Сотни чернокожих торжественно шествовали по тротуарам в направлении площади. Они толпились на лужайке, дожидаясь, пока Олли вручит им флажок или какой-нибудь плакат. Затем в поисках тени они устраивались под ветвями дубов или магнолий, взмахами рук и восклицаниями приветствуя знакомых.
Продолжавшие подъезжать автобусы уже не могли въехать на площадь, теперь им приходилось останавливаться и высаживать своих пассажиров рядом с кафе.
Впервые в этом году столбик термометра поднялся выше стоградусной отметки, и было похоже, что останавливаться он не собирается. Небо не предлагало людям ни единого облачка для защиты от палящих лучей, в воздухе не ощущалось ни ветерка, отнесшего бы, может быть, в сторону невыносимую влажность. В тени мужские рубашки становились насквозь мокрыми и облепляли спину минут через пятнадцать, на солнце - через пять. Кое-кто из наиболее пожилых и слабых нашел себе убежище в здании суда.
А люди все прибывали и прибывали. Большинство были уже в годах, но тут и там виднелись группки молодежи, воинственно-рассерженной, из-за возраста не смогшей поучаствовать в маршах и демонстрациях 60-х и вдруг получившей такую редкую возможность покричать и выразить свой протест, попеть "We Shall Overcome" и в целом как-нибудь отпраздновать тот факт, что все они являются черными, изнывающими под игом белого человека. Носились обрывки разговоров о ком-то, кто взял бы на себя смелость выступить первым. Наконец к лестнице главного входа в суд приблизились трое студентов, размахивая флажками, они прокричали: "Свободу Карлу Ли!" Толпа тут же подхватила этот боевой клич:
- Свободу Карлу Ли!
- Свободу Карлу Ли!
- Свободу Карлу Ли!
Выйдя из тени, из здания суда, люди плотнее обступили лестницу, куда были перенесены трибуна и громкоговорители. Движимые единым чувством, ни к кому, собственно, не обращаясь, они слаженным хором скандировали:
- Свободу Карлу Ли!
- Свободу Карлу Ли!
Здесь и там в здании суда распахивались окна, из которых на происходящее смотрели судебные чиновники и хорошенькие секретарши. Рев толпы был слышен за несколько кварталов, магазинчики и конторы вокруг площади вымерли: их владельцы и посетители стояли рядом на тротуарах, изумляясь событиям дня. Очень скоро толпа заметила эти взгляды, казалось, только подлившие масла в огонь, - клич стал более громким и динамичным. Журналисты, подобно стервятникам, окружавшие площадь, колебались между выжиданием и желанием оказаться в гуще событий. Повысившийся накал страстей склонил их к последнему. С камерами и микрофонами наперевес они бросились на лужайку перед главным входом.
Вместе со своими людьми Оззи пытался регулировать уличное движение. Это удавалось ему до тех пор, пока все улицы и переулки центра не оказались наглухо забиты машинами. Однако и после этого полиция оставалась на своих местах, хотя не было и признака того, что где-то может понадобиться ее помощь.
В окружении приехавших из трех соседних округов чернокожих священников - молодых, пожилых, а то и вовсе ушедших уже на покой - сквозь расступавшуюся толпу с достоинством прошествовал к трибуне Олли Эйджи. При виде своих пастырей люди почувствовали прилив нового воодушевления - теперь уже не только ближайшие улицы, но и расположенные ближе к окраинам жилые кварталы могли слышать требовательный и в то же время какой-то мелодичный призыв. Тысячи флажков развевались над толпой, тысячи глоток без устали продолжали выкликать одно и то же. Вместе с толпой из стороны в сторону ритмично покачивался и преподобный Эйджи, чуть ли не пританцовывая на маленькой трибуне. Он и его коллеги принялись хлопать в ладоши, задавая присутствовавшим единый темп. В эту минуту на него стоило посмотреть.
- Свободу Карлу Ли!
- Свободу Карлу Ли!
В течение последующих пятнадцати минут ему удалось довести толпу почти до экстаза. Но как только его тренированное ухо уловило первые признаки усталости людей, Эйджи, приблизившись к микрофону, попросил тишины. Разгоряченные, потные люди продолжали скандировать, но уже с меньшим накалом. Вскоре смолкли последние голоса. Эйджи попросил освободить место перед лестницей для прессы, чтобы ничто не мешало журналистам исполнить их профессиональный долг. После этого он обратился к собравшимся, призывая к полной тишине, в которой преподобный Рузвельт обратился к Создателю со столь длительной, красноречивой и проникновенной речью, что на глазах многих слушавших его заблестели слезы.
После того как он в последний раз произнес "Аминь", к микрофону вышла необъятных размеров негритянка в рыжем парике. В воздухе вновь поплыл первый куплет "We Shall Overcome", исполняемый низким, богатым по тембру и удивительным по силе голосом. Святые отцы за ее спиной тут же принялись прихлопывать в ладоши и раскачиваться в такт. Две тысячи голосов слились в один. Над городком поплыли победные звуки торжественного гимна.
После того как пение закончилось, кто-то в который уже раз выкрикнул:
- Свободу Карлу Ли!
И в который уже раз толпа подхватила этот клич. Однако и сейчас Эйджи удалось утихомирить свою паству. Вытащив из кармана шпаргалку, он приступил к проповеди.
Как и ожидалось, Люсьен появился последним и уже изрядно набравшимся. Он и с собой принес бутылку и по очереди обратился к Джейку, Эткавэйджу и Гарри Рексу с предложением выпить и от каждого получил отказ.
- Уже без четверти девять, Люсьен, - сказал ему Джейк. - Мы ждем тебя почти час.
- А мне что, заплатят за это, а?
- Нет, но я просил тебя быть здесь ровно в восемь.
- Еще ты сказал мне, чтобы я не вздумал приносить с собой выпивку. А я поставил тебя в известность о том, что дом этот мой, что его построил мой дед и что я всего лишь сдаю тебе его в аренду, причем, я бы добавил, за какую-то смешную плату. А посему я имею право приходить и уходить, когда мне вздумается, с бутылкой или без.
- Можешь забыть об этом. Ты...
- А что эти черные делают там, на той стороне улицы в такой тьме?
- Это называется "бдение", - пояснил Гарри Рекс. - Они будут ходить вокруг здания суда с зажженными свечами и бдеть до тех пор, пока их соплеменника не выпустят на свободу.
- Это может стать весьма и весьма долгим бдением. То есть я хочу сказать, что бедные люди смогут ходить таким образом до самой своей смерти. Лет двенадцать, а то и пятнадцать. Может, им даже удастся установить рекорд. Если закапают себя свечным воском по самые задницы. Добрый вечер, Ро-арк.
Эллен уселась на крышку бюро под портретом Уильяма Фолкнера, держа в руках густо испещренный пометками лист с именами присяжных. Она с улыбкой кивнула Люсьену.
- Ро-арк, - обратился к ней Люсьен, - я полон к тебе всяческого уважения. Я считаю тебя ровней. Уверен в твоем праве на равную оплату за равный труд. Я признаю за тобой право самой решать, рожать ли тебе ребенка или делать аборт. Словом, я верю во всю эту чушь. Будучи женщиной, ты в моих глазах не располагаешь никакими привилегиями, как-то связанными с твоим полом. - Сунув руку в карман, Люсьен достал комок смятых купюр. - А поскольку ты к тому же еще и клерк, то есть существо бесполое, ты остаешься единственным среди нас человеком, способным пойти и купить ящик холодного "Коорса".
- Нет, Люсьен, - прозвучал голос Джейка.
- Заткнись, Джейк.
Глядя на Люсьена, Эллен поднялась:
- Конечно, Люсьен. Но за пиво я заплачу сама.
Она вышла из кабинета.
Джейк покачал головой, выпустив в Люсьена струю дыма.
- Сегодняшняя ночь может оказаться долгой. Видимо, передумав, Гарри Рекс плеснул все же немного виски в свою чашку из-под кофе.
- Пожалуйста, не напивайтесь, - принялся умолять Джейк. - У нас полно работы.
- Я работаю лучше, когда пьян, - ответил на это Люсьен.
- И я тоже, - присоединился к нему Гарри Рекс.
- Интересно, - бросил малопонятную реплику Эткавэйдж. Положив ноги на стол, Джейк запыхтел сигарой.
- Ладно, первое, что мне хотелось бы сделать, - это уяснить для себя портрет идеального присяжного.
- Черный, - подал голос Люсьен.
- Черный, как задница угольщика, - уточнил Гарри Рекс.
- Согласен, - и в самом деле согласился Джейк. - Но только ничего не выйдет. Бакли этого не допустит. Это понятно каждому. Нет, мы должны остановиться на белом человеке.
- На женщине, - предложил Люсьен. - Для уголовного процесса всегда следует подбирать женщин. У них сердце кровью будет обливаться, исходя от сочувствия. Нужно обращаться к женщинам.
- Нет, - протянул Гарри Рекс. - Только не в нашем случае. Женщине не понять, что заставляет мужчину браться за ружье и отстреливать кому-то голову. Вам нужны отцы - молодые отцы, кто на месте Хейли сделал бы то же самое. Папы с маленькими дочками.
- С каких это пор ты стал экспертом в подборе присяжных? поинтересовался Люсьен. - Мне всегда казалось, что ты ловчила, занимающийся исключительно разводами.
- Я ловчила, занимающийся разводами, но я знаю, как правильно подобрать членов жюри.
- И подслушать, о чем они говорят в совещательной комнате.
- Дешевая острота.
- Бросьте, парни, - примиряюще поднял вверх руки Джейк. - Как вам Виктор Онзелл? Ты знаком с ним, Стэн?
- Да, у него дела с нашим банком. Ему около сорока, женат, трое детей, если не четверо. Белый. Откуда-то с Севера. Владелец магазина, торгующего грузовиками. Живет здесь уже лет пять.
- Я не стал бы его брать, - заметил Люсьен. - Если он с Севера, значит, он не станет размышлять так, как мы. Контроль за оружием и вся прочая дребедень. В уголовных процессах янки* меня всегда пугают. Мне давно приходила в голову мысль о том, что хорошо бы нам принять в Миссисипи закон, запрещающий любому янки быть в составе жюри присяжных вне зависимости от того, сколько он прожил здесь лет.
* Имеются в виду жители северных штатов.
- Благодарю тебя, - повернулся к нему Джейк.
- А я бы его взял, - сказал Гарри Рекс.
- Почему?
- У него дети, возможно, что среди них есть и дочь. Если же он северянин, то у него не должно быть особых предрассудков. По мне, он подходит.
- Джон Тэйт Астон.
- Мертв, - буркнул Люсьен.
- Что?
- Я говорю, что он мертв. Вот уже три года.
- Тогда почему же он в списке? - Не будучи юристом, Эткавэйдж ничего не понимал.
- Они использовали списки для выборов, но не внесли туда никаких уточнений, - пояснил Гарри Рекс между двумя глотками спиртного. - Кто-то умер, кто-то уехал - слишком уж хлопотное дело все время править данные. Они выписали сто пятьдесят повесток в расчете на то, что человек сто - сто двадцать появятся. Остальные либо померли, либо сменили место жительства.
- Кэролайн Бакстер. Оззи говорит, что она чернокожая. - Джейк быстро пролистывал записи. - Работает на карбюраторном заводе в Кэрауэе.
- Возьмите ее, - предложил Люсьен.
- Пожалуй, - согласился Джейк.
Вернулась Эллен с пивом. Поставив картонную коробку на колени Люсьену, извлекла из нее одну банку, вскрыла ее и уселась на прежнем месте. Джейк от пива отказался, но Эткавэйдж решил, что его начинает мучить жажда. После того как банку взял и Гарри Рекс, Джейк остался в одиночестве.
- Джо Кит Шеферд.
- Судя по имени, это какой-то деревенщина.
- Почему ты так решил? - спросил у Люсьена Гарри Рекс.
- Двойное имя, - пустился в объяснения тот. - Почти у всех этих олухов двойные имена. Билли Рэй, Джонни Рэй, Бобби Ли, Гарри Ли, Джесси Эрл, Билли Уэйн, Джерри Уэйн, Эдди Мак, ну и прочие. У них даже женщины носят двойные имена: Бобби Сью, Бетти Перл, Мэри Белли, Тельма Лу, Салли Фэй.
- А как насчет Гарри Рекс? - спросил Гарри Рекс.
- Никогда не слышал о женщине по имени Гарри Рекс.
- Я имею в виду деревенщину-мужчину.
- Ничего, подходящее имя. Их перебил Джейк:
- Делл Перри говорил, что у него была лавочка на берегу озера, где он торговал наживкой. Похоже, здесь его никто не знает.
- Видимо так, но я готов поклясться, что он - деревенщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94