Паук трепетно любил это железо и с первого взгляда на кусок ржавого металлолома мог определить не только марку и калибр ствола, но и перспективы восстановления «игрушки»: сможет ли она еще когда-нибудь стрелять, или ей суждено висеть на ковре в гостиной в качестве бесполезного украшения.
Теперь перед Абзацем сидел один из крупнейших в Москве торговцев оружием – розничных торговцев, разумеется. Оптовыми поставками, насколько было известно Абзацу, государство предпочитало заниматься самостоятельно.
Когда Абзац утвердился на скрипучем сиденье с подранной обивкой, Паук толкнул вперед рычаг переключения передач, вдавил в пол кабины педаль акселератора и плавно отпустил сцепление. Двигатель сипло взревел, и машина прыгнула – не как зебра, которую она напоминала раскраской, а как голодный лев во время охоты. Абзаца вжало в спинку сиденья, и он с трудом подавил в себе желание зажмуриться.
Это желание возникало у него всякий раз, когда ему приходилось ездить с Пауком.
Разогнавшись как следует, Паук ударил по тормозам и резко крутанул руль, заставив машину развернуться на месте. Привычный к такому обращению внедорожник опасно накренился, на мгновение замер, шатко балансируя на двух колесах, с грохотом опустился на все четыре и устремился по улице в противоположном направлении, как диковинная полосатая пуля, выпущенная из ружейного ствола.
– Черт возьми, – не удержался от комментария Абзац. – Когда-нибудь ты обязательно угробишься.
– Факт, – снова блеснув зубами, согласился Паук.
– Ну и что? Все мы рано или поздно угробимся.
Про тебя, например, я слышал, что ты уже угробился. А ты – вот он. Жив, здоров и невредим.
Абзац немного поерзал на сиденье, пытаясь принять более свободную позу. Он любил скорость и частенько водил машину на пределе возможностей, но одно дело – сидеть за рулем, и совсем другое – быть бесполезным грузом, не оказывающим никакого воздействия на ход событий. Кроме того, до Паука ему было далеко. Этот бешеный тип не жалел ни машину, ни себя, ни пассажиров. Было замечено, однако, что в аварии он попадал исключительно во время своих сумасшедших гонок по бездорожью, когда был в машине один и действительно выжимал из нее все, что можно. На его совести не было ни одного сбитого пешехода, хотя в это было трудно поверить.
– Ты когда-нибудь починишь глушитель? – орал Абзац, перекрикивая рев двигателя. – Это же все равно, что сидеть внутри динамика во время концерта «Металлики»!
– Обожаю «Металлику!» – весело скалясь, прокричал в ответ Паук. – А глушитель я починил! Вывел его наверх, как у трактора, чтобы за кочки не цеплялся! Я же не виноват, что он опять отлетел!
Прикинь: выскакиваю из оврага, а тут канава! На хвосте у меня Заяц на своей развалюхе, справа Прыщ наседает… Перепрыгиваю канаву, а тут из-за бугра вылетает этот трахнутый Лось на своем трахнутом «хаммере», и прямо в меня, как капитан Гастелло во вражескую колонну! Ну, отвернуть-то я успел, но, видишь, не до конца. Глушителю не повезло.
– Как всегда, – заметил Абзац.
– Ну, натурально! – со смехом согласился Паук.
Абзац не стал ничего говорить, решив отложить разговор до более удобного момента. После имевшего место краткого обмена репликами у него уже саднило горло, как будто он командовал дальнобойным орудием во время массированного артобстрела, и продолжение беседы грозило полной потерей голоса.
Полосатый «лендровер» промчался по узкому переулку, вылетел из него, как из жерла пушки, и оказался на пустыре, который пересекали несколько идущих в разных направлениях железнодорожных веток. Впереди виднелся какой-то заброшенный ангар, на рельсах ржавел забытый всеми товарный вагон, на провалившейся крыше которого шевелила тонкими ветками молодая березка. По дальнему пути маневровый тепловоз тащил длинный состав пустых грузовых платформ. Через пути были проложены мостки из полусгнивших промасленных шпал. Абзац уперся ногами в пол салона и крепко ухватился за предназначенную специально для подобных случаев ручку, готовясь к немилосердной тряске: мостки выглядели так, словно по ним долго ездили танки. Но он забыл, с кем имеет дело: Паук не собирался воспользоваться проторенными путями. Не снижая скорости, он принял левее, оставляя мостки в стороне, и Абзац с ужасом понял, что развеселый водитель держит курс прямиком на поросшую жухлой травой слежавшуюся кучу гравия, громоздившуюся у самых путей.
Он изо всех сил стиснул зубы и все-таки не выдержал – зажмурился, когда тупоносый трехдверный внедорожник, рыкнув движком и выбросив из-под колес тонну гравия, взлетел на гребень импровизированного трамплина и воспарил над рельсами в головоломном прыжке.
Пока машина висела в воздухе, жужжа вращающимися вхолостую колесами, Абзац успел подумать, что привыкнуть к такому нельзя. Неудивительно, что Паук участвует в своих ралли один, без штурмана: вряд ли во всей Москве найдется идиот, который рискнул бы сесть к нему в машину вторично.
Потом «лендровер» с лязгом и хрустом приземлился на все четыре колеса, прошел юзом, веером разбрызгивая грязь, едва не перевернулся, задев передним колесом рельс следующей ветки, но все-таки выровнялся и, набирая скорость, устремился к распахнутым настежь воротам ангара. Абзац открыл глаза, прислушиваясь к тому, как его внутренности неохотно возвращаются на свои места после страшного толчка, который подбросил их к самому горлу и смешал в одну перепутанную кучу. Черная пасть ворот неслась навстречу со страшной скоростью.
Машина влетела в ангар и с душераздирающим визгом остановилась на сухом бетонном полу. Чтобы не вылететь наружу сквозь лобовое стекло, Абзацу пришлось изо всех сил упереться в переднюю панель обеими руками. Паук повернул ключ, и Шкаброву показалось, что он оглох. После жуткого рева и грохота гудки маневрового тепловоза и лязг буферов казались не более заслуживающими внимания, чем шум крови в ушах и мерные удары пульса.
– Чертов камикадзе, – пробормотал Абзац, почти не слыша собственного голоса. – Кр-р-ретин!
– За-а-чэм Камикадзе, слушай? – с утрированным кавказским акцентом возмутился Паук. – Джапаридзе моя фамилия, понял, да?
– Дурак твоя фамилия, – шаря по всем карманам в поисках сигарет, сообщил ему Абзац. – Маньяк хренов, убийца…
– Ба! – радостно воскликнул Паук. – Кажется, мне удалось напугать неустрашимого Абзаца. Следовательно, день прожит не напрасно.
– Драть тебя некому, – закуривая, проворчал Абзац, – а мне некогда.
– Брось, – вынимая из кармана кожанки тонкий серебряный портсигар с выбитым на крышке орлом, небрежно сказал Паук. – Желающих навалом, только догнать не могут, кишка тонка. И потом…
Он замолчал на полуслове, задумчиво постукивая фильтром сигареты по портсигару. Портсигар, похоже, был тот самый, в незапамятные времена снятый с трупа немецкого офицера. Потом он вздохнул, демонстративно пожал плечами, сунул сигарету в угол большого тонкогубого рта и принялся чиркать колесиком зажигалки. Зажигалка у него тоже была не как у людей: большая, архаичная, изготовленная кустарным способом из гильзы от крупнокалиберного пулемета.
Толстый фитиль вспыхнул, выбросив такой язык пламени, будто Паук держал в кулаке не зажигалку, а свернутую жгутом и пропитанную бензином газету.
Паук погрузил кончик сигареты в этот пожар, глубоко затянулся и дунул дымом на пламя.
– Понимаешь, – заговорил Паук, на каждом гласном звуке выпуская изо рта небольшое облачко дыма, – даже в самом безумном поступке всегда есть рациональное зерно. К примеру если бы за нами была погоня, то ей пришлось бы несладко.
– Ас чего ты взял, что за нами должна быть погоня? – удивился Абзац.
– Про тебя ходят странные слухи, – внимательно разглядывая тлеющий кончик своей сигареты, сообщил Паук.
– Например?..
– Например, говорят, что ты объявил войну братве. Есть также мнение, что это братва объявила тебе войну, но от перестановки слагаемых, как известно, сумма не меняется. Ты меня знаешь, Абзац.
Знаешь, кто я, чем занимаюсь и чем занимался в дни туманной юности. Общество жмуриков меня обычно не смущает, но жмурик при этом должен вести себя как положено. То есть лежать и не рыпаться. Ты труп на девяносто пять процентов, и при этом тебе ни в какую не лежится. Это делает твое общество, мягко говоря, опасным.
Абзац скрипнул спинкой сиденья, меняя позу.
– Содержательная реплика, – заметил Паук. – Но Барабан и прочая веселая компания – это еще полбеды. Тут был такой поганенький слушок… Якобы тебя повязали буквально с поличным, а через месяц выпустили…
– Выпустили, – проворчал Абзац. – Конечно, выпустили.
– Ну, ладно, ладно. Не выпустили. Убежал. Я от бабушки ушел и от дедушки ушел… Но это же анекдот! Где это видано, чтобы взятому на горячем мокрушнику дали рвануть когти во время следственного эксперимента! Так что постарайся не удивляться, когда кто-нибудь из старых знакомых назовет тебя подсадным или, скажем, стукачом.
Абзац задумчиво поскреб ногтями шершавый подбородок. В последнее время у него появилась новая дурная привычка скрести щетину всякий раз, как он оказывался в затруднительном положении.
– Ценю твою откровенность, – сказал он наконец. – Какого черта ты тогда сюда явился? Надеюсь, не с поручением от Барабана?
– Я сам по себе, – просто ответил Паук. – И с отморозками стараюсь дел не иметь. Когда ты позвонил, мне стало интересно.
– Веселый ты парень, – со вздохом сказал Абзац. – Любознательный. Ну а если я действительно подсадной, что тогда? Что, если в том старом вагоне засада?
– Тогда я оседлаю свою полосатую лошадку, и мы с тобой поедем кататься, – спокойно ответил Паук. – Есть такая компьютерная игра. Называется «Засранцы против ГАИ». Вот в нее мы и сыграем.
Риск придает жизни необходимую остроту, разве не так? А если учесть интенсивность движения в городе, то живыми они нас не возьмут. То, что останется от нас с тобой, можно будет точно описать буквально в двух словах: блин горелый. Назначая мне встречу, ты не мог об этом не знать, мы ведь сто лет знакомы.
Я ведь тоже знаю, что пытаться сдать тебя, скажем, тому же Барабану – это все равно что засунуть себе в задницу гранату без чеки. Поэтому давай считать, что верительными грамотами мы уже обменялись.
Надеюсь, ты вызвал меня по делу, а не потому, что соскучился?
Абзац вдавил окурок в набитую до отказа пепельницу на приборной панели и откинулся на спинку сиденья. Он привык считать Паука чем-то наподобие свихнувшегося биокомпьютера, этакой двуногой вычислительной машиной без тормозов и инстинкта самосохранения, и был готов к тому, что, просчитав все «за» и «против», веселый торговец смертью постарается аккуратно подвести его под прицел засевшего где-нибудь неподалеку снайпера. Абзац и сейчас не мог окончательно сбросить эту возможность со счетов, но Паук выглядел спокойным и говорил совсем не то, что ожидал услышать Шкабров.
– Дело, – повторил он рассеянно. – Ты извини, Паук. Для тебя это, конечно, не дело, а безделица, но…
Он полез в карман куртки, вынул оттуда пистолет и протянул его Пауку.
– Вот. Не купишь?
– «Макарыч», – сказал Паук таким тоном, словно встретил старого знакомого в месте, где тому было совершенно нечего делать. Абзац заметил, что он не сделал попытки взять пистолет в руки, хотя и был в перчатках. – Дедуля ты мой! Пора, пора тебе на пенсию…
– Старый конь борозды не портит, – возразил Абзац. Ему было неловко. Он чувствовал себя белым генералом, пытающимся обменять на хлеб последние подштанники.
– Слушай, Абзац, – решительно сказал Паук, – ты меня удивляешь. Ты же серьезный мужчина! За кого ты меня держишь? Взять у тебя ствол – это значит повесить себе на шею половину твоих заказух. И потом, я как-то больше привык продавать, чем покупать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Теперь перед Абзацем сидел один из крупнейших в Москве торговцев оружием – розничных торговцев, разумеется. Оптовыми поставками, насколько было известно Абзацу, государство предпочитало заниматься самостоятельно.
Когда Абзац утвердился на скрипучем сиденье с подранной обивкой, Паук толкнул вперед рычаг переключения передач, вдавил в пол кабины педаль акселератора и плавно отпустил сцепление. Двигатель сипло взревел, и машина прыгнула – не как зебра, которую она напоминала раскраской, а как голодный лев во время охоты. Абзаца вжало в спинку сиденья, и он с трудом подавил в себе желание зажмуриться.
Это желание возникало у него всякий раз, когда ему приходилось ездить с Пауком.
Разогнавшись как следует, Паук ударил по тормозам и резко крутанул руль, заставив машину развернуться на месте. Привычный к такому обращению внедорожник опасно накренился, на мгновение замер, шатко балансируя на двух колесах, с грохотом опустился на все четыре и устремился по улице в противоположном направлении, как диковинная полосатая пуля, выпущенная из ружейного ствола.
– Черт возьми, – не удержался от комментария Абзац. – Когда-нибудь ты обязательно угробишься.
– Факт, – снова блеснув зубами, согласился Паук.
– Ну и что? Все мы рано или поздно угробимся.
Про тебя, например, я слышал, что ты уже угробился. А ты – вот он. Жив, здоров и невредим.
Абзац немного поерзал на сиденье, пытаясь принять более свободную позу. Он любил скорость и частенько водил машину на пределе возможностей, но одно дело – сидеть за рулем, и совсем другое – быть бесполезным грузом, не оказывающим никакого воздействия на ход событий. Кроме того, до Паука ему было далеко. Этот бешеный тип не жалел ни машину, ни себя, ни пассажиров. Было замечено, однако, что в аварии он попадал исключительно во время своих сумасшедших гонок по бездорожью, когда был в машине один и действительно выжимал из нее все, что можно. На его совести не было ни одного сбитого пешехода, хотя в это было трудно поверить.
– Ты когда-нибудь починишь глушитель? – орал Абзац, перекрикивая рев двигателя. – Это же все равно, что сидеть внутри динамика во время концерта «Металлики»!
– Обожаю «Металлику!» – весело скалясь, прокричал в ответ Паук. – А глушитель я починил! Вывел его наверх, как у трактора, чтобы за кочки не цеплялся! Я же не виноват, что он опять отлетел!
Прикинь: выскакиваю из оврага, а тут канава! На хвосте у меня Заяц на своей развалюхе, справа Прыщ наседает… Перепрыгиваю канаву, а тут из-за бугра вылетает этот трахнутый Лось на своем трахнутом «хаммере», и прямо в меня, как капитан Гастелло во вражескую колонну! Ну, отвернуть-то я успел, но, видишь, не до конца. Глушителю не повезло.
– Как всегда, – заметил Абзац.
– Ну, натурально! – со смехом согласился Паук.
Абзац не стал ничего говорить, решив отложить разговор до более удобного момента. После имевшего место краткого обмена репликами у него уже саднило горло, как будто он командовал дальнобойным орудием во время массированного артобстрела, и продолжение беседы грозило полной потерей голоса.
Полосатый «лендровер» промчался по узкому переулку, вылетел из него, как из жерла пушки, и оказался на пустыре, который пересекали несколько идущих в разных направлениях железнодорожных веток. Впереди виднелся какой-то заброшенный ангар, на рельсах ржавел забытый всеми товарный вагон, на провалившейся крыше которого шевелила тонкими ветками молодая березка. По дальнему пути маневровый тепловоз тащил длинный состав пустых грузовых платформ. Через пути были проложены мостки из полусгнивших промасленных шпал. Абзац уперся ногами в пол салона и крепко ухватился за предназначенную специально для подобных случаев ручку, готовясь к немилосердной тряске: мостки выглядели так, словно по ним долго ездили танки. Но он забыл, с кем имеет дело: Паук не собирался воспользоваться проторенными путями. Не снижая скорости, он принял левее, оставляя мостки в стороне, и Абзац с ужасом понял, что развеселый водитель держит курс прямиком на поросшую жухлой травой слежавшуюся кучу гравия, громоздившуюся у самых путей.
Он изо всех сил стиснул зубы и все-таки не выдержал – зажмурился, когда тупоносый трехдверный внедорожник, рыкнув движком и выбросив из-под колес тонну гравия, взлетел на гребень импровизированного трамплина и воспарил над рельсами в головоломном прыжке.
Пока машина висела в воздухе, жужжа вращающимися вхолостую колесами, Абзац успел подумать, что привыкнуть к такому нельзя. Неудивительно, что Паук участвует в своих ралли один, без штурмана: вряд ли во всей Москве найдется идиот, который рискнул бы сесть к нему в машину вторично.
Потом «лендровер» с лязгом и хрустом приземлился на все четыре колеса, прошел юзом, веером разбрызгивая грязь, едва не перевернулся, задев передним колесом рельс следующей ветки, но все-таки выровнялся и, набирая скорость, устремился к распахнутым настежь воротам ангара. Абзац открыл глаза, прислушиваясь к тому, как его внутренности неохотно возвращаются на свои места после страшного толчка, который подбросил их к самому горлу и смешал в одну перепутанную кучу. Черная пасть ворот неслась навстречу со страшной скоростью.
Машина влетела в ангар и с душераздирающим визгом остановилась на сухом бетонном полу. Чтобы не вылететь наружу сквозь лобовое стекло, Абзацу пришлось изо всех сил упереться в переднюю панель обеими руками. Паук повернул ключ, и Шкаброву показалось, что он оглох. После жуткого рева и грохота гудки маневрового тепловоза и лязг буферов казались не более заслуживающими внимания, чем шум крови в ушах и мерные удары пульса.
– Чертов камикадзе, – пробормотал Абзац, почти не слыша собственного голоса. – Кр-р-ретин!
– За-а-чэм Камикадзе, слушай? – с утрированным кавказским акцентом возмутился Паук. – Джапаридзе моя фамилия, понял, да?
– Дурак твоя фамилия, – шаря по всем карманам в поисках сигарет, сообщил ему Абзац. – Маньяк хренов, убийца…
– Ба! – радостно воскликнул Паук. – Кажется, мне удалось напугать неустрашимого Абзаца. Следовательно, день прожит не напрасно.
– Драть тебя некому, – закуривая, проворчал Абзац, – а мне некогда.
– Брось, – вынимая из кармана кожанки тонкий серебряный портсигар с выбитым на крышке орлом, небрежно сказал Паук. – Желающих навалом, только догнать не могут, кишка тонка. И потом…
Он замолчал на полуслове, задумчиво постукивая фильтром сигареты по портсигару. Портсигар, похоже, был тот самый, в незапамятные времена снятый с трупа немецкого офицера. Потом он вздохнул, демонстративно пожал плечами, сунул сигарету в угол большого тонкогубого рта и принялся чиркать колесиком зажигалки. Зажигалка у него тоже была не как у людей: большая, архаичная, изготовленная кустарным способом из гильзы от крупнокалиберного пулемета.
Толстый фитиль вспыхнул, выбросив такой язык пламени, будто Паук держал в кулаке не зажигалку, а свернутую жгутом и пропитанную бензином газету.
Паук погрузил кончик сигареты в этот пожар, глубоко затянулся и дунул дымом на пламя.
– Понимаешь, – заговорил Паук, на каждом гласном звуке выпуская изо рта небольшое облачко дыма, – даже в самом безумном поступке всегда есть рациональное зерно. К примеру если бы за нами была погоня, то ей пришлось бы несладко.
– Ас чего ты взял, что за нами должна быть погоня? – удивился Абзац.
– Про тебя ходят странные слухи, – внимательно разглядывая тлеющий кончик своей сигареты, сообщил Паук.
– Например?..
– Например, говорят, что ты объявил войну братве. Есть также мнение, что это братва объявила тебе войну, но от перестановки слагаемых, как известно, сумма не меняется. Ты меня знаешь, Абзац.
Знаешь, кто я, чем занимаюсь и чем занимался в дни туманной юности. Общество жмуриков меня обычно не смущает, но жмурик при этом должен вести себя как положено. То есть лежать и не рыпаться. Ты труп на девяносто пять процентов, и при этом тебе ни в какую не лежится. Это делает твое общество, мягко говоря, опасным.
Абзац скрипнул спинкой сиденья, меняя позу.
– Содержательная реплика, – заметил Паук. – Но Барабан и прочая веселая компания – это еще полбеды. Тут был такой поганенький слушок… Якобы тебя повязали буквально с поличным, а через месяц выпустили…
– Выпустили, – проворчал Абзац. – Конечно, выпустили.
– Ну, ладно, ладно. Не выпустили. Убежал. Я от бабушки ушел и от дедушки ушел… Но это же анекдот! Где это видано, чтобы взятому на горячем мокрушнику дали рвануть когти во время следственного эксперимента! Так что постарайся не удивляться, когда кто-нибудь из старых знакомых назовет тебя подсадным или, скажем, стукачом.
Абзац задумчиво поскреб ногтями шершавый подбородок. В последнее время у него появилась новая дурная привычка скрести щетину всякий раз, как он оказывался в затруднительном положении.
– Ценю твою откровенность, – сказал он наконец. – Какого черта ты тогда сюда явился? Надеюсь, не с поручением от Барабана?
– Я сам по себе, – просто ответил Паук. – И с отморозками стараюсь дел не иметь. Когда ты позвонил, мне стало интересно.
– Веселый ты парень, – со вздохом сказал Абзац. – Любознательный. Ну а если я действительно подсадной, что тогда? Что, если в том старом вагоне засада?
– Тогда я оседлаю свою полосатую лошадку, и мы с тобой поедем кататься, – спокойно ответил Паук. – Есть такая компьютерная игра. Называется «Засранцы против ГАИ». Вот в нее мы и сыграем.
Риск придает жизни необходимую остроту, разве не так? А если учесть интенсивность движения в городе, то живыми они нас не возьмут. То, что останется от нас с тобой, можно будет точно описать буквально в двух словах: блин горелый. Назначая мне встречу, ты не мог об этом не знать, мы ведь сто лет знакомы.
Я ведь тоже знаю, что пытаться сдать тебя, скажем, тому же Барабану – это все равно что засунуть себе в задницу гранату без чеки. Поэтому давай считать, что верительными грамотами мы уже обменялись.
Надеюсь, ты вызвал меня по делу, а не потому, что соскучился?
Абзац вдавил окурок в набитую до отказа пепельницу на приборной панели и откинулся на спинку сиденья. Он привык считать Паука чем-то наподобие свихнувшегося биокомпьютера, этакой двуногой вычислительной машиной без тормозов и инстинкта самосохранения, и был готов к тому, что, просчитав все «за» и «против», веселый торговец смертью постарается аккуратно подвести его под прицел засевшего где-нибудь неподалеку снайпера. Абзац и сейчас не мог окончательно сбросить эту возможность со счетов, но Паук выглядел спокойным и говорил совсем не то, что ожидал услышать Шкабров.
– Дело, – повторил он рассеянно. – Ты извини, Паук. Для тебя это, конечно, не дело, а безделица, но…
Он полез в карман куртки, вынул оттуда пистолет и протянул его Пауку.
– Вот. Не купишь?
– «Макарыч», – сказал Паук таким тоном, словно встретил старого знакомого в месте, где тому было совершенно нечего делать. Абзац заметил, что он не сделал попытки взять пистолет в руки, хотя и был в перчатках. – Дедуля ты мой! Пора, пора тебе на пенсию…
– Старый конь борозды не портит, – возразил Абзац. Ему было неловко. Он чувствовал себя белым генералом, пытающимся обменять на хлеб последние подштанники.
– Слушай, Абзац, – решительно сказал Паук, – ты меня удивляешь. Ты же серьезный мужчина! За кого ты меня держишь? Взять у тебя ствол – это значит повесить себе на шею половину твоих заказух. И потом, я как-то больше привык продавать, чем покупать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51