Я последовала её примеру. Даже не поленилась встать и сходить за откатившейся стеклянной баночкой. Да и размяться хотелось, очень уж неудобно сидеть на полу, все члены одеревенели.
— Независимо от того, что здесь хранилось, — начала я, открывая баночку, — крем для лица или сапожный… Нет, чтоб мне лопнуть, это помада для волос. На, нюхни! Вот, написано: «Лучшая помада для волос прославленной лионской фирмы…» Кристина вырвала помаду у меня из рук. Легкомысленно вели мы себя, позабыли про отраву в соколах, а ведь и содержимое банки могло быть опасным. Да пусть и не отрава, пусть обычная помада. За прошедшие годы могла провоняться, тоже приятного мало.
— Я осторожно, — возразила сестра. — Да, факт, мужская помада для волос и не очень даже воняет. Помада — логично. Парень заботился о своей внешности, можно понять. Портсигар тоже не удивляет. Но вот это… Ну, думай, от какого изделия сохранились вот эти остатки?
И, указав пальцем на ракушечно-бархатный мусор в расстеленном на полу носовом платке, Крыська осмотрелась по сторонам.
— Шляпа? Да нет, ничего такого красного не попадалось, иначе наверняка бы запомнилось. Что-нибудь из одежды? Платье? Накидка?
— К тому же обшитая ракушечками, ведь они проколоты, явно иглой. Может, какой-нибудь кошелёк или старинная косметичка?
— Косметичка?! Тоже мне историк! — была шокирована Крыська.
— Да шучу, шучу, я просто так назвала, чтобы понятнее было. Ну кошелёк, сумочка к нарядному платью, мало ли что ещё…
— На кой черт губка и конский волос для изготовления сумочки?
— Понятия не имею. А тут ещё все осложняется остальными предметами, чисто мужскими. И портсигар, и помада принадлежали мужику…
— …но тут встретилась баба, эта его невеста. И по собственному почину могла подложить ему в саквояж от себя на память. И тогда считай, саквояж не чисто мужской, а двуполый. И все было бы ясно, если бы не это!
Кристина потрясла замочком с ключиком. Естественно, я тут же вырвала его из рук сестры. Удивительное дело, устройство действовало, ключик свободно проворачивался в замке, дужка легко проходила в петли саквояжа и запирала его.
— Меня тоже заинтриговал этот предмет, — призналась я. — Только вот никак не понять почему. Обычно вот такие ключики являются преддверием к какой-то загадке, какой-то тайне. Попадётся такой ключик — значит, следует искать то, что он запирает. А тут другой случай.
— Найди мы просто ключик, и в самом деле бросилась бы искать что-нибудь маленькое и запертое, не лежи тут рядышком замочек. Что бы это значило?
Я поднапряглась. Вот замочек, вот ключик, вот петли под этот замок. Ну и что дальше? Ещё раз внимательно оглядела замочек.
— Гляди, вроде бы он поновее петель. Выглядит совсем новеньким, недавно купленным!
— У новенького, недавно купленного замка было бы как минимум два ключа, а тут только один, — возразила Кристина.
— Ну, тогда не знаю, что ещё придумать. Но уверена — были веские причины так старательно сохранить этот саквояжик с его странным содержимым.
— Хорошо бы знать ещё, у кого именно были столь веские причины, — недовольно заявила сестра. — Не надо было нам так это все лапать. На предметах могли сохраниться отпечатки пальцев, и если собрать их, то есть отпечатки, со всех этих коробок, мебели, бумаг и так далее… Электроника делает чудеса! Наверняка мы смогли бы выделить пальчики прабабки, невесты и этого паршивца, помощника ювелира. А ты сразу хвать за портсигар и ну его ощупывать! А вот на нем отпечатки пальцев наверняка сохранились. Теперь все пропало. Эх!
Я разозлилась:
— Ну что ты несёшь! За сто лет наверняка эти вещи не раз трогали, с мебели стирали пыль и так далее. Какие уж тут отпечатки?
— Ладно, давай условимся: в дальнейших поисках непременно обращать внимание на все предметы, сделанные из вот такого красного бархата. Ну, ту самую гипотетическую косметичку-сумочку. Полагаю, её трудно проглядеть, бархат такой яркий.
— Э, сколько лет прошло. Эти куски лежали спрятанные, потому и не выцвели, а косметичка могла пообноситься, пообтереться, из ярко-красной могла стать серовато-розовой. И вообще, это может быть вовсе и не косметичка, а что-нибудь другое. Так что я скорее настроилась бы уж на ракушки, тем время нипочём.
Ракушки нас примирили, решили в дальнейших поисках ориентироваться именно на них. Я аккуратно сложила в платок наши находки — обрывки красного бархата, ракушечки, кусочки губки с налипшим конским волосом, завязала все в узелок, как было раньше, и сложила в саквояжик все бывшие в нем предметы. Поднимая с пола узелок, обнаружила под ним сложенную вчетверо бумажку. Как-то мы её не заметили, когда она выпала вместе со всем барахлом.
И опять мы с Кристиной со вспыхнувшей вновь надеждой схватили бумажку. Это оказалась расписка. «Я, виконт де Пусак, подтверждаю настоящей получение своего браслета с выгравированной надписью…» А вот и не получил, подписи виконта на расписке не было, видно, ювелир, посылая к заказчику своего помощника, расписку заготовил заранее.
— Что ж, вот ещё одно доказательство того, что эта сумка — тот самый, упоминаемый многими свидетелями, жёлтый саквояжик Шарля Трепона. Никаких сомнений!
Усталые, мы наконец встали с пола. Саквояжик я забрала к себе в спальню. Так уж повелось, мне вменялось в обязанность заботиться о всех старинных предметах, имеющих историческую ценность, а саквояжик и его содержимое несомненно были очень ценным историческим памятником.
* * *
Ближе к вечеру, когда мы с сестрой пили кофе на застеклённой веранде, в широко распахнутую дверь постучался старик-камердинер. Он был уже в своём нормальном виде, без белого тюрбана на седой голове. Освоившийся с тем, что нас двое, камердинер уже не обращался в пространство между нами, как в первые дни нашего пребывания в замке, а нормально смотрел то на Кристину, то на меня. Высокопарно извинившись, старик попросил у высокородных мадемуазелей разрешения сообщить нечто важное.
Разумеется, высокородные мадемуазели тут же разрешили, причём Кристина добавила:
— Только вы, Гастон, сначала сядьте. Нечего стоять перед нами, тем более что вы ещё не окрепли после травмы.
— Ни в коем случае! — с силой возразил камердинер. — Не пристало мне…
— Ещё как пристало! — оборвала его Крыська. — Иначе и разговаривать с вами не будем. Я, например, все равно бы ничего не поняла, думая лишь о том, что вам стоять вредно.
И поскольку Гастон все ещё колебался, Крыська рявкнула:
— Прошу немедленно сесть!
Должно быть, в этот момент Кристина показалась камердинеру вылитой старой графиней, распоряжения которой он привык выполнять не рассуждая. Вот и теперь Гастон сразу перестал возражать и немедленно сел. Правда, не к столу присел, избави бог, а в сторонке, на краешке стоящего у стены кресла.
Желая поощрить старика, мы произнесли: «Слушаю». Получилось в один голос.
Гастон откашлялся и приступил к делу.
— Так вот, милостивые мадемуазели, я этого бандита опознал. А не признался полиции потому, что не её это дело, а ваше, фамильное. Когда негодяй бросился на меня, я успел рассмотреть его лицо, да и ещё раньше, до этого, как только вошёл в комнату, а он стоял к двери спиной и рылся в туалетном столике графини, так я его со спины признал, потому как очень он приметный вот тут, в плечах.
Желая показать, где именно мерзавец приметный, старый камердинер выразительно повёл плечами, как это делают испанские танцовщицы. И замолк, ожидая нашей реакции.
Не пристало старика разочаровывать, и реакцию мы выдали самую бурную, словно бы не догадывались раньше ни о чем.
— Так кто же это был? — опять дуэтом вскричали мы.
— Да тот самый американец, который сюда приходил, в замок, — ответил очень довольный камердинер. — Милостивые мадемуазели его ещё на целый день в библиотеку запустили. На два дня! А он и раньше бывал в замке, ещё когда госпожа графиня была жива.
— Ну вот, видишь! — почему-то торжествующе крикнула мне сестра, а камердинер удовлетворённо кивнул, словно чего-то такого и ждал от нас.
— А дальше что было? — спросила я.
— Госпожа графиня велела мне быть особенно внимательным и сразу же доложить ей, если тот снова появится, но его больше не было. Несколько лет не появлялся.
Старик замолк, подсчитывая что-то про себя, и продолжал:
— Да, лет шесть как не появлялся. А вот теперь опять приехал. Не очень изменился. Можно сказать, совсем не изменился.
— А вас не узнал? — удивилась я. — При встрече с вами, когда легально пришёл в замок?
Старик вроде бы смешался, но превозмог себя. По нему было видно, решил говорить правду, и только правду.
— Не признал. И по двум причинам. Во-первых, в те времена в замке было много прислуги и он больше имел дело с лакеем. Да и я… Так и быть, признаюсь. И я в те годы выглядел иначе. Боялся, как бы госпожа графиня не сочла меня слишком старым и не отправила на покой, вот и старался выглядеть помоложе. Волосы у меня тогда были чёрные, да и одевался, и держался соответственно. Так что он запросто мог спутать меня с лакеем, Бернардом, тот тоже был брюнетом. Лакея давно уволили. Но это ещё не все.
— А что ещё? — пришла на помощь старику Кристина, видя, что тот не знает, как лучше приступить к рассказу.
Обе мы слушали камердинера с нескрываемым интересом; старик, заметив это, разошёлся, от первоначальной скованности и следа не осталось. Теперь он рассказывал живо, с огоньком.
— Вот, значит, какое дело. Милостивые мадемуазели наверняка знают — прислуге всегда все известно, больше, чем ей положено, да только она помалкивает. Я же… Ведь я здесь, в замке, и родился, ещё в первую войну, мать моя здесь ключницей работала. Она хорошо помнила высокородную графиню Клементину. Матери моей и двадцати лет не было, когда здесь, в замке, разыгрались важные события. В ту пору скоропостижно скончались их милость, виконт де Пусак, Гастоном, как и меня, звали, пусть ему земля будет пухом. Трагической смертью помер! У госпожи графини тогда в замке проживала её внучка, леди Юстина Блэкхилл, тогда ещё молодая девушка и фамилии этой ещё не носила. Так она с превеликой поспешностью туда-сюда ездила, а госпожа графиня с полицией общалась. Какой-то важный полицейский комиссар приезжал к ней в замок. Обо всем этом матушка не раз мне рассказывала, особенно в старости, ей все её молодые годы вспоминались. Вот я и запомнил. Да только не в этом дело.
Кристина сорвалась с места.
— Ну нет! Такие прекрасные истории нельзя слушать всухомятку! Сейчас принесу вино!
И она умчалась прежде, чем несчастный камердинер осознал, что произошла чудовищная вещь, просто скандал в благородном семействе: высокородная дама обслуживает его, слугу! Побагровев, бедняга вскочил с места, что-то бормоча, и собирался броситься вслед за Кристиной на своих старых, разбитых ногах. Пришлось чуть ли не силой усадить старика на место.
— Ну уж нет, господин Гастон, не для того мы с сестрой разведали самое лучшее винцо в этом замке, чтобы теперь оставлять его здесь на произвол судьбы. Ещё неизвестно, кому оно может достаться, так что мы решили его сами прикончить. И вы нам немного поможете. А ваши воспоминания, безусловно, достойны самого прекрасного вина!
Не знаю, насколько мои уговоры убедили бы верного слугу, да Кристина, к счастью, обернулась быстро, и Гастону ничего не оставалось, как принять участие в торжестве, причиной которого стал он сам, и выпить бокал чудесного вина. Впрочем, спокойно выпить ему не дали.
— Ну! — торопила старика Кристина. — Остановились вы на том, что обо всем этом рассказывала вам ваша матушка и не в этом дело. Так в чем же?
Старик послушно отставил благородный напиток и продолжил рассказ:
— Так получилось, что моя покойная матушка была в приятельских отношениях с горничной мадемуазель Юстины, Лизелоттой, вот, даже имя запомнилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77