас молчал. Казалось, их рассуждения его развлекают.
– А что, если и человечество развивалось не в изоляции? Если у нас были учителя?
– О чем ты вообще, Pay? – удивился Персивел. – О марсианах?
– Зачем далеко ходить, – улыбнулся Pay. – Я о хейдлах.
– Хейдлы? – поразился Персивел. – Нас учили хейдлы?
– А вдруг на протяжении веков они помогали создавать нашу цивилизацию? Может, это они взрастили наших темных предков и помогли зарождению человеческого разума?
– То есть нас вынянчили дикари?
– Поосторожнее, – сказал Pay. – А то ты говоришь, как китайцы о варварах.
– Это правда? – обратилась Вера к Томасу. – Вы проводите аналог между Китаем и ранней человеческой цивилизацией?
– Вроде того, – признал Томас.
– И чтобы доказать свою правоту, проехали тысячу миль, сидели в тюрьме?
– Не только за этим. Было у меня подозрение – и оно подтвердилось, – что европейские письмена в провинции Синьцзян не на тохарском языке. И не на каком-либо другом известном. Все сообщения о них неверны. Нам хватило одного взгляда. Представляете, на мумиях были хейдлские татуировки. Эти европейские кочевники действовали как агенты или посланцы. Они перевозили в Древний Китай документы. Документы, написанные хейдлским шифром. Если б только мы умели его читать!
– И опять же, – сказал Персивел, – что с того? Прошло четыре тысячи лет. И читать их мы не умеем.
– Четыре тысячи лет назад кто-то послал этих людей в Китай с какой-то миссией. Неужели вам не интересно – кто?
Фургон доставил их в Научный центр. У входа в исследовательский корпус они попали в толпу полицейских и телерепортеров. Тут же собрались представители университета и по очереди выходили репортерам на растерзание. У всех изо рта шел пар. Если рассудить здраво, эта пресс-конференция на зимней улице надолго не затянется.
– Еще раз попрошу вас сохранять здравый смысл, – вещала профессорского вида фигура, протирая очки. – Никакой одержимости в природе не существует.
Какой-то молоденький корреспондент, мокрый от снега до самых бедер, кричал из толпы:
– Доктор Йарон, вы опровергаете сообщения, что университетский медицинский центр в данный момент в качестве лечения проводит процедуру изгнания духов?
Бородатый мужчина сверкнул в микрофон белоснежной улыбкой:
– Ждем, пока прибудет профи со святой водой и курицей.
Полицейские, дежурившие у раздвижных стеклянных дверей, впускать никого не собирались. Врачебный пропуск Веры не помог. Тогда Персивел помахал перед ними каким-то старым, выданным НАСА удостоверением.
– Бад Персивел! – удивился полицейский. – Вот черт, проходите, конечно!
Каждый хотел пожать ему руку. Персивел сиял.
– Ох уж эти астронавты, – шепнула Вера, повернувшись к Pay.
Внутри лабораторного корпуса деятельность была не менее сумасшедшей, разве что не такой шумной. Ученые рассматривали диаграммы, рентгеновские снимки, видеозаписи или водили мышью по компьютерным моделям, читали данные с дисплеев или бумаг, прижимая плечом мобильные телефоны. Деловые костюмы смешались с медицинскими халатами разных цветов. Шум напомнил Вере переполненный полевой госпиталь в зоне природной катастрофы. Она остановилась перед кучкой людей, смотревших видеозапись. На экране молодая женщина склонилась над кубом из голубого геля, стоящим на стальном столе.
– Доктор Ямомото, – шепотом объяснила Вера Персивелу и Pay. – В прошлый раз мы с Томасом с ней разговаривали.
– Вот, сейчас, – сказал один из медиков. В руке он держал секундомер. – Три, два, один. И готово.
Ямомото на экране вдруг застыла, потом опустилась на колени.
Секунду она сидела на корточках, потом вскочила, завалилась на бок и задергалась в сильнейших судорогах. Члены общества «Беовульф» отправились дальше.
В следующей комнате были дисплеи: на них – разверстая затылочная часть черепа, стрелки курсора бегают по артериям, путаются среди нервных окончаний – магистралей грез и побуждений.
Вера постучала в приоткрытую дверь. Светловолосая женщина в лабораторном халате склонилась над микроскопом.
– Я ищу доктора Кениг, – сказала Вера.
Женщина подняла голову и бросилась к ней с распростертыми объятиями.
– Вера, наконец-то! Ямомото говорила, что вы были у нее несколько месяцев назад.
Вера представила спутников.
– Мэри-Кей – одна из моих лучших учениц. Когда мне удавалось привлечь ее внимание. То у нее триатлон, то альпинизм, не угонишься за ней.
– Добрые старые времена, – проговорила Мэри-Кей, которой было никак не больше тридцати.
Судя по всему, медицина стала уделом исключительно молодых и сильных.
– Правда, время теперь неподходящее, – заметила Мэри. – Мы тут все под ружьем. Кругом правительственные агенты, фэбээровцы.
Темные круги под глазами молодой женщины подтверждали ее слова. Что бы тут ни делалось, ей тоже немало перепало.
– Мы вообще-то слышали, что у вас что-то случилось, – сказала Вера. – И хотели бы узнать как можно подробнее. Если у тебя найдется свободная минутка.
– Конечно найдется. Только закончу одно дело. Я собралась тут кое-что посмотреть.
– Я хочу помогать, – потребовала Вера.
Мэри-Кей с признательностью протянула Вере распечатку электроэнцефалограмм.
– Это снято год назад, в первый день подготовки хейдла к микротомии. Запись начата в два тридцать четыре, когда приступили к расчленению тела. Если не трудно, проверьте на диаграмме те моменты, когда производилось рассечение. Когда лезвие проходило через тело, зафиксирована некоторая активность. Я покажу где.
Она нажала кнопку на клавиатуре. Остановленный кадр начал двигаться.
– Ну вот. Вы готовы? Сейчас будут отчленять ноги. Вот, сейчас.
На экране возникло нечто, похожее на ленточную пилу. Работники придерживали длинный прямоугольник геля на боку. Двое из них убрали кусок, после того как он прошел через пилу.
– Ничего, – сказала Вера. – Никакой реакции. График – прямой.
– Секция головы. Есть что-нибудь?
– Ничего. Не шелохнулось.
– А что мы вообще должны увидеть? – спросил Персивел.
– Активность мозга. Болевая реакция. Что-нибудь.
– Мэри-Кей, – спросила Вера, – почему ты ищешь признаки жизни в мертвом хейдле?
Женщина беспомощно взглянула на Веру.
– Стараемся учитывать все варианты, – сказала она, и стало ясно, что «варианты» не соответствуют традиционным взглядам.
Мэри повела их по корпусу, рассказывая по дороге:
– Последние пятьдесят две недели наше отделение компьютерной анатомии в целях изучения хейдлов занималось микротомией одного экземпляра. Проектом руководила доктор Ямомото, очень способный патолог. В воскресенье утром, когда это случилось, она находилась в лаборатории одна.
Они вошли в большую комнату, наполненную запахами разложения и химикатов. Pay показалось, что здесь произошел взрыв. Большие машины были перевернуты, из потолочных панелей выдраны провода. Из напольного коврового покрытия вырваны целые полосы. Ученые, как и следователи, пытались по картине разгрома определить, что произошло.
– Охранник обнаружил Ямомото скорчившейся в дальнем углу. Он вызвал по радио помощь. Это было его последнее сообщение. Его нашли на трубе под потолком с вырванным пищеводом. Ямми лежала в углу, раздетая и истекающая кровью. Ни на что не реагировала.
– Так что же случилось?
– Мы сначала думали, что кто-то сюда проник с целью грабежа или желая саботировать проект и напал на охранника. Но здесь – сами видите – окон нет, а дверь только одна. На двери повреждений не осталось, поэтому возникло предположение, что какой-нибудь хейдл проник внутрь через вентиляцию, намереваясь уничтожить нашу базу данных. Ведь мы же изучали их анатомию. Нас финансировало Министерство обороны. Производители оружия требовали информацию об их тканях, чтобы усовершенствовать оружие и боеприпасы.
– Когда Бранч так нужен, его нет, – сказал Pay. – Никогда не слышал, чтобы хейдлы такое вытворяли. Подобное нападение предполагает немалый интеллект.
– Теперь мы, во всяком случае, думаем иначе, – продолжала Мэри-Кей. – Сами представляете, какой был шум. Прибыла полиция. Мы положили Ямми на каталку, и тут она пришла в сознание и вырвалась.
– Вырвалась? – удивился Персивел. – Она все еще боялась нападения?
– Это было страшно. Она разбила аппаратуру, исполосовала скальпелем двоих охранников. Пришлось в конце концов подстрелить ее из усыпляющего пистолета. Как дикого зверя. Тогда Ямми и потеряла ребенка.
– Ребенка? – спросила Вера.
– Ямми была на седьмом месяце. То ли из-за стресса, то ли из-за снотворного… произошел выкидыш.
– Ужасно.
Они подошли к длинному анатомическому столу. Вере довелось повидать немало человеческих тел, изуродованных катастрофами, болезнями или голодом. Но увидеть такое она оказалась не готова. Хрупкая молодая женщина с японскими чертами лица была привязана к столу и укрыта одеялом. Голова – с десятками торчащих электродов – напоминала голову медузы Горгоны. Зрелище походило на пытку. Руки и ноги связаны чем придется – полотенцами, резиновыми трубками, скотчем. Обычно те, кто лежит на анатомическом столе, не требуют таких предосторожностей.
– В конце концов следователь проверил отпечатки пальцев и установил виновного, – сказала Мэри-Кей. – Это все Ямми.
– Что – «Ямми»? – не поняла Вера.
– Вы хотите сказать – натворила вот это? – спросил Pay. – Охранника убила доктор Ямомото?
– Да. У нее под ногтями нашли его ткани.
– Вот эта женщина? – фыркнул Персивел. – Да одни аппараты весят по тонне.
Сбоку хмурился Томас, одолеваемый темными мыслями.
– Но почему она такое сделала? – спросил Pay.
– Мы и сами в тупике. У нее мог быть припадок эпилепсии, но ее муж сказал, что она никогда не страдала эпилепсией. Или неожиданный психотический приступ. Один монитор – Ямми не смогла его разбить – показал, как она упала без сознания, затем встала и начала крушить все аппараты, предназначенные для выполнения срезов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83