— С пистолетом.
— Я могу тебе на него ответить так: я влюбился в тебя сразу, как только увидел.
— Это большая и чистая любовь?
— Это очень большая любовь. Не знаю, как там насчет чистоты, но в любви полно грязи. Без грязи не бывает любви.
— Хорошо. Тогда скажи мне, куда ты дел свою жену?
— Что?!
— Я, по-моему, ясно спросила. Куда ты дел свою жену?
— Я дел?!
— Ты дел. Ладно, Миш, хватит ломать комедию. Все было сработано неплохо, только уж слишком примитивно.
Когда я сказала последнюю фразу, я почувствовала, что от напряжения я просто не в силах удержать пистолет в руках. Я не сводила своих зеленых глаз с Михаила и улыбалась таинственной и манящей улыбкой.
Михаил изменился в лице и резко нажал на курок. Но выстрела не последовало.
— Ой, черт, забыл, что пистолет не заряжен.
Я нажала на свой курок, и произошло то же самое.
— Сукин сын, у тебя не оружие, а настоящее дерьмо.
Глава 21
А затем послышался шум подъезжающей к дому машины. Мы с Михаилом переглянулись и одновременно опустили свои незаряженные пистолеты.
— Ты кого-нибудь ждешь?
— Нет.
— Но кто-то приехал.
— А кто?
— Ты у меня спрашиваешь?! Я вообще с тобой разговаривать не хочу. Ты, между прочим, задница, чуть было меня не убил. Если бы пистолет был заряжен, ты бы всадил мне пулю в самое сердце.
— Дура ты. У меня в доме вообще нет заряженного оружия.
— Почему? У тебя же такая неспокойная жизнь.
— Потому, что если в доме есть заряженное оружие, то оно обязательно выстрелит.
— Все равно я тебе не верю. Ты хотел меня убить, гад ползучий.
— Дура ты. Я тебя люблю, как я могу тебя убить.
— Еще недавно ты сам говорил мне, что любовь нужно убивать сразу.
— Мало ли что я говорил… Слушай, ты такая бабенка тяжелая. Теперь я понимаю, почему от тебя все мужики бегут.
— Бабенка, знаешь, где?! В деревеньке! Олух неотесанный!
— Ладно, не время сейчас отношения выяснять. А пулю в сердце я бы тебе и в самом деле всадил. Только не пулю, а стрелу, чтобы ты хоть немного взаимностью ответила. А то рассказываешь мне про своего женатика недорезанного… Думаешь мне это приятно слушать?! Я вообще не понимаю, зачем тебе сдался этот павлин?
— Сам ты павлин! У того павлина, может, хвост красивее!
— Красивее, говоришь?!
— Красивее!
— И что ты имеешь в виду под хвостом? Что он у него больше и толще?!
— У него перьев больше…
— Надо же, у него там, значит, перья имеются!
— Имеются, и притом разноцветные.
Когда машина притормозила у самого дома и послышались мужские голоса, я тихонько вскрикнула и посмотрела на Михаила испуганными глазами.
— Я думал, это к соседям приехали…
— Это по нашу душу, — захлопала я ресницами. — А кто это?
— Понятия не имею. Ты вот что… Ты спрячься на всякий случай. Полезай в шкаф и хорошенько закройся.
— Как это в шкаф?!
— Быстро, я сказал, а то может быть поздно!
— А ты?!
— А я пойду гостей встречу. И если будет что-то плохое, то ты из этого шкафа не смей нос высовывать.
— А что может быть плохое?
— Что-нибудь.
Я жалобно посмотрела на Михаила и чуть было не заплакала.
— Мишенька, миленький, а может, мы вместе в шкафу посидим? Тут места много, нам обоим хватит. Ну, пожалуйста, а то я как-то не привыкла одна в шкафу сидеть. Страшно мне.
— Если мы с тобой вдвоем в шкафу сидеть будем, то нас точно сразу найдут.
Не говоря ни слова, Михаил затолкал меня в стоящий у стены шкаф и погрозил пальцем:
— Чтобы сидела, как мышь. И не говори, что тебе страшно. Такие женщины, как ты, по-моему, вообще ничего не боятся. Хотя таких не пугать надо, а любить и на руках носить. Такие не для вечернего коктейля, такие для настоящей любви.
Как только Михаил закрыл дверцы шкафа, я попробовала их открыть, но он вновь их захлопнул и процедил сквозь зубы:
— Прекрати ломиться, дура, и сиди спокойно.
Я сидела не шевелясь и смотрела сквозь замочную скважину. Михаил взял стоящую на столе бутылку текилы, сделал приличный глоток и в тот момент, когда в дверь стали громко звонить и стучать, закричал:
— Иду! Иду! И кого там нелегкая принесла!
А затем послышался звон битого стекла и раздались выстрелы.
— Кто вы и что вам нужно?!
Это были последние слова Михаила, которые я от него услышала, потому что потом в доме воцарилась тишина, если не считать глухих шагов и еле слышных мужских голосов.
Когда в кабинет вошли двое мужчин в черных масках, я чуть было не закричала и сжалась в клубок.
— Тут никого нет.
— Да он был не один, а с бабой. Там во дворе даже машина ее стоит.
— Ну и куда она подевалась?
— Да хрен ее знает, куда она подевалась.
— Надо весь дом кверху дном перевернуть.
— Так давай переворачивать.
Я положила голову на колени и стала внимательно слушать удары своего сердца. Десять, двадцать, тридцать… Ну и пульс. Еще немного — и сердце просто выскочит из груди. Мне казалось, что с таким учащенным пульсом не живут… Пройдя мимо шкафа, мужчины так и не удосужились в него заглянуть и ушли дальше.
Я не знаю, сколько времени я сидела в шкафу и прислушивалась к шагам. Мне показалось, что целую вечность. Я даже не знала, останусь ли я жива или меня отправят следом за Михаилом. Я не знала, кто эти люди и почему они хотят нас убить, да и не хотела об этом думать. В последнее время было слишком много вопросов без ответов. Я ведь после того, как согласилась на эту вечеринку приехать, все время жила в напряжении и знала, что моя жизнь может в любое время оборваться. Вот и сейчас я сидела в этом шкафу и знать не знала, что ждет меня дальше.
Сидя в шкафу, я уже мысленно попрощалась со всеми, кого знаю, пожелала всем доброго здоровья и удачи на этом тернистом и неспокойном пути под названием жизнь. Я зачем-то подумала о Максе и о том, что сейчас бы больше всего на свете хотела упасть на его плечо, разрыдаться и рассказать ему обо всем, что со мною произошло в последнее время. Я бы его не стеснялась. Я вообще никогда его не стеснялась. Я бы плакала так громко и так отчаянно и чувствовала, как крепко меня обнимают его родные и по-настоящему сильные мужские руки. Он бы гладил меня по голове, словно маленькую, и говорил какие-нибудь ласковые слова. Наверное, это было бы странное чувство, по крайней мере для меня очень странное, потому что я не привыкла плакать у кого-нибудь на груди, я привыкла плакать одна, в подушку. И у меня было бы такое ощущение, что я одновременно и ребенок и взрослая женщина и что обнимает меня мой старший брат, который любил меня всякую и всегда терпел все мои детские выходки и капризы. Он бы все равно меня обнимал, потому что перед ним не нужно играть и изображать из себя бог знает что. Он видел меня любой — красивой, печальной, развратной, пьяной, сильной, слабой, подлой, мелочной, восхитительной и ничтожной. И почему я стала ассоциировать Макса со своим старшим братом?! Наверное, потому, что с ним было все естественно, надежно, спокойно и ни за что не стыдно.
Где-то там остался мой брат, мой маленький город и мое прошлое. Странно, но в последнее время я вообще не думала о своем прошлом. Оно меня отпустило. Медленно, тяжело, нехотя, но все же отпустило. Оно ушло куда-то вдаль и решило меня больше не тревожить, дать право мне на новую жизнь и перестало беспокоить. И я вообще никогда к нему не возвращалась. А сегодня, именно тут, в этом шкафу, на грани жизни и смерти, я ощутила, что мне стало жаль этого прошлого. Мне захотелось в него вернуться хотя бы на пару минут и почувствовать, как сильно защемило душу при виде тех людей, ниточки общения с которыми уже давно и прочно оборваны. И все же мое прошлое не такое уж трагичное, как я сама себе навоображала. В нем много теплого, хорошего, того, что может вызвать улыбку В нем был тот, кто всегда смотрел на меня с признательностью, и тот, кто не мог не отвести от меня взгляд, полный ненависти. И у меня возникло такое ощущение, что в моем прошлом была не я, а кто-то другой, что я родилась совсем недавно, другим новым человеком, только инициалы остались те же. А ведь прошло не так уж и много времени, как я устроилась и обосновалась в Москве, но это прошлое уже теперь не вызывает в памяти те неприятные переживания, которые вызывало раньше.
Но только где бы я ни жила, у меня так и не получается жить так, как живут другие, нормальной, спокойной, растительной жизнью. Москва оказалась еще более криминальным городом, чем тот, который остался в моем прошлом.
Тут все связано с бандитами, в газетах и по телевизору вечные убийства, изнасилования, аварии, пожары, суицид и другая прочая кровь. Я когда к здешней жизни привыкала, относилась ко всему с осторожностью, присматривалась. Это потом я пригляделась и освоилась. Зато теперь я уже чувствую себя дома, и для меня тут все родное и до боли знакомое и все, что осталось в том, моем прошлом, я забываю, потому что у меня уже давно началась совсем другая жизнь. Совсем другая. Хотя есть люди из той, прошлой жизни, кого я помню и люблю до сих пор. И они меня помнят, конечно, те, которые живы. Я абсолютно уверена, что они меня помнят. И чем больше проходит времени, тем дальше уходят мои воспоминания, остаются только штрихи, слова, сцены… А на усталой душе при этих воспоминаниях начинается поздняя осень с сильным ветром, опадающей листвой, резким похолоданием и моросящим дождем.
А вот в мои воспоминания ворвался тот самый мужчина, с которым мы были вместе долгое время и расстались по-глупому, о чем впоследствии долго жалели. Он слишком хорош, слишком интересен и слишком галантен. Он пожирает мое тело глазами ровно столько времени, сколько мы были вместе, и до сих пор бы его пожирал, если бы мы тогда не расстались. Он простирает навстречу мне свои большие руки, а я улыбаюсь, падаю на кровать и даже не думаю сопротивляться. Он садится у моих ног, трогает мои колени и начинает разговор о нашем будущем, о том, что нам имеет смысл жить вместе, быть супругами, любовниками, а может быть, даже когда-нибудь завести детей. Я закрываю глаза и отрицательно качаю головой. Я понимаю, что мы зашли слишком далеко и нам необходимо остановиться. Это будет остановка в пути, в нашем пути, который все же закончился. Тогда я еще боялась таких разговоров и избегала даже и намека по этому поводу. Я не могла себе представить, что кто-то сможет посягнуть на мою свободу, тогда я еще и подумать не могла о том, что свобода хороша только тогда, когда на нее кто-то посягает. Я ведь плохо понимала само слово «свобода» и не знала, что свобода и есть одиночество. Мужчина смотрит на меня грустными глазами, убирает руки с колен и говорит, что, если и в дальнейшем я буду играть на человеческих чувствах, я останусь одна. Я злобно смеюсь и говорю, что он несет чушь, потому что таким женщинам, как я, делают предложения до глубокой старости… Господи, как же он тогда был прав… Как же он прав… Если бы тогда я хотя бы смогла подумать о том, что он окажется прав…
Смахнув слезы, я постаралась прогнать нахлынувшие на меня воспоминания и обратила внимание на то, что в доме стало тихо. Ни мужских голосов, ни шагов и вообще никаких признаков жизни. Несмотря на то, что я была смертельно напугана (наверное, мое лицо было совершенно белое, а быть может, совершенно зеленое, но то, что оно было затравленное, это точно), я тихонько открыла дверь и вылезла из шкафа.
«Смотри не вздумай высовывать нос. Сиди в шкафу, что бы ни случилось», — вспомнились мне слова Михаила. И сколько можно в нем сидеть? День, два, три, пока не сдохну… Возможно, Михаила уже нет в живых… Возможно, я просидела в этом шкафу несколько часов подряд… Возможно… Осторожно выйдя из кабинета, я буквально на цыпочках прошла по длинному коридору и тихонько пробралась к окну, которое выходило во двор. Во дворе стояло ровно две машины. «Мерседес», принадлежащий Михаилу, и мой автомобиль. Странно, но не было машины ворвавшихся в дом людей… Словно сюда никто не вламывался, словно тут не было даже самого Михаила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46