Разве что предложить жалкое существование на руинах фамильного замка в обществе нескольких коров, лошадей, овец, чуть более многочисленной домашней птицы и громадного количества крыс и летучих мышей, а также трех человек прислуги: старого лакея, кухарки и девки для чёрных работ. Разве такого богатства она достойна! И почему он, как последний дурак, без памяти транжирил тёткино наследство, осыпая золотом каких-то мерзких куртизанок, швырял деньги циркачам и хористкам из оперы, раздаривал друзьям и врагам лучших лошадей, проигрывал в салонах дикие суммы, а выигранное оставлял на чай прислуге?! Да эта прислуга сейчас в десять раз богаче его. Кретин недоделанный!!!
Самокритику сам на себе виконт отработал, нечего сказать, очень даже добросовестно, но делу это мало помогло. Единственное спасение — Великий Алмаз — снова, и весьма настойчиво, стал вылезать на первый план. Если бы удалось им воспользоваться… Нет, теперь бы он уж не валял дурака, не транжирил деньги столь легкомысленно, а поместил бы их с умом и начал жить исключительно по средствам. Ведь эта девушка — настоящий ангел, а не какая-то капризная кокотка… Де Нуармон перебивался кое-как и не ходил в лохмотьях только благодаря разумному подходу своих заимодавцев. Те отлично понимали, что из вконец обанкротившегося должника все равно ничего не выжать, и предпочитали терпеливо дожидаться, когда его обстоятельства улучшатся. Выгодная женитьба виконту по-прежнему светила, и кредиторы даже сами подсовывали ему завидные партии, весьма огорчаясь при этом, что тот не хватается за вдову банкира, пусть не первой молодости, но зато купающуюся в роскоши и ещё очень даже на ходу. А у дочки виноторговца, миллионера, аж слюнки текут при виде такого жениха. Рано или поздно все равно сдастся и на что-нибудь из предложенного согласится. И в ожидании сей счастливой минуты виконта кормили и одевали в кредит. Даже собственного коня, заложенного за долги, де Нуармону разрешалось брать в случае необходимости.
Виконт теперь ежедневно доставал алмаз, разглядывал его часами, но по-прежнему боялся огласки.
Будучи абсолютно уверен, что в случае малейшего скандального душка он потеряет Клементину навсегда, молодой человек ни на что не мог решиться. Он так угрызался, что помрачнел, похудел и даже изменился в лице. И весьма вероятно, совсем бы загнулся или отмочил какую-нибудь несусветную глупость, не вмешайся вовремя судьба.
Судьба приняла форму дождя, который хлынул совершенно неожиданно. Виконт не раз мрачно торчал перед витриной ювелирного магазина, куда совсем не собирался заходить, так как ни на что ещё не решился, а вид всяких драгоценностей нервировал его до невозможности, — таким образом, можно сказать, занимался мазохизмом. На то, что происходит на небесах, внимания, естественно, не обращал, а посему дождь явился для него полнейшей неожиданностью. Молодой человек оглянулся, ища, куда бы спрятаться, и увидел закрытый экипаж графа Дембского, останавливающийся как раз напротив.
Граф тоже его заметил и пригласил сначала в карету, а затем и к себе домой.
Клементина отсутствовала, была где-то в гостях. Граф приказал подать вина, и оба уселись в салоне, ожидая её возвращения. Вечер у обоих — редкий случай — выдался свободный.
Граф Дембский на зрение не жаловался. Руки дочери у него просили множество раз с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать, и все возможные признаки бурных чувств были ему знакомы, в том числе и по собственному опыту. А посему он, разумеется, догадывался, чем это так тяжко болен виконт де Нуармон. Граф симпатизировал молодому человеку, знал его семью, высоко ценил его отца и в своё время был с последним очень дружен, а посему позволил себе проявить сочувствие, хотя ни в коей мере не собирался поощрять к каким бы то ни было признаниям. Просто хотел, чтобы тому стало легче.
Виконт же в только что разглядываемой витрине увидел рубиновые запонки, счастливым владельцем которых он сам некогда являлся. И сей предмет в очередной раз наполнил его горечью и отвращением к собственной персоне. Первое же доброе слово прорвало и так уже очень тонкую оболочку сдержанности и душевного равновесия.
— Вы, граф, имеете дело с последним дураком и скотиной, — заявил молодой человек. — Лучшее, что вы можете сделать, это вызвать прислугу и приказать вышвырнуть меня за дверь. Сам, добровольно, я не уйду. Характера не хватит. Я люблю мадемуазель Клементину страстно, безумно… Лучше признаться сразу, чтобы не было потом недоразумений. Но руки её у вас не прошу, не имею права, так же как не достоин признаться ей в своих чувствах. И все это меня убивает.
— Довольно своеобразная позиция, — мягко заметил граф. — Вас угнетает какая-то… гм… неприятность?
— Угнетает одна, и весьма существенная. Безденежье. Я лишился всего, я — нищий! И что делать, ума не приложу. Ведь не могу же я обречь на нищету женщину, которую люблю больше всего на свете, а жить без неё тоже не могу. Вы говорите, что я похудел, ничего удивительного: питаюсь в основном угрызениями совести, а это малокалорийная пища. Простить себе не могу, что был таким идиотом, недавно только… ну, уже почти три года… одумался и взглянул правде в глаза. Да, признаюсь, я подумывал о богатой женитьбе, но как только увидел вашу дочь, забыл обо всем на свете. Я скорее застрелюсь…
Граф Дембский был человеком уравновешенным и с большим чувством юмора. Столь драматичное признание его рассмешило, ибо финансовые проблемы, как препятствие в возможной женитьбе на Клементине, стояли на самом последнем месте.
— Вряд ли это будет лучшим выходом, — прервал он отчаянный монолог де Нуармона и подлил ему вина, тактично скрывая при этом своё веселье. — А что у вас, собственно, осталось? Ведь от любого состояния что-нибудь непременно остаётся.
— Осталось… — Слова виконта были полны горечи и сарказма. — Несколько коров и свиней… Женюсь на обожаемой женщине и осчастливлю тем, что ей предстоит кормить крупный рогатый и прочий скот…
— Я, упаси Бог, не хочу на вас давить, но должен сообщить, что моя дочь отлично умеет ходить за свиньями, — промолвил граф, с трудом сдерживая смех. Искренность и простота виконта явно свидетельствовали в его пользу. А сознание собственного материального благополучия, которое могло решить все проблемы, позволяло графу чувствовать себя уверенно и отлично развлекаться занятным разговором.
Де Нуармон открыл было рот, чтобы произнести очередную мрачную тираду, но промолчал, а затем с горечью заметил:
— Вы надо мной смеётесь. И правильно делаете.
— Даже и не думал.
— Но это невозможно. Мадемуазель Клементина и свиньи?!
— А также коровы, лошади и куры. Вам, юноша, не мешает поучиться истории и географии. Наша страна многое пережила, и было время, когда моя дочь в глухом лесу стерегла свиней, пряча их от врага. Иначе повстанцам в той местности нечем было бы питаться. А ещё случилось и так, что все мужчины из имения взялись за оружие и ушли, а женщинам пришлось несладко. Моя дочь доила коров и чистила лошадей. И, надо сказать, полученное ранее образование нисколько ей не помешало.
Де Нуармон уставился на графа как баран на новые ворота, стараясь переварить полученную информацию и решить, кто же из них так напился всего с трех бокалов вина.
— Боже правый… И что… Она и теперь любит этим заниматься?
— Во всяком случае не питает чрезмерного отвращения. Клементина девушка разумная и понимает, что такое необходимость. Хотя, конечно, не мечтает стать дояркой, как мне кажется. Правда, мужчине средних лет иногда бывает трудно понять молодую даму.
Виконт машинально отхлебнул вина и начал приходить в себя.
— Ваша дочь — сокровище со всех точек зрения, — категорично и печально заявил он. — Будь у меня хоть малейшая возможность… Ну, скажем, некоторая имеется, но весьма сомнительная… Я бы попытался… Вы видите, граф, я излишне откровенен, в обществе так не принято, но я пользуюсь привилегией беседы с другом, так как считаю вас своим другом… Ещё с тех пор, когда мне было восемь лет, а отец отзывался о вас с такой симпатией и уважением… Вот и сейчас я почти забыл, что говорю с человеком, который является отцом женщины, составляющей счастье и одновременно несчастье всей моей жизни…
— А что, собственно, заставило вас три года тому назад так изменить свой образ жизни? — снова прервал граф душеизлияния виконта. — Ведь тогда у вас ещё кое-что оставалось?…
Де Нуармон какое-то время боролся с искушением рассказать всю правду.
— Оставалось. И не только. Мне повезло выиграть в баккара значительную сумму. Столь значительную, что позволила мне продержаться до сих пор. А к тому же… Ну, что же… Поговорим как мужчина с мужчиной, ведь не думаете же вы, что я вёл монашеский образ жизни… Одна девушка… Простая девушка, даже не красавица, но полная очарования, умница… легко могла играть роль настоящей дамы…
По своему тогдашнему легкомыслию я готов был даже жениться на ней и считал это забавной шуткой.
Вероятно, я в ту пору достиг предела собственной глупости… Она погибла у меня на глазах под колёсами кареты в тот момент, когда казалась так близкой к цели всей своей жизни. Смерть погасила надежду в её глазах…
Знай виконт, что надежда в глазах Мариэтты была тесно связана с микстурой, которая ждала его в хрустальном графинчике, он, возможно, не столь трогательно вспоминал бы усопшую. Но поскольку не знал, то с чистой совестью мог излучать благородство и раскаяние.
— Я её не любил, — продолжал изливать душу молодой человек, — но был к ней очень привязан, и эта смерть меня потрясла. Никто ни о чем не знает. Все полагают — я образумился, чтобы выгодно жениться. На самом деле после первого шока я задумался, что же со мной происходит и к чему все это приведёт…
— По-моему, вы скорее заслуживаете одобрения, чем порицания, — задумчиво произнёс граф. — До меня доходили разные мнения на ваш счёт. Я и сам в молодости валял дурака и, если бы не смерть отца и необходимость вернуться на родину, вероятно, зашёл бы очень далеко. Хотя, с другой стороны, лучше бы мне растранжирить как можно больше, сейчас бы им нечего было отбирать.
— Если я правильно понимаю, у вас конфисковали все имущество?
— У меня — да. К счастью, у моей матушки кое-что осталось.
— Ну вот, вы сами видите… — Виконт с грустью вернулся к предыдущей теме. — У моих родителей тоже кое-что осталось. Можно считать это исходным пунктом — и не из такой малости работящие люди делали состояния. Засесть в деревне, лично ухаживать за свиньями, коровами и клочком виноградника, всю жизнь провести в тяжких трудах, и наверняка мои внуки снова станут богатыми людьми. Пожалуй, так я и сделаю вместо того, чтобы стреляться, но я никогда бы себе не простил, если б запряг в эту каторгу ангела…
— Вглядитесь-ка в себя самого хорошенько, — посоветовал граф, которого виконтовы метания снова начинали смешить. — Ангел ангелом, но вы-то сами живёте в трех комнатушках с одной только служанкой, с женой, которая сама кормит детей, так как не может позволить себе завести кормилицу, с двумя сменными жилетками и единственным немодным фраком, без оперы, визитов, экипажа?
Виконт тут же вспомнил, как живёт старый ростовщик, которому он задолжал огромные деньги, и в связи с чем однажды посетил его на дому.
— А разве обязательно жить в Париже? — с отвращением прервал он столь красочное описание графа. — Почему не в деревне? Мне даже нравится сельская жизнь, а фрак там нужен как рыбке зонтик.
А что до развлечений, то один конь, одно ружьё и красавица-жена — вполне достаточно. И вообще я мог бы отправиться в Америку и корчевать там дикие леса.
— Нет уж! — Граф Дембский был неумолим. — Я прошу представить себе жизнь скромного чиновника в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Самокритику сам на себе виконт отработал, нечего сказать, очень даже добросовестно, но делу это мало помогло. Единственное спасение — Великий Алмаз — снова, и весьма настойчиво, стал вылезать на первый план. Если бы удалось им воспользоваться… Нет, теперь бы он уж не валял дурака, не транжирил деньги столь легкомысленно, а поместил бы их с умом и начал жить исключительно по средствам. Ведь эта девушка — настоящий ангел, а не какая-то капризная кокотка… Де Нуармон перебивался кое-как и не ходил в лохмотьях только благодаря разумному подходу своих заимодавцев. Те отлично понимали, что из вконец обанкротившегося должника все равно ничего не выжать, и предпочитали терпеливо дожидаться, когда его обстоятельства улучшатся. Выгодная женитьба виконту по-прежнему светила, и кредиторы даже сами подсовывали ему завидные партии, весьма огорчаясь при этом, что тот не хватается за вдову банкира, пусть не первой молодости, но зато купающуюся в роскоши и ещё очень даже на ходу. А у дочки виноторговца, миллионера, аж слюнки текут при виде такого жениха. Рано или поздно все равно сдастся и на что-нибудь из предложенного согласится. И в ожидании сей счастливой минуты виконта кормили и одевали в кредит. Даже собственного коня, заложенного за долги, де Нуармону разрешалось брать в случае необходимости.
Виконт теперь ежедневно доставал алмаз, разглядывал его часами, но по-прежнему боялся огласки.
Будучи абсолютно уверен, что в случае малейшего скандального душка он потеряет Клементину навсегда, молодой человек ни на что не мог решиться. Он так угрызался, что помрачнел, похудел и даже изменился в лице. И весьма вероятно, совсем бы загнулся или отмочил какую-нибудь несусветную глупость, не вмешайся вовремя судьба.
Судьба приняла форму дождя, который хлынул совершенно неожиданно. Виконт не раз мрачно торчал перед витриной ювелирного магазина, куда совсем не собирался заходить, так как ни на что ещё не решился, а вид всяких драгоценностей нервировал его до невозможности, — таким образом, можно сказать, занимался мазохизмом. На то, что происходит на небесах, внимания, естественно, не обращал, а посему дождь явился для него полнейшей неожиданностью. Молодой человек оглянулся, ища, куда бы спрятаться, и увидел закрытый экипаж графа Дембского, останавливающийся как раз напротив.
Граф тоже его заметил и пригласил сначала в карету, а затем и к себе домой.
Клементина отсутствовала, была где-то в гостях. Граф приказал подать вина, и оба уселись в салоне, ожидая её возвращения. Вечер у обоих — редкий случай — выдался свободный.
Граф Дембский на зрение не жаловался. Руки дочери у него просили множество раз с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать, и все возможные признаки бурных чувств были ему знакомы, в том числе и по собственному опыту. А посему он, разумеется, догадывался, чем это так тяжко болен виконт де Нуармон. Граф симпатизировал молодому человеку, знал его семью, высоко ценил его отца и в своё время был с последним очень дружен, а посему позволил себе проявить сочувствие, хотя ни в коей мере не собирался поощрять к каким бы то ни было признаниям. Просто хотел, чтобы тому стало легче.
Виконт же в только что разглядываемой витрине увидел рубиновые запонки, счастливым владельцем которых он сам некогда являлся. И сей предмет в очередной раз наполнил его горечью и отвращением к собственной персоне. Первое же доброе слово прорвало и так уже очень тонкую оболочку сдержанности и душевного равновесия.
— Вы, граф, имеете дело с последним дураком и скотиной, — заявил молодой человек. — Лучшее, что вы можете сделать, это вызвать прислугу и приказать вышвырнуть меня за дверь. Сам, добровольно, я не уйду. Характера не хватит. Я люблю мадемуазель Клементину страстно, безумно… Лучше признаться сразу, чтобы не было потом недоразумений. Но руки её у вас не прошу, не имею права, так же как не достоин признаться ей в своих чувствах. И все это меня убивает.
— Довольно своеобразная позиция, — мягко заметил граф. — Вас угнетает какая-то… гм… неприятность?
— Угнетает одна, и весьма существенная. Безденежье. Я лишился всего, я — нищий! И что делать, ума не приложу. Ведь не могу же я обречь на нищету женщину, которую люблю больше всего на свете, а жить без неё тоже не могу. Вы говорите, что я похудел, ничего удивительного: питаюсь в основном угрызениями совести, а это малокалорийная пища. Простить себе не могу, что был таким идиотом, недавно только… ну, уже почти три года… одумался и взглянул правде в глаза. Да, признаюсь, я подумывал о богатой женитьбе, но как только увидел вашу дочь, забыл обо всем на свете. Я скорее застрелюсь…
Граф Дембский был человеком уравновешенным и с большим чувством юмора. Столь драматичное признание его рассмешило, ибо финансовые проблемы, как препятствие в возможной женитьбе на Клементине, стояли на самом последнем месте.
— Вряд ли это будет лучшим выходом, — прервал он отчаянный монолог де Нуармона и подлил ему вина, тактично скрывая при этом своё веселье. — А что у вас, собственно, осталось? Ведь от любого состояния что-нибудь непременно остаётся.
— Осталось… — Слова виконта были полны горечи и сарказма. — Несколько коров и свиней… Женюсь на обожаемой женщине и осчастливлю тем, что ей предстоит кормить крупный рогатый и прочий скот…
— Я, упаси Бог, не хочу на вас давить, но должен сообщить, что моя дочь отлично умеет ходить за свиньями, — промолвил граф, с трудом сдерживая смех. Искренность и простота виконта явно свидетельствовали в его пользу. А сознание собственного материального благополучия, которое могло решить все проблемы, позволяло графу чувствовать себя уверенно и отлично развлекаться занятным разговором.
Де Нуармон открыл было рот, чтобы произнести очередную мрачную тираду, но промолчал, а затем с горечью заметил:
— Вы надо мной смеётесь. И правильно делаете.
— Даже и не думал.
— Но это невозможно. Мадемуазель Клементина и свиньи?!
— А также коровы, лошади и куры. Вам, юноша, не мешает поучиться истории и географии. Наша страна многое пережила, и было время, когда моя дочь в глухом лесу стерегла свиней, пряча их от врага. Иначе повстанцам в той местности нечем было бы питаться. А ещё случилось и так, что все мужчины из имения взялись за оружие и ушли, а женщинам пришлось несладко. Моя дочь доила коров и чистила лошадей. И, надо сказать, полученное ранее образование нисколько ей не помешало.
Де Нуармон уставился на графа как баран на новые ворота, стараясь переварить полученную информацию и решить, кто же из них так напился всего с трех бокалов вина.
— Боже правый… И что… Она и теперь любит этим заниматься?
— Во всяком случае не питает чрезмерного отвращения. Клементина девушка разумная и понимает, что такое необходимость. Хотя, конечно, не мечтает стать дояркой, как мне кажется. Правда, мужчине средних лет иногда бывает трудно понять молодую даму.
Виконт машинально отхлебнул вина и начал приходить в себя.
— Ваша дочь — сокровище со всех точек зрения, — категорично и печально заявил он. — Будь у меня хоть малейшая возможность… Ну, скажем, некоторая имеется, но весьма сомнительная… Я бы попытался… Вы видите, граф, я излишне откровенен, в обществе так не принято, но я пользуюсь привилегией беседы с другом, так как считаю вас своим другом… Ещё с тех пор, когда мне было восемь лет, а отец отзывался о вас с такой симпатией и уважением… Вот и сейчас я почти забыл, что говорю с человеком, который является отцом женщины, составляющей счастье и одновременно несчастье всей моей жизни…
— А что, собственно, заставило вас три года тому назад так изменить свой образ жизни? — снова прервал граф душеизлияния виконта. — Ведь тогда у вас ещё кое-что оставалось?…
Де Нуармон какое-то время боролся с искушением рассказать всю правду.
— Оставалось. И не только. Мне повезло выиграть в баккара значительную сумму. Столь значительную, что позволила мне продержаться до сих пор. А к тому же… Ну, что же… Поговорим как мужчина с мужчиной, ведь не думаете же вы, что я вёл монашеский образ жизни… Одна девушка… Простая девушка, даже не красавица, но полная очарования, умница… легко могла играть роль настоящей дамы…
По своему тогдашнему легкомыслию я готов был даже жениться на ней и считал это забавной шуткой.
Вероятно, я в ту пору достиг предела собственной глупости… Она погибла у меня на глазах под колёсами кареты в тот момент, когда казалась так близкой к цели всей своей жизни. Смерть погасила надежду в её глазах…
Знай виконт, что надежда в глазах Мариэтты была тесно связана с микстурой, которая ждала его в хрустальном графинчике, он, возможно, не столь трогательно вспоминал бы усопшую. Но поскольку не знал, то с чистой совестью мог излучать благородство и раскаяние.
— Я её не любил, — продолжал изливать душу молодой человек, — но был к ней очень привязан, и эта смерть меня потрясла. Никто ни о чем не знает. Все полагают — я образумился, чтобы выгодно жениться. На самом деле после первого шока я задумался, что же со мной происходит и к чему все это приведёт…
— По-моему, вы скорее заслуживаете одобрения, чем порицания, — задумчиво произнёс граф. — До меня доходили разные мнения на ваш счёт. Я и сам в молодости валял дурака и, если бы не смерть отца и необходимость вернуться на родину, вероятно, зашёл бы очень далеко. Хотя, с другой стороны, лучше бы мне растранжирить как можно больше, сейчас бы им нечего было отбирать.
— Если я правильно понимаю, у вас конфисковали все имущество?
— У меня — да. К счастью, у моей матушки кое-что осталось.
— Ну вот, вы сами видите… — Виконт с грустью вернулся к предыдущей теме. — У моих родителей тоже кое-что осталось. Можно считать это исходным пунктом — и не из такой малости работящие люди делали состояния. Засесть в деревне, лично ухаживать за свиньями, коровами и клочком виноградника, всю жизнь провести в тяжких трудах, и наверняка мои внуки снова станут богатыми людьми. Пожалуй, так я и сделаю вместо того, чтобы стреляться, но я никогда бы себе не простил, если б запряг в эту каторгу ангела…
— Вглядитесь-ка в себя самого хорошенько, — посоветовал граф, которого виконтовы метания снова начинали смешить. — Ангел ангелом, но вы-то сами живёте в трех комнатушках с одной только служанкой, с женой, которая сама кормит детей, так как не может позволить себе завести кормилицу, с двумя сменными жилетками и единственным немодным фраком, без оперы, визитов, экипажа?
Виконт тут же вспомнил, как живёт старый ростовщик, которому он задолжал огромные деньги, и в связи с чем однажды посетил его на дому.
— А разве обязательно жить в Париже? — с отвращением прервал он столь красочное описание графа. — Почему не в деревне? Мне даже нравится сельская жизнь, а фрак там нужен как рыбке зонтик.
А что до развлечений, то один конь, одно ружьё и красавица-жена — вполне достаточно. И вообще я мог бы отправиться в Америку и корчевать там дикие леса.
— Нет уж! — Граф Дембский был неумолим. — Я прошу представить себе жизнь скромного чиновника в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77