Я испытала такое потрясение, увидев его… Я вспомнила о них лишь много времени спустя и, хотя я думала, думала и думала, все не могла при…
– На самом деле, мисс Уэйд, вы их оставили в погребе, не так ли?
– Должно быть, – устало согласилась она, – потому что не припоминаю, были ли они при мне, когда я пошла наверх.
Я наклонился к ней:
– И наконец! На самом деле знал ли мистер Маннеринг с самого начала о том розыгрыше, который в тот вечер устраивали для него ваши друзья?
– Нет!
– Будьте любезны, подумайте еще раз. Не соответствует ли истине предположение, что вы ему заранее намекнули о розыгрыше, дабы он успел подготовиться и не попал в дурацкую ситуацию? Разве не правда, что вы хотели помочь ему сохранить лицо, ибо вы неоднократно гордились им? Разве не правда, что вплоть до вечера пятницы вы не знали и не могли знать о всех подробностях этого замысла? И, опасаясь, что появится нечто непредвиденное, вы попросили его встретить вас в погребе как раз перед началом этого действа, дабы вы могли посовещаться? Не так ли? Разве не для этой цели вы одолжили у Холмса ключ от задних ворот, которые всегда находятся на запоре? Разве вы не получили от него дубликат ключа, сделанного в мастерской Болтона на Арундел-стрит? Разве вы не объяснили Маннерингу, что он должен пройти сквозь задние ворота – и поговорить с вами через подвальное окно музея? Не поэтому ли вы так отчаянно стремились лично сбегать в погреб за гвоздями или курткой, чтобы вас никто не опередил?
Я передохнул.
– Не поэтому ли, спускаясь в подвал, вы увидели на ступеньках кинжал и решили рассмешить Маннеринга, показав ему оружие, которым его будут «убивать»? Не для этой ли цели вы прихватили его с собой? Не потому ли, подняв взгляд и увидев, что мисс Кирктон наблюдает за вами, вы сказали что-то вроде «отдам кинжал Сэму»; и чтобы она ни в чем не сомневалась, вы вместе с кинжалом прихватили с собой и усики? Разве вы не отнесли вниз и то и другое? Но вместо Маннеринга вы встретили Пендерела. Разве не правда, что, оставив внизу и то и другое, вы забыли о них? И наконец, исходя из деталей вашего с Маннерингом плана, не подлежит сомнению, что он, Грегори Маннеринг, должен был слышать из-за окна подвала каждое слово вашего с Пендерелом разговора. НЕ ТАК ЛИ?
После долгого молчания, в котором был слышен каждый шорох в доме, она, как маленькая девочка, закрыла лицо руками и заплакала.
– Да, – сказала она.
* * *
Через два дня после этого сенсационного, но бесплодного допроса, после того как в некоей квартире прошел обыск, и были найдены определенные доказательства и распутаны все узелки; через два дня, шаг за шагом проанализировав все обстоятельства преступления, которые я собираюсь изложить вам, – я обратился за ордером на арест Грегори Маннеринга по обвинению в убийстве.
Глава 23
КОНЕЦ – ДЕЛУ ВЕНЕЦ
В среду днем, как было обговорено, я здесь, в кабинете сэра Герберта встретился с шефом полиции, генеральным прокурором и самим сэром Гербертом. Впервые шаг за шагом я изложил перед ними свое понимание этой запутанной истории, что собираюсь сделать и сейчас – логично и продуманно.
Первым делом я попрошу вас для полной ясности забыть показания Мириам Уэйд, забыть, что вам известны дополнительные свидетельства. Позвольте мне изложить все факты, как они были представлены нам с самого начала. Я не прошу вас обращать особое внимание на какое-то конкретное лицо или подробность – просто следите за последовательным изложением хода событий.
Первым действующим лицом, тем вечером появившимся на сцене, чьи ответы на вопросы были записаны, стал Грегори Маннеринг. Если не считать того явного психа, который спрыгнул со стены и набросился на сержанта Хоскинса, мы вообще еще ничего не знали. Но о Маннеринге кое-что было известно.
В пятницу в десять минут двенадцатого, после того как сержант ушел за подмогой, а лунатик-душитель исчез, Маннеринг объявился у музея Уэйда перед глазами констебля Джемисона и затеял с ним ссору по какому-то совершенно незначительному поводу. Пока еще не будем утверждать, что в ссоре не было никакой необходимости. Просто отметим данный факт. Когда Джемисон попросил его пройти в полицейский участок, чтобы ответить на кое-какие вопросы относительно «исчезновения», он подчинился; зафиксировано, что он не устраивал никакого шума, но выглядел «очень странно» и несколько раз пытался задавать вопросы Джемисону по поводу своего задержания.
Каррузерс описал нам, как он выглядит. Чуть выше шести футов, с широкими плечами и узкой талией; загорелое лицо, черные волосы и голубые глаза; он был в вечернем костюме плюс черное пальто, цилиндр и тросточка. Видно было, что он находится в чрезмерном нервном возбуждении, рассказывая свою историю: Мириам Уэйд днем позвонила ему и пригласила в музей для частного осмотра, в ходе которого предполагалось «вскрыть гробницу», но, когда он явился, музей почему-то оказался закрыт. Тем не менее не происходило ничего особенного, пока Каррузерс не произнес следующие слова: «Носят ли привидения накладные бакенбарды? То конкретное привидение лежало очень спокойно, но внезапно исчезло почти на глазах у сержанта; его утащили».
И тут вдруг Маннеринг потерял сознание.
Тем не менее об этом надо упомянуть лишь как о странном обстоятельстве, последовавшем после того, как Каррузерс напомнил о том лунатике со светлыми бакенбардами. Потом Каррузерс направился в музей, где после разговора с Пруэном сделал первое открытие: вереница стертых следов, оставленных подошвами, испачканными в угольной пыли. Они виднелись в нескольких футах от входной двери музея и затем исчезали; поскольку четких отпечатков не осталось, для идентификации они не годились.
Затем Каррузерс обнаружил в дорожном экипаже тело, лежавшее лицом к дверям, из которых оно и выпало, когда дверцы открылись. Осмотрев труп, он отметил подробность, которая не показалась ему особенно существенной, но, как выяснилось, она имела такое значение, что ее нельзя не подчеркнуть. А именно: на подошвах обуви мертвеца сохранились не просто следы угольной пыли, а толстый ее слой.
Я прошу вас внимательно оценить данный факт. Кто-то с испачканными угольной крошкой подошвами вошел в музей, оставив следы на белом мраморном полу, но слой угольной пыли был столь незначителен, что следы быстро сошли на нет. А вот в экипаже лежало тело, на подошвах которого остался густой слой угольной пыли. Таким образом, мы достоверно установили, что убитым оказался не тот человек, который, войдя в музей, оставил на полу еле заметные следы. Это неопровержимый и весьма убедительный вывод, исходя из которого мы и начнем рассуждать.
Итак, человек с нетронутым слоем угольной пыли на подошвах своей обуви лежал внутри дорожного экипажа. Как он попал туда? Живым или мертвым? Он не мог сам пройти к нему, поскольку вокруг простиралось пространство того же белого мрамора, на котором, вне всяких сомнений, остались бы его следы. Но таковых во всем музее не обнаружилось, если не считать полудюжины шагов у входных дверей. Очень хорошо. Можно считать, что мертвеца как-то принесли или доставили к тому месту, где он и был найден.
Но откуда его принесли? Поскольку в музее установлено центральное отопление, в нем нигде не было каминов или ящиков для угля. Значит, труп должен был быть доставлен из подвала.
Мы осмотрели тело. У этого человека были настоящие черные усы, но он носил и фальшивые черные бакенбарды. Я сказал «носил», но это было не совсем верно. Хотя его подбородок и щеки блестели от спиртового клея и висящие на нем ниточки корпии доказывали, что бакенбарды в самом деле были приклеены, сейчас они держались лишь на небольшом участке на щеке размером не больше шестипенсовой монеты. Они не были с силой сорваны в ходе борьбы, поскольку не было никаких примет резкого рывка, а также ссадины, которая должна была появиться, если бы их грубо сорвали с лица. Снимали их достаточно осторожно, но тем не менее они остались висеть на небольшом пятачке.
Кто же снял их таким манером, снял почти полностью? Ясно, что не мертвец. Бакенбарды были большими и распушенными; если бы даже человек при жизни решился пройтись в таком виде, с бакенбардами, болтающимися на щеке, сомнительно, чтобы они удержались на капле клея. Учитывая нашу убежденность, что в карету его втащили, было ясно, что кто-то – скорее всего, убийца – и должен был произвести с ним эту процедуру после того, как жертва уже была мертва.
Но зачем?
Если с мертвецом в самом деле манипулировал убийца, у нас есть две альтернативы. То ли преступник (1) осторожно отклеил бакенбарды, оставив нетронутым лишь маленький кусочек, и позволил их обнаружить висящими в таком виде; то ли (2) он полностью содрал их, а потом торопливо постарался снова приладить обратно, но они приклеились лишь на небольшом участке.
Оставим пока в покое эти варианты. Обратимся к другим свидетельствам. Мы обнаружили на шее трупа висящее на черной ленточке пенсне с затемненными стеклами. Но ленточка лежала поверх воротника пальто. И снова, джентльмены, прошу вас внимательно оценить данный факт. У людей, которые носят пенсне, ленточка от него никак не окажется поверх воротника пальто. Даже если человек забывает о пенсне и вспоминает о нем, лишь надев пальто, ленточка не лежит у него на воротнике, словно на епитрахили; он постарается засунуть ее под воротник и даже под жилет, если таковой имеется. Таким образом, становится ясно, что пенсне на труп, должно быть, приладил кто-то другой, торопливо накинув ленточку на шею мертвеца поверх воротника.
Все это, согласитесь, становится несущественным, если мы примем первый вариант, а именно: бакенбарды, кроме одного маленького кусочка на челюсти, были аккуратно отклеены. В таком случае мы имеем дело с необъяснимым поведением убийцы, который совершает взаимоисключающие действия. Он торопливо вешает на воротник ленточку от пенсне, но снимает бакенбарды – в то же время оставляя их едва висеть на месте. Тем не менее если мы обратимся ко второму варианту, то получим вполне рациональное объяснение: сначала бакенбарды были содраны с обеих сторон лица, а затем возвернуты – но так торопливо, что повисли лишь на пятнышке клея. И мы видим, что нечто подобное, должно быть, произошло и с пенсне. Оно тоже было снято с мертвеца – а затем торопливо возвращено на место; поэтому ленточка и легла на воротник.
Мы можем сделать следующие выводы. Человек был убит в погребе, откуда его тело перенесли в экипаж. При жизни он носил пенсне с цветными стеклами и черные накладные бакенбарды; они были сняты, а потом снова приклеены. И наконец, в тот вечер в музей зашел какой-то другой человек с не очень четкими следами угольной пыли на подошвах.
На данном этапе анализа нам придется сделать чрезмерно большой шаг, не имеющий к тому же логического подкрепления – если возьмемся утверждать, что этот второй человек и есть убийца. С другой стороны, учитывая, что угольная пыль была на подошвах лишь этих двоих, есть основания утверждать, что между ними была какая-то связь и что этот второй что-то знает о преступлении. Из всех этих выводов только один содержит в себе некий загадочный вызов: почему убийце потребовалось снимать с мертвеца и бакенбарды, и пенсне, а затем возвращать их на место? В поисках ответа мы можем обращаться хоть к астрологам, но самый неопровержимый и самый логичный ответ таков: они были нужны ему самому, ибо он намеревался с их помощью предстать в другом облике – взлохмаченные бакенбарды и темные стекла очков. Почему тогда, если он собирался сам воспользоваться ими, их надо было возвращать мертвецу? Учитывая оба этих фактора – (1) вещи были нужны убийце, чтобы изменить свою внешность, и (2) никто не должен был даже догадываться, что они на какое-то время были позаимствованы у мертвеца, – мы приходим к простому выводу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– На самом деле, мисс Уэйд, вы их оставили в погребе, не так ли?
– Должно быть, – устало согласилась она, – потому что не припоминаю, были ли они при мне, когда я пошла наверх.
Я наклонился к ней:
– И наконец! На самом деле знал ли мистер Маннеринг с самого начала о том розыгрыше, который в тот вечер устраивали для него ваши друзья?
– Нет!
– Будьте любезны, подумайте еще раз. Не соответствует ли истине предположение, что вы ему заранее намекнули о розыгрыше, дабы он успел подготовиться и не попал в дурацкую ситуацию? Разве не правда, что вы хотели помочь ему сохранить лицо, ибо вы неоднократно гордились им? Разве не правда, что вплоть до вечера пятницы вы не знали и не могли знать о всех подробностях этого замысла? И, опасаясь, что появится нечто непредвиденное, вы попросили его встретить вас в погребе как раз перед началом этого действа, дабы вы могли посовещаться? Не так ли? Разве не для этой цели вы одолжили у Холмса ключ от задних ворот, которые всегда находятся на запоре? Разве вы не получили от него дубликат ключа, сделанного в мастерской Болтона на Арундел-стрит? Разве вы не объяснили Маннерингу, что он должен пройти сквозь задние ворота – и поговорить с вами через подвальное окно музея? Не поэтому ли вы так отчаянно стремились лично сбегать в погреб за гвоздями или курткой, чтобы вас никто не опередил?
Я передохнул.
– Не поэтому ли, спускаясь в подвал, вы увидели на ступеньках кинжал и решили рассмешить Маннеринга, показав ему оружие, которым его будут «убивать»? Не для этой ли цели вы прихватили его с собой? Не потому ли, подняв взгляд и увидев, что мисс Кирктон наблюдает за вами, вы сказали что-то вроде «отдам кинжал Сэму»; и чтобы она ни в чем не сомневалась, вы вместе с кинжалом прихватили с собой и усики? Разве вы не отнесли вниз и то и другое? Но вместо Маннеринга вы встретили Пендерела. Разве не правда, что, оставив внизу и то и другое, вы забыли о них? И наконец, исходя из деталей вашего с Маннерингом плана, не подлежит сомнению, что он, Грегори Маннеринг, должен был слышать из-за окна подвала каждое слово вашего с Пендерелом разговора. НЕ ТАК ЛИ?
После долгого молчания, в котором был слышен каждый шорох в доме, она, как маленькая девочка, закрыла лицо руками и заплакала.
– Да, – сказала она.
* * *
Через два дня после этого сенсационного, но бесплодного допроса, после того как в некоей квартире прошел обыск, и были найдены определенные доказательства и распутаны все узелки; через два дня, шаг за шагом проанализировав все обстоятельства преступления, которые я собираюсь изложить вам, – я обратился за ордером на арест Грегори Маннеринга по обвинению в убийстве.
Глава 23
КОНЕЦ – ДЕЛУ ВЕНЕЦ
В среду днем, как было обговорено, я здесь, в кабинете сэра Герберта встретился с шефом полиции, генеральным прокурором и самим сэром Гербертом. Впервые шаг за шагом я изложил перед ними свое понимание этой запутанной истории, что собираюсь сделать и сейчас – логично и продуманно.
Первым делом я попрошу вас для полной ясности забыть показания Мириам Уэйд, забыть, что вам известны дополнительные свидетельства. Позвольте мне изложить все факты, как они были представлены нам с самого начала. Я не прошу вас обращать особое внимание на какое-то конкретное лицо или подробность – просто следите за последовательным изложением хода событий.
Первым действующим лицом, тем вечером появившимся на сцене, чьи ответы на вопросы были записаны, стал Грегори Маннеринг. Если не считать того явного психа, который спрыгнул со стены и набросился на сержанта Хоскинса, мы вообще еще ничего не знали. Но о Маннеринге кое-что было известно.
В пятницу в десять минут двенадцатого, после того как сержант ушел за подмогой, а лунатик-душитель исчез, Маннеринг объявился у музея Уэйда перед глазами констебля Джемисона и затеял с ним ссору по какому-то совершенно незначительному поводу. Пока еще не будем утверждать, что в ссоре не было никакой необходимости. Просто отметим данный факт. Когда Джемисон попросил его пройти в полицейский участок, чтобы ответить на кое-какие вопросы относительно «исчезновения», он подчинился; зафиксировано, что он не устраивал никакого шума, но выглядел «очень странно» и несколько раз пытался задавать вопросы Джемисону по поводу своего задержания.
Каррузерс описал нам, как он выглядит. Чуть выше шести футов, с широкими плечами и узкой талией; загорелое лицо, черные волосы и голубые глаза; он был в вечернем костюме плюс черное пальто, цилиндр и тросточка. Видно было, что он находится в чрезмерном нервном возбуждении, рассказывая свою историю: Мириам Уэйд днем позвонила ему и пригласила в музей для частного осмотра, в ходе которого предполагалось «вскрыть гробницу», но, когда он явился, музей почему-то оказался закрыт. Тем не менее не происходило ничего особенного, пока Каррузерс не произнес следующие слова: «Носят ли привидения накладные бакенбарды? То конкретное привидение лежало очень спокойно, но внезапно исчезло почти на глазах у сержанта; его утащили».
И тут вдруг Маннеринг потерял сознание.
Тем не менее об этом надо упомянуть лишь как о странном обстоятельстве, последовавшем после того, как Каррузерс напомнил о том лунатике со светлыми бакенбардами. Потом Каррузерс направился в музей, где после разговора с Пруэном сделал первое открытие: вереница стертых следов, оставленных подошвами, испачканными в угольной пыли. Они виднелись в нескольких футах от входной двери музея и затем исчезали; поскольку четких отпечатков не осталось, для идентификации они не годились.
Затем Каррузерс обнаружил в дорожном экипаже тело, лежавшее лицом к дверям, из которых оно и выпало, когда дверцы открылись. Осмотрев труп, он отметил подробность, которая не показалась ему особенно существенной, но, как выяснилось, она имела такое значение, что ее нельзя не подчеркнуть. А именно: на подошвах обуви мертвеца сохранились не просто следы угольной пыли, а толстый ее слой.
Я прошу вас внимательно оценить данный факт. Кто-то с испачканными угольной крошкой подошвами вошел в музей, оставив следы на белом мраморном полу, но слой угольной пыли был столь незначителен, что следы быстро сошли на нет. А вот в экипаже лежало тело, на подошвах которого остался густой слой угольной пыли. Таким образом, мы достоверно установили, что убитым оказался не тот человек, который, войдя в музей, оставил на полу еле заметные следы. Это неопровержимый и весьма убедительный вывод, исходя из которого мы и начнем рассуждать.
Итак, человек с нетронутым слоем угольной пыли на подошвах своей обуви лежал внутри дорожного экипажа. Как он попал туда? Живым или мертвым? Он не мог сам пройти к нему, поскольку вокруг простиралось пространство того же белого мрамора, на котором, вне всяких сомнений, остались бы его следы. Но таковых во всем музее не обнаружилось, если не считать полудюжины шагов у входных дверей. Очень хорошо. Можно считать, что мертвеца как-то принесли или доставили к тому месту, где он и был найден.
Но откуда его принесли? Поскольку в музее установлено центральное отопление, в нем нигде не было каминов или ящиков для угля. Значит, труп должен был быть доставлен из подвала.
Мы осмотрели тело. У этого человека были настоящие черные усы, но он носил и фальшивые черные бакенбарды. Я сказал «носил», но это было не совсем верно. Хотя его подбородок и щеки блестели от спиртового клея и висящие на нем ниточки корпии доказывали, что бакенбарды в самом деле были приклеены, сейчас они держались лишь на небольшом участке на щеке размером не больше шестипенсовой монеты. Они не были с силой сорваны в ходе борьбы, поскольку не было никаких примет резкого рывка, а также ссадины, которая должна была появиться, если бы их грубо сорвали с лица. Снимали их достаточно осторожно, но тем не менее они остались висеть на небольшом пятачке.
Кто же снял их таким манером, снял почти полностью? Ясно, что не мертвец. Бакенбарды были большими и распушенными; если бы даже человек при жизни решился пройтись в таком виде, с бакенбардами, болтающимися на щеке, сомнительно, чтобы они удержались на капле клея. Учитывая нашу убежденность, что в карету его втащили, было ясно, что кто-то – скорее всего, убийца – и должен был произвести с ним эту процедуру после того, как жертва уже была мертва.
Но зачем?
Если с мертвецом в самом деле манипулировал убийца, у нас есть две альтернативы. То ли преступник (1) осторожно отклеил бакенбарды, оставив нетронутым лишь маленький кусочек, и позволил их обнаружить висящими в таком виде; то ли (2) он полностью содрал их, а потом торопливо постарался снова приладить обратно, но они приклеились лишь на небольшом участке.
Оставим пока в покое эти варианты. Обратимся к другим свидетельствам. Мы обнаружили на шее трупа висящее на черной ленточке пенсне с затемненными стеклами. Но ленточка лежала поверх воротника пальто. И снова, джентльмены, прошу вас внимательно оценить данный факт. У людей, которые носят пенсне, ленточка от него никак не окажется поверх воротника пальто. Даже если человек забывает о пенсне и вспоминает о нем, лишь надев пальто, ленточка не лежит у него на воротнике, словно на епитрахили; он постарается засунуть ее под воротник и даже под жилет, если таковой имеется. Таким образом, становится ясно, что пенсне на труп, должно быть, приладил кто-то другой, торопливо накинув ленточку на шею мертвеца поверх воротника.
Все это, согласитесь, становится несущественным, если мы примем первый вариант, а именно: бакенбарды, кроме одного маленького кусочка на челюсти, были аккуратно отклеены. В таком случае мы имеем дело с необъяснимым поведением убийцы, который совершает взаимоисключающие действия. Он торопливо вешает на воротник ленточку от пенсне, но снимает бакенбарды – в то же время оставляя их едва висеть на месте. Тем не менее если мы обратимся ко второму варианту, то получим вполне рациональное объяснение: сначала бакенбарды были содраны с обеих сторон лица, а затем возвернуты – но так торопливо, что повисли лишь на пятнышке клея. И мы видим, что нечто подобное, должно быть, произошло и с пенсне. Оно тоже было снято с мертвеца – а затем торопливо возвращено на место; поэтому ленточка и легла на воротник.
Мы можем сделать следующие выводы. Человек был убит в погребе, откуда его тело перенесли в экипаж. При жизни он носил пенсне с цветными стеклами и черные накладные бакенбарды; они были сняты, а потом снова приклеены. И наконец, в тот вечер в музей зашел какой-то другой человек с не очень четкими следами угольной пыли на подошвах.
На данном этапе анализа нам придется сделать чрезмерно большой шаг, не имеющий к тому же логического подкрепления – если возьмемся утверждать, что этот второй человек и есть убийца. С другой стороны, учитывая, что угольная пыль была на подошвах лишь этих двоих, есть основания утверждать, что между ними была какая-то связь и что этот второй что-то знает о преступлении. Из всех этих выводов только один содержит в себе некий загадочный вызов: почему убийце потребовалось снимать с мертвеца и бакенбарды, и пенсне, а затем возвращать их на место? В поисках ответа мы можем обращаться хоть к астрологам, но самый неопровержимый и самый логичный ответ таков: они были нужны ему самому, ибо он намеревался с их помощью предстать в другом облике – взлохмаченные бакенбарды и темные стекла очков. Почему тогда, если он собирался сам воспользоваться ими, их надо было возвращать мертвецу? Учитывая оба этих фактора – (1) вещи были нужны убийце, чтобы изменить свою внешность, и (2) никто не должен был даже догадываться, что они на какое-то время были позаимствованы у мертвеца, – мы приходим к простому выводу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49