Убийца. Причиной убийства является шантаж, а весь этот кровавый спектакль объясняется желанием скрыть свидетельство беременности девушки.
– И в качестве эффектного жеста под занавес он совершает акт некрофилии, – произнес Айзенменгер настолько сухим тоном, что ему, казалось, пора срочно промочить горло.
– Таким образом, у нас остается только двое подозреваемых: Рассел и Гамильтон-Бейли, – оживилась Елена.
– Нет, – отрезал Джонсон. – Таким образом, у нас остаются тысячи подозреваемых.
Елена и Айзенменгер недоуменно уставились на него.
– Откуда взялись эти тысячи? – первым нашелся Айзенменгер.
– После того как Билрот впустил Никки Экснер в музей, а сам ушел, она могла открыть дверь кому угодно. Любому. Круг подозреваемых больше не ограничивается теми, у кого был ключ.
После этих слов вид у Елены сделался совершенно обескураженный. Она жалобно застонала, но Айзенменгер не стал брать с нее пример. Джонсон, конечно, был прав, но Айзенменгер был абсолютно уверен, что в ту ночь вместе с Никки Экснер в музее находился отнюдь не посторонний.
Елена вернулась в контору в глубокой задумчивости. На нее обрушился такой фонтан информации, что теперь она не знала, как с ней поступить. Было ясно, что версия, выдвинутая полицией, не выдерживает никакой критики, но доказать, что Тим Билрот невиновен, и тем более схватить за руку Беверли Уортон, ни она, ни Джонсон не могли.
И еще этот Айзенменгер. Елена была совершенно не в состоянии разобраться в чувствах, которые испытывала к нему. Чем ближе она узнавала доктора, тем большее возмущение он у нее вызывал, но чем сильнее было ее возмущение, тем больше она находила в нем черт, которые ей все-таки нравились.
Когда она вернулась к жизни после гибели семьи, то время от времени заводила знакомства с мужчинами, но ни один из них не оставил в ее душе заметного следа. И эти отношения никогда не сопровождались физической близостью, словно все ее поклонники не отвечали каким-то критериям, выработанным Еленой. Конечно, эти мужчины были довольно привлекательны внешне и вполне представительны; ее родители, наверное, сочли бы их подходящей партией. В большинстве своем они были во всех смыслах интереснее Айзенменгера, но никто из них не заинтересовал ее так, как это удалось доктору. Он обладал чем-то особенным, что незаметно разрушило все возведенные ею защитные укрепления.
Но Елена никак не могла определить, чем особенным был наделен этот человек. Она видела, что доктор умен, проницателен, остер на язык и довольно своенравен, а также немного замкнут и очень раним. Но ни одна из этих черт сама по себе не могла объяснить ей, чем Айзенменгер был так притягателен для нее. Некоторые из качеств доктора (в первую очередь ранимость) должны были, скорее, оттолкнуть ее, но все вместе они составляли нечто целостное, что было гораздо больше суммы составляющих.
Елене пришлось признать, что Айзенменгер, знает он об этом или нет, обладал несомненной притягательностью.
Вздохнув, она прошла в свой кабинет. Она устала и хотела спать, но ее ждала работа.
Выйдя из ресторана, Джонсон и Айзенменгер расстались. Первый поехал домой, второй же направился к станции метро, чтобы добраться до центра. Ему надо было прикупить кое-что из одежды – Мари нанесла его гардеробу ощутимый урон. День уже клонился к вечеру, снова пошел дождь, и город окутала серая мгла. Опустив голову, чтобы ветер не дул в лицо, Айзенменгер брел по улице, думая о разных вещах, но в основном о Елене. Почему с ней так трудно? Или она становилась такой колючей только в его обществе? С Джонсоном, например, она держалась гораздо ровнее. Неужели она полагает, что стоит только ей хоть немного расслабиться, как ее неизбежно настигнут всевозможные несчастья – сексуальное домогательство, насилие, нравственное падение и преждевременная смерть? Что творится в ее душе?
Айзенменгер начал переходить улицу, протискиваясь между двумя припаркованными у тротуара автомобилями. При этом плащ его зацепился за какую-то железяку, торчавшую из-под крыла одного из автомобилей. Выругавшись, он отцепил плащ и застыл на месте как вкопанный.
Автомобиль был красного цвета.
Елена всеми силами пыталась заставить себя работать, но никак не могла вникнуть в суть довольно бессвязного изложения последней воли почившей миссис Анжелины Дьелафуа. Да и ветер совершенно некстати с такой силой швырял пригоршни дождя в окно, что казалось, какой-то великан плескает воду из гигантского ведра. Она не раз говорила с мистером Мортоном, старшим партнером фирмы, о плачевном состоянии оконных рам, но тот в подобных случаях неизменно отвечал, что фирма-де стеснена в средствах, да и вообще сейчас не до того. Елена включила электрокамин и настольную лампу, и в комнате стало, по крайней мере, уютнее.
Неожиданно она мысленно перенеслась в детство, в дом, где жила с родителями и братом. Это был большой старый дом, по которому гуляли сквозняки, а долгими зимними вечерами всех светильников оказывалось недостаточно, чтобы рассеять тени, прятавшиеся по углам. И тем ярче казались рождественские свечи, тем сильнее ощущалась царившая в доме атмосфера взаимной любви.
Очередной порыв ветра внезапно прогнал эти видения. Она опять была в конторе.
Возможно, это был и не ее автомобиль – мало ли в Лондоне красных машин с помятыми крыльями. Только он точно знал, что это машина Мари.
Возможно, она решила пройтись по магазинам. Только в этом месте практически не было магазинов.
Возможно, она назначила здесь кому-то свидание. Только почему-то она решила назначить свидание именно напротив конторы Елены Флеминг.
Он развернулся и быстро зашагал обратно. Потом побежал.
Елена перечитала завещание четырежды, но текст так и не стал вразумительнее. Документ гласил, что миссис Дьелафуа оставляет все свое имущество молочнику – за исключением холодильника, который она оставляет почтальону (очевидно, потому, что у молочника, по идее, уже имелся холодильник). Неудивительно, что родные усопшей опротестовали завещание. Вопрос заключался в том, можно ли доказать, что миссис Анжелина Дьелафуа действительно была психически больной и верила, что она Жанна д'Арк, что в правительство Англии проникли инопланетяне из галактики Уби-Джуби и что торшер иногда подает ей из угла гостиной весьма разумные советы.
Неожиданный грохот у входной двери заставил Елену подскочить. Это еще что за чертовщина? Грохот на секунду стих, но затем возобновился с новой силой, на этот раз сопровождаясь воплями. Может быть, в юридическую контору явился дух свихнувшейся миссис Дьелафуа?
Елена поднялась и осторожно подошла к двери. Она решила, что надо выяснить, кто к ней ломится, прежде чем вступать с этим кем-то в контакт. Медленно отперев замок, она осторожно выглянула наружу.
Джон Айзенменгер, насквозь промокший, колотил что было силы в дверь и что-то орал. Судя по выражению его лица, доктор пребывал в полнейшей панике. Что с ним случилось?
Она распахнула дверь и уже открыла было рот, чтобы выяснить, в чем дело, но тут вдруг слева от нее со звоном разбилось окно. Елена повернула голову, и в тот же миг кусок кирпича ударил ей в висок.
Чего Айзенменгер терпеть не мог, так это пунктов оказания первой помощи. Здесь людям приходится сталкиваться с беспощадностью профессии врача; именно здесь сосредоточилось все самое жестокое и бессердечное, что есть в человеке, именно здесь, где люди взывают о помощи, нет места благодарности и сочувствию. Последние несколько часов Айзенменгер провел в приемной, втиснувшись между пьяной дамой, то и дело испытывавшей рвотные позывы, и сидевшим на коленях у мамы маленьким мальчиком, фурункул на шее которого грозил вот-вот лопнуть.
Елена пострадала не сильно – удар сбил ее с ног и оглушил и она чуть не потеряла сознание. Убедившись, что голова женщины более или менее цела, Айзенменгер вызвал полицию. Вопреки протестам Елены он из предосторожности все же отвез ее в травматологический пункт. Если не считать шока и синяка, с ней все было в порядке, но сорокапятиминутное ожидание подействовало на нее примерно так же, как тот кирпич.
Какой-то маленький вертлявый человечек обратился в окошко регистратуры, находившееся неподалеку от Айзенменгера. Одет человечек был в дорогой костюм; а его лысевшую голову вместо шляпы украшали разбросанные там и сям пигментные пятна. Держался этот странный тип довольно робко.
Айзенменгер не обратил бы на него внимания, если бы не услышал произнесенную им фамилию: Флеминг. Когда женщина в окошке сообщила ему, что Елена Флеминг в данный момент находится у врача, человечек стал оглядываться в поисках свободного стула. Айзенменгер поднялся и подошел к нему, гадая, кто бы это мог быть.
– Прошу прощения. Вы хотите видеть Елену Флеминг? Меня зовут Джон Айзенменгер. Я привез ее сюда.
Лицо мужчины выразило понимание и участие. Обменявшись с Айзенменгером рукопожатием, он представился:
– Мортон. Кристофер Мортон, старший партнер фирмы.
Айзенменгер отвел его в угол приемной, где страждущих медицинской помощи было несколько меньше.
– Какое ужасное происшествие! – воскликнул мистер Мортон. – Просто кошмар! С вами все в порядке? Как Елена? Я помчался сюда сразу же, как только мне сообщили об этом. В конторе сейчас полиция…
Мортон продолжал картинно ужасаться и бомбардировать Айзенменгера дурацкими вопросами и столь же дурацкими соболезнованиями, изредка останавливаясь для того, чтобы набрать в легкие воздуха. Вклинившись в один из этих промежутков, Айзенменгер заверил его, что с Еленой ничего страшного не произошло.
– Это все кочевники.
Айзенменгер изобразил на лице удивление.
– Ну, бродяги. Цыгане. Мы вели их дело несколько месяцев назад. Елена защищала в суде молодую цыганку, которая насмерть задавила машиной велосипедиста. Вина ее была несомненной, и Елена ничего не могла поделать, женщина получила срок. С тех пор нашу контору непрерывно преследуют, грозят всеми мыслимыми и немыслимыми карами. Однажды ночью они уже побили камнями все окна.
Слушая его, Айзенменгер не знал, что и думать. Он-то сразу преисполнился уверенности, что это дело рук Мари. Полиции он, поколебавшись, все же не сообщил о своих подозрениях, а теперь вот этот человек излагал другую версию. Может, Мари тут и вправду ни при чем?
– Я сразу рассказал о том случае полиции. Их это очень заинтересовало.
Айзенменгер задумался. Возможно, это было просто совпадение, что автомобиль Мари оказался неподалеку – и, кстати, не так уж близко от конторы. В конце концов, это могло быть просто случайностью. Ни он сам, ни Елена Мари не видели. Подобные выходки вовсе не в ее духе.
Но тут он вспомнил свою предыдущую встречу с Мари.
Айзенменгер все не мог решить, рассказывать об этом полицейским или все-таки не стоит.
Мортон продолжал удрученно жужжать над ухом – хорошо хоть рук не заламывал.
Когда Елена вышла из кабинета врача, выглядела она довольно бледной. Рану на ее лбу обработали и заклеили бактерицидным пластырем, но ее одежда, всегда безупречная, теперь была забрызгана кровью. Женщина отыскала взглядом Айзенменгера и, заметив рядом Мортона, улыбнулась ему и удивленно приподняла брови, отчего полоски пластыря на лбу изогнулись дугой.
– Елена! Как вы себя чувствуете? Вы выглядите ужасно!
Мистер Мортон призывно распростер руки, но Елена не стала падать в его объятия, однако и не вырывалась, когда старший партнер фирмы обхватил ее за плечи.
– Спасибо, могло быть хуже.
– Эти проклятые кочевники! Я так и знал, что это добром не кончится.
Елена, казалось, не могла понять, о чем он говорит.
– Кочевники?
– Ну да! Кто же еще? Полиция завела дело, и я рассказал обо всех их безобразиях, но сомневаюсь, что они кого-нибудь поймают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67