Я стоял у подножия лестницы, и на некотором расстоянии справа от меня распахнулась дверь с надписью «Куратор». Наконец меня охватило невыразимое чувство облегчения – передо мной стоял хозяин музея.
Хотя я никогда не видел фотографий мистера Уэйда, те, кто знали его лично, обращали внимание на две особенности его облика: невысокий рост и длинные седые усы. Я был готов к встрече с человеком небольшого роста (что я и увидел) и с длинными усами (которые я тоже увидел), но для меня полной неожиданностью явились роскошные светлые бакенбарды, которые спускались ему на грудь, придавая мистеру Уэйду величественный и даже возвышенный облик. Седые волосы и такие же бакенбарды обрамляли лицо, на котором сказались следы времени, но очень живые темные глаза смерили меня взглядом с головы до ног. Откровенно говоря, и поза, и достоинство, с которым он предстал передо мной, напомнили мне короля Лира, каким его много лет назад изображал сэр Генри Ирвинг. Я совершенно остолбенел, когда увидел, как сей достопочтенный джентльмен рассеянно извлек из кармана губную гармонику – да, сэр Герберт, именно ее, поднес инструмент к губам и задумчиво стал извлекать ряд звуков, которые принято называть «пройтись по гамме».
Я заметил, что при упоминании о губной гармонике, сэр Герберт, вы снова вздрогнули. Если не ошибаюсь, вы пробормотали «Джерри». Догадываюсь, о чем может идти речь, поскольку мне рассказывали, что у Скотленд-Ярда есть список всех известных преступников с перечнем их особенностей, имеющих отношение к преступлениям. И возможно, вы сразу же сможете ткнуть пальцем в человека, которого выдает слабость играть на губной гармонике, когда он замышляет грабеж или убийство, подобно тому как доктор Кьянти из «Кинжала судьбы» (йотом меня осенило) играл на тромбоне. Но к сожалению, в тот момент мне не пришло в голову, что я оказался прямо в логове отпетых преступников. Увы, сэр! Будучи проинформированным о некоторой эксцентричности мистера Уэйда, я предположил, что его пристрастие к губной гармонике – одна из тех маленьких слабостей, что присущи людям со строго научным складом ума. Так, например, мой друг доктор Мактэвиш из университета, ученый и во всех смыслах образцовый джентльмен, имеет порочную привычку ходить в кинематограф и оглушительно хохотать, когда кто-то получает в физиономию кремовый торт. Поэтому я не выказал особого удивления, даже когда владелец музея обратился ко мне с определенной резкостью.
– Вы запоздали, – ткнул он в мою сторону губной гармоникой. – Почему вы тут болтались без дела и с кем разговаривали? Нам пора приниматься за работу. Черт побери, вы опоздали, и у нас осталось всего полчаса. Идите сюда. Скорее!
Его поведение теперь изменилось и носило возбужденный характер, в котором, как мне показалось, не было никакой необходимости, ибо его можно было принять за плохое воспитание. Двигался он с легкостью и подвижностью, даже странными для человека его возраста.
– Примите мои искренние сожаления, мистер Уэйд, – с изысканной вежливостью обратился я к нему, – если моя небольшая неточность доставила вам какие-то неудобства. Признаюсь, я надеялся, что наша первая встреча будет носить более теплый характер.
С той же легкостью, что-то пробормотав про себя, он пересек комнату и устроился за большим столом. Я заметил, что перед ним лежала какая-то маленькая книга, а рядом с ней стояла пепельница, полная окурков, один из которых, лежавший на краю, еще дымился. Небрежно сунув его в рот, что могло угрожать его выдающимся усам, он показал пальцем на одну из страниц книги.
– Да-да, – сказал он. – Я не собирался обижать вас, но это дело должно пройти как можно лучше.
До меня, сэр Герберт, не дошел зловещий смысл слова «дело»; взгляд моего хозяина внезапно стал строгим и угрожающим, и он произнес следующие слова по-арабски: «Иа онба-ши ирга'енте би'д-деуртена 'л ва кол л'иль юзбаши хикнадар эль-имдадиях ягги хекна бильгхар!» Что, если слух не обманывал меня, значило следующее: «Мчись назад, капрал, и скажи капитану, чтобы он на рысях шел на подмогу!»
Мне оставалось только молча глядеть на него.
– Мой дорогой сэр, – наконец отозвался я, – вас кто-то ввел в заблуждение. Я не военный и никогда не был…
– Не та страница, – резко сказал этот чудной человек. Яростно попыхивая сигаретой, он склонился над книгой. – Эта чертова грамматика, – прошу прощения, сэр Герберт, но я стараюсь быть предельно точным, пусть даже мне это и неприятно, – эта чертова грамматика никуда не годится. Спешиться и открыть огонь! В седло – и перестроиться! Второму эскадрону прикрыть левый фланг! Не то. Конечно, очень вдохновенно и волнующе, но вести светский разговор довольно трудно. Ага, вот оно! – Что-то пробормотав про себя, он снова уставился на меня пронизывающим взглядом и спросил по-арабски: – Скажи, друг, знаешь ли ты лавку Гасана, золотых дел мастера, что рядом с полицейским участком, которую ограбили прошлой ночью? Отвечай по-английски.
На секунду мне показалось, что забрезжил какой-то свет.
– Не потому ли, что вас ограбили, мистер Уэйд, – спросил я, – вы пребываете в таком возбужденном состоянии? В таком случае я вас охотно понимаю. В каком городе находится лавка Гасана, золотых дел мастера?
– Не важно, в каком городе, – не без раздражения ответил мой хозяин. – Понимаете ли вы, что я говорю, – вот в чем дело! Превосходно. В любом случае Сэм проверит вас – Сэм Бакстер изображает персидскую шишку, напялив эту шляпу из мюзик-холла, – вы уже с ним говорили, когда появились здесь, а Сэм просто потрясающе булькает по-арабски. Что касается меня, могу со всей серьезностью заверить, что со мной все оки-доки.
Мне постоянно приходится делать над собой усилие, сэр Герберт, чтобы точно воспроизводить по памяти тот удивительный и грубый поток слов, который с пугающей меня непринужденностью исходил из уст уважаемого ученого. Словно ветхозаветный патриарх вдруг пустился танцевать джигу. Но все мое предыдущее уважение и преклонение было смыто, как волной, следующими словами моего хозяина, который, величественно поднявшись с кресла, с грохотом ударил кулаком по столу.
– Все в порядке, кроме одной вещи! – заорал он. – Где ваши бакенбарды?
– Бакенбарды? – переспросил я, не веря своим ушам.
– Тьфу, пропасть! У вас должны были быть бакенбарды! – завопил он тоном, из которого я понял, что хозяин находится в крайней степени раздражения. – Хоть кто-нибудь слышал об ученом из Азии без бакенбардов? Господи, да в Британском музее есть старик, который отрастил их до колен. «Положа руку на сердце, заверяю вас, Лаутон, мой мальчик, что такого бобра вы могли встретить только в зоопарке Уипснейд».
– Но я не ношу бакенбарды.
– Знаю, – терпеливо согласился мой хозяин. – Вот поэтому-то я и сетую. Но вы должны были обзавестись бакенбардами. Хотя, – воскликнул он, словно его внезапно осенило, – хотя вот… возьмете мои!
Еще через несколько секунд, сэр Герберт, пришел конец моему ослеплению и я с сокрушением увидел то, что предстало передо мной в этом дьявольском логове. Тем не менее я потерял дар речи и способность логично рассуждать, когда увидел, как пальцы моего хозяина скользнули по скулам. Он пересек комнату и открыл двери, за которыми размещался небольшой туалет. Глядя в зеркало над рукомойником, он аккуратно снял со скул и челюстей бакенбарды, которые держались с помощью какой-то клейкой субстанции.
– Сидите на месте, – приказал он, – а я их вам прилажу.
Он снова смочил бакенбарды, которые оказались лучшим театральным реквизитом; можно было ручаться, что они обманули бы самого Шерлока Холмса…
– Откровенно говоря, я так и не мог решить, цеплять ли мне их, – услышал я, – ибо мне не нравилась сама идея. Как вы понимаете, сегодня вечером я должен играть роль старика – самого Джеффри – поскольку, естественно, мы с ним похожи. Но Ринки Батлер всегда пересаливает, и на тот случай, если жертва заметит, что я куда моложе, он решил сделать из меня какого-то зародыша Санта-Клауса. Мне кажется, парик просто классный, не так ли? Вы берите бакенбарды, а я оставлю усы. Они вам не понадобятся. Конечно, специалист вы опытный, и я не должен предупреждать, что в любом случае лицо у вас должно оставаться невозмутимым – и воздержитесь от улыбок, когда убийца примется за дело. Пока не появились остальные, я хочу украсить вас бакенбардами. Они там наверху готовят гроб.
Я оцепенел от ужаса. Признаю это, совершенно не стыдясь. Наконец-то до меня во всем объеме дошел смысл происходящих тут событий, и я понял то, что давно должен был понять, ибо точно такая же ситуация описана в «Кинжале судьбы». Без всякого намерения святотатствовать я всегда буду считать даром Провидения тот момент, когда полицейский роман попал мне в руки. Об отдельных деталях этого заговора я еще не мог судить, но в целом все было ясно: музей попал в руки банды отчаянных преступников, которые воспользовались отсутствием мистера Уэйда и загримировали под него своего главаря (припоминаю, что таков был любимый прием ужасного доктора Кьянти). Музею угрожало не только ограбление, но, вполне возможно, оказавшийся в нем человек со стороны попал в ловушку и будет убит – то ли из опасений, что он может выдать эту шайку, то ли из-за драгоценных рубинов и алмазов, которыми был украшен. На мгновение мне стало плохо при мысли, что этой жертвой могу оказаться и я, а наградой преступникам послужит драгоценное первое калькуттское издание 1814 года, которое я продолжал прижимать к груди.
И все же по кратком размышлении я пришел к выводу, что сия чаша может меня миновать. Совершенно очевидно, что меня по ошибке приняли за какого-то отъявленного преступника, у которого было много кличек – так, играющий роль моего хозяина с непринужденной веселостью, от которой стыла кровь в жилах, три раза называл меня тремя разными именами – Чарльз Лаутон, Уоллес Берри и Джордж Арлисс, – и в силу подлинной иронии судьбы мне в этом нечестивом деле придется изображать ученого-востоковеда.
Тем не менее что мне оставалось делать? Неужели в ситуации, чреватой неподдельной опасностью, я мог рискнуть прорваться сквозь строй этих головорезов и, сбежав, поднять Летучий отряд? Вы без труда поймете, что такой поступок ничего бы не дал. И более того! Сэр Герберт, рассказываю об этом со стыдом, смешанным с греховной гордостью; вместе со страхом во мне росло чувство, с коим я доселе не был знаком. Сердце учащенно билось, почувствовав приток давно забытой крови горцев, которая дает себя знать и зовет в бой в час опасности. Неужели я должен был покорно позволить, чтобы эти злодеи ограбили мистера Уэйда и убили этого безобидного незнакомца? Нет! Ради всех святых, нет! – громовым голосом произнес доктор Иллингуорд, внезапно вскакивая со стула и размахивая руками, как ветряная мельница в урагане. На столе стояла фотография моей жены в рамке, и она улетела к другой стене. Он был в таком возбуждении, что даже не извинился, но наконец взял себя в руки и понизил голос: – Очень хорошо. Я буду наблюдать. Я буду ждать. Я изображу, будто я в самом деле скромный ученый-востоковед. Пусть даже меня обуревали и тревожили сильные чувства, я забросаю главаря хитрыми вопросами, пока не уясню все подробности заговора – в точности как ваш детектив из Скотленд-Ярда в «Кинжале судьбы», а после этого придумаю, как их можно расстроить.
Хотя я довольно долго рассказываю о своем умственном состоянии, все эти соображения промелькнули в долю мгновения. Главарь, злобно хихикая, пересек комнату (его бритый подбородок под огромными усами придавал ему подчеркнуто зловещий вид) и приготовился наклеить мне фальшивые бакенбарды. Хотя все мое существо содрогнулось от его прикосновения, я напрягся и не издал ни слова жалобы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Хотя я никогда не видел фотографий мистера Уэйда, те, кто знали его лично, обращали внимание на две особенности его облика: невысокий рост и длинные седые усы. Я был готов к встрече с человеком небольшого роста (что я и увидел) и с длинными усами (которые я тоже увидел), но для меня полной неожиданностью явились роскошные светлые бакенбарды, которые спускались ему на грудь, придавая мистеру Уэйду величественный и даже возвышенный облик. Седые волосы и такие же бакенбарды обрамляли лицо, на котором сказались следы времени, но очень живые темные глаза смерили меня взглядом с головы до ног. Откровенно говоря, и поза, и достоинство, с которым он предстал передо мной, напомнили мне короля Лира, каким его много лет назад изображал сэр Генри Ирвинг. Я совершенно остолбенел, когда увидел, как сей достопочтенный джентльмен рассеянно извлек из кармана губную гармонику – да, сэр Герберт, именно ее, поднес инструмент к губам и задумчиво стал извлекать ряд звуков, которые принято называть «пройтись по гамме».
Я заметил, что при упоминании о губной гармонике, сэр Герберт, вы снова вздрогнули. Если не ошибаюсь, вы пробормотали «Джерри». Догадываюсь, о чем может идти речь, поскольку мне рассказывали, что у Скотленд-Ярда есть список всех известных преступников с перечнем их особенностей, имеющих отношение к преступлениям. И возможно, вы сразу же сможете ткнуть пальцем в человека, которого выдает слабость играть на губной гармонике, когда он замышляет грабеж или убийство, подобно тому как доктор Кьянти из «Кинжала судьбы» (йотом меня осенило) играл на тромбоне. Но к сожалению, в тот момент мне не пришло в голову, что я оказался прямо в логове отпетых преступников. Увы, сэр! Будучи проинформированным о некоторой эксцентричности мистера Уэйда, я предположил, что его пристрастие к губной гармонике – одна из тех маленьких слабостей, что присущи людям со строго научным складом ума. Так, например, мой друг доктор Мактэвиш из университета, ученый и во всех смыслах образцовый джентльмен, имеет порочную привычку ходить в кинематограф и оглушительно хохотать, когда кто-то получает в физиономию кремовый торт. Поэтому я не выказал особого удивления, даже когда владелец музея обратился ко мне с определенной резкостью.
– Вы запоздали, – ткнул он в мою сторону губной гармоникой. – Почему вы тут болтались без дела и с кем разговаривали? Нам пора приниматься за работу. Черт побери, вы опоздали, и у нас осталось всего полчаса. Идите сюда. Скорее!
Его поведение теперь изменилось и носило возбужденный характер, в котором, как мне показалось, не было никакой необходимости, ибо его можно было принять за плохое воспитание. Двигался он с легкостью и подвижностью, даже странными для человека его возраста.
– Примите мои искренние сожаления, мистер Уэйд, – с изысканной вежливостью обратился я к нему, – если моя небольшая неточность доставила вам какие-то неудобства. Признаюсь, я надеялся, что наша первая встреча будет носить более теплый характер.
С той же легкостью, что-то пробормотав про себя, он пересек комнату и устроился за большим столом. Я заметил, что перед ним лежала какая-то маленькая книга, а рядом с ней стояла пепельница, полная окурков, один из которых, лежавший на краю, еще дымился. Небрежно сунув его в рот, что могло угрожать его выдающимся усам, он показал пальцем на одну из страниц книги.
– Да-да, – сказал он. – Я не собирался обижать вас, но это дело должно пройти как можно лучше.
До меня, сэр Герберт, не дошел зловещий смысл слова «дело»; взгляд моего хозяина внезапно стал строгим и угрожающим, и он произнес следующие слова по-арабски: «Иа онба-ши ирга'енте би'д-деуртена 'л ва кол л'иль юзбаши хикнадар эль-имдадиях ягги хекна бильгхар!» Что, если слух не обманывал меня, значило следующее: «Мчись назад, капрал, и скажи капитану, чтобы он на рысях шел на подмогу!»
Мне оставалось только молча глядеть на него.
– Мой дорогой сэр, – наконец отозвался я, – вас кто-то ввел в заблуждение. Я не военный и никогда не был…
– Не та страница, – резко сказал этот чудной человек. Яростно попыхивая сигаретой, он склонился над книгой. – Эта чертова грамматика, – прошу прощения, сэр Герберт, но я стараюсь быть предельно точным, пусть даже мне это и неприятно, – эта чертова грамматика никуда не годится. Спешиться и открыть огонь! В седло – и перестроиться! Второму эскадрону прикрыть левый фланг! Не то. Конечно, очень вдохновенно и волнующе, но вести светский разговор довольно трудно. Ага, вот оно! – Что-то пробормотав про себя, он снова уставился на меня пронизывающим взглядом и спросил по-арабски: – Скажи, друг, знаешь ли ты лавку Гасана, золотых дел мастера, что рядом с полицейским участком, которую ограбили прошлой ночью? Отвечай по-английски.
На секунду мне показалось, что забрезжил какой-то свет.
– Не потому ли, что вас ограбили, мистер Уэйд, – спросил я, – вы пребываете в таком возбужденном состоянии? В таком случае я вас охотно понимаю. В каком городе находится лавка Гасана, золотых дел мастера?
– Не важно, в каком городе, – не без раздражения ответил мой хозяин. – Понимаете ли вы, что я говорю, – вот в чем дело! Превосходно. В любом случае Сэм проверит вас – Сэм Бакстер изображает персидскую шишку, напялив эту шляпу из мюзик-холла, – вы уже с ним говорили, когда появились здесь, а Сэм просто потрясающе булькает по-арабски. Что касается меня, могу со всей серьезностью заверить, что со мной все оки-доки.
Мне постоянно приходится делать над собой усилие, сэр Герберт, чтобы точно воспроизводить по памяти тот удивительный и грубый поток слов, который с пугающей меня непринужденностью исходил из уст уважаемого ученого. Словно ветхозаветный патриарх вдруг пустился танцевать джигу. Но все мое предыдущее уважение и преклонение было смыто, как волной, следующими словами моего хозяина, который, величественно поднявшись с кресла, с грохотом ударил кулаком по столу.
– Все в порядке, кроме одной вещи! – заорал он. – Где ваши бакенбарды?
– Бакенбарды? – переспросил я, не веря своим ушам.
– Тьфу, пропасть! У вас должны были быть бакенбарды! – завопил он тоном, из которого я понял, что хозяин находится в крайней степени раздражения. – Хоть кто-нибудь слышал об ученом из Азии без бакенбардов? Господи, да в Британском музее есть старик, который отрастил их до колен. «Положа руку на сердце, заверяю вас, Лаутон, мой мальчик, что такого бобра вы могли встретить только в зоопарке Уипснейд».
– Но я не ношу бакенбарды.
– Знаю, – терпеливо согласился мой хозяин. – Вот поэтому-то я и сетую. Но вы должны были обзавестись бакенбардами. Хотя, – воскликнул он, словно его внезапно осенило, – хотя вот… возьмете мои!
Еще через несколько секунд, сэр Герберт, пришел конец моему ослеплению и я с сокрушением увидел то, что предстало передо мной в этом дьявольском логове. Тем не менее я потерял дар речи и способность логично рассуждать, когда увидел, как пальцы моего хозяина скользнули по скулам. Он пересек комнату и открыл двери, за которыми размещался небольшой туалет. Глядя в зеркало над рукомойником, он аккуратно снял со скул и челюстей бакенбарды, которые держались с помощью какой-то клейкой субстанции.
– Сидите на месте, – приказал он, – а я их вам прилажу.
Он снова смочил бакенбарды, которые оказались лучшим театральным реквизитом; можно было ручаться, что они обманули бы самого Шерлока Холмса…
– Откровенно говоря, я так и не мог решить, цеплять ли мне их, – услышал я, – ибо мне не нравилась сама идея. Как вы понимаете, сегодня вечером я должен играть роль старика – самого Джеффри – поскольку, естественно, мы с ним похожи. Но Ринки Батлер всегда пересаливает, и на тот случай, если жертва заметит, что я куда моложе, он решил сделать из меня какого-то зародыша Санта-Клауса. Мне кажется, парик просто классный, не так ли? Вы берите бакенбарды, а я оставлю усы. Они вам не понадобятся. Конечно, специалист вы опытный, и я не должен предупреждать, что в любом случае лицо у вас должно оставаться невозмутимым – и воздержитесь от улыбок, когда убийца примется за дело. Пока не появились остальные, я хочу украсить вас бакенбардами. Они там наверху готовят гроб.
Я оцепенел от ужаса. Признаю это, совершенно не стыдясь. Наконец-то до меня во всем объеме дошел смысл происходящих тут событий, и я понял то, что давно должен был понять, ибо точно такая же ситуация описана в «Кинжале судьбы». Без всякого намерения святотатствовать я всегда буду считать даром Провидения тот момент, когда полицейский роман попал мне в руки. Об отдельных деталях этого заговора я еще не мог судить, но в целом все было ясно: музей попал в руки банды отчаянных преступников, которые воспользовались отсутствием мистера Уэйда и загримировали под него своего главаря (припоминаю, что таков был любимый прием ужасного доктора Кьянти). Музею угрожало не только ограбление, но, вполне возможно, оказавшийся в нем человек со стороны попал в ловушку и будет убит – то ли из опасений, что он может выдать эту шайку, то ли из-за драгоценных рубинов и алмазов, которыми был украшен. На мгновение мне стало плохо при мысли, что этой жертвой могу оказаться и я, а наградой преступникам послужит драгоценное первое калькуттское издание 1814 года, которое я продолжал прижимать к груди.
И все же по кратком размышлении я пришел к выводу, что сия чаша может меня миновать. Совершенно очевидно, что меня по ошибке приняли за какого-то отъявленного преступника, у которого было много кличек – так, играющий роль моего хозяина с непринужденной веселостью, от которой стыла кровь в жилах, три раза называл меня тремя разными именами – Чарльз Лаутон, Уоллес Берри и Джордж Арлисс, – и в силу подлинной иронии судьбы мне в этом нечестивом деле придется изображать ученого-востоковеда.
Тем не менее что мне оставалось делать? Неужели в ситуации, чреватой неподдельной опасностью, я мог рискнуть прорваться сквозь строй этих головорезов и, сбежав, поднять Летучий отряд? Вы без труда поймете, что такой поступок ничего бы не дал. И более того! Сэр Герберт, рассказываю об этом со стыдом, смешанным с греховной гордостью; вместе со страхом во мне росло чувство, с коим я доселе не был знаком. Сердце учащенно билось, почувствовав приток давно забытой крови горцев, которая дает себя знать и зовет в бой в час опасности. Неужели я должен был покорно позволить, чтобы эти злодеи ограбили мистера Уэйда и убили этого безобидного незнакомца? Нет! Ради всех святых, нет! – громовым голосом произнес доктор Иллингуорд, внезапно вскакивая со стула и размахивая руками, как ветряная мельница в урагане. На столе стояла фотография моей жены в рамке, и она улетела к другой стене. Он был в таком возбуждении, что даже не извинился, но наконец взял себя в руки и понизил голос: – Очень хорошо. Я буду наблюдать. Я буду ждать. Я изображу, будто я в самом деле скромный ученый-востоковед. Пусть даже меня обуревали и тревожили сильные чувства, я забросаю главаря хитрыми вопросами, пока не уясню все подробности заговора – в точности как ваш детектив из Скотленд-Ярда в «Кинжале судьбы», а после этого придумаю, как их можно расстроить.
Хотя я довольно долго рассказываю о своем умственном состоянии, все эти соображения промелькнули в долю мгновения. Главарь, злобно хихикая, пересек комнату (его бритый подбородок под огромными усами придавал ему подчеркнуто зловещий вид) и приготовился наклеить мне фальшивые бакенбарды. Хотя все мое существо содрогнулось от его прикосновения, я напрягся и не издал ни слова жалобы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49