На том месте, где у герра Пауля была изображена покосившаяся, крытая соломою баня, поднимался пологий бугорок, поросший высоченным бурьяном и крапивой.
— Странно, — сказала Мария Андреевна вслух и снова огляделась. Хесса по-прежнему не было видно, и у нее вдруг возникло очень неприятное чувство: ей показалось, что немец сидит в бурьяне или прячется где-нибудь за выступом стены, дожидаясь ее ухода. — Глупости, — сказала она гораздо громче и решительнее. — Вздор и чепуха! Он, верно, прилег отдохнуть и задремал, а что до рисунка, то художник имеет полное право слегка приукрасить действительность. Ведь видно же, что баня там была, и дерево тоже было...
Она осеклась на полуслове, внезапно узнав место, где когда-то гуляла с гувернанткой. Перед ее внутренним взором, будто наяву, встала черная от времени, покосившаяся бревенчатая баня и яблоня — тоже старая, черная, протянувшая над растрепанной соломенной кровлей корявые руки ветвей. Да, если верить памяти, то и дерево, и баня действительно стояли на этом самом месте и выглядели они в точности так, как изобразил их герр Пауль Хесс — тот самый герр Пауль, который, по его собственным словам, приехал в Смоленск впервые в жизни.
Княжна ожесточенно помотала головой, пытаясь привести в порядок разбежавшиеся мысли. Как же так? Что-то здесь не складывается, что-то не получается...
Она нарочно отошла от треножника, чтобы рисунок не отвлекал внимание, заставила себя успокоиться и попыталась прийти к какому-нибудь рациональному выводу. Странность, замеченная ею в рисунке Хесса, могла иметь какое-то значение, а могла и не иметь. Но она тревожила княжну, и Мария Андреевна решила продумать все до конца, ибо это был наилучший способ успокоиться.
Итак, баня и яблоня...
Баня и яблоня, которых не было на береговой круче Днепра, но которые остались, оказывается, не только в памяти княжны Марии Андреевны Вязмитиновой, но и на рисунке герра Пауля Хесса, сделанном сегодня утром. Баня и яблоня погибли, вероятнее всего, летом или осенью двенадцатого года, то есть тогда, когда никакого герра Хесса здесь и в помине не было...
Что ж, в конце концов, герр Пауль мог лгать. С людьми это случается, особенно с такими, как герр Пауль, тщательно скрывающими от окружающих свои мысли и даже свой холодный ум, странно сочетающийся со страстным талантом художника. Милейший герр Пауль мог бывать в Смоленске раньше — например, тем же недоброй памяти летом 1812 года. Он мог служить в армии императора Наполеона и запомнить баню и яблоню еще тогда.
Но зачем в таком случае ему было выдавать себя, рисуя то, чего давно уже нет?
Обдумывать версии о божественном озарении, снизошедшем на Хесса свыше, или о способности тевтона проникать в чужие мысли и воровать воспоминания Мария Андреевна не стала. Вздохнув, она вынуждена была признать, что логика завела ее в тупик: вместо желаемых ответов княжна получила только новые вопросы. Похоже, разрешить загадку бани и яблони путем одних лишь логических рассуждений было так же невозможно, как и другую, гораздо более занимательную и насущную: куда, ради всего святого, подевался Хесс?
Княжна стояла рядом с его треножником уже не менее получаса, а немец как сквозь землю провалился. Неужто и впрямь заснул где-нибудь в бурьяне? Тогда в его фляге, верно, и впрямь плещется что-то покрепче воды... Ну, и что теперь? Искать его, звать, будить? Тогда, представ перед княжной в столь непрезентабельном виде, герр Пауль будет смущен и даже пристыжен, а зачем это нужно — стыдить гостя, который не сделал ничего дурного?
Вопреки столь уважаемой княжною логике и здравому смыслу ей опять показалось, что немец прячется в бурьяне, с нетерпением дожидаясь ее ухода. Мария Андреевна вновь вернулась к рисунку и сличила его с расстилавшимся внизу пейзажем. Да, различия имелись, и дело было не только в бане и яблоне. Вон того дома, новенького, с тесовой крышей и высоким резным крыльцом, на рисунке что-то не видно, зато виден другой, поплоше. И сады на бумаге — старые, густые, под корень спаленные пожаром двенадцатого года... Город на рисунке был тот и не тот, и княжна, которой до смерти наскучили рутинные заботы, связанные с постройкой и оформлением городского дома, решила, что не успокоится, пока не разгадает эту тайну.
Между тем затянувшееся ожидание начало казаться Марии Андреевне не только пустым, но и не совсем приличным. Вряд ли с Хессом случилось что-то дурное. Если бы на него напали грабители, они бы, верно, прихватили с собою и сумку, а если бы любознательный тевтон повредил себе что-нибудь, от нечего делать обследуя развалины, то он не стал бы молчать, а дал бы о себе знать криком. Тут ей пришло в голову, что немец мог удариться головой и лежать без сознания, а мог и вовсе убиться, оступившись на битых кирпичах. То обстоятельство, что в развалинах целыми днями играли мальчишки, ничего не меняло: как говорится, что русскому здорово, то немцу смерть. Преодолев неловкость, княжна несколько раз окликнула Хесса, но ответа не получила. Тогда она вскарабкалась на гору битого кирпича в проломе стены и осмотрелась сверху. Немца нигде не было видно, и Мария Андреевна решила, что разумнее всего будет все-таки вернуться домой. В конце концов, тевтон мог завести в предместье какую-нибудь пассию, и тогда его отсутствие объяснялось очень просто. Оно могло объясняться как угодно, но факт оставался фактом: здесь Хесса не было — ни в бурьяне, ни под откосом, ни среди руин и битых кирпичей. А на нет, как говорится, и суда нет. Более того, не следовало забывать о приличиях: княжне Вязмитиновой не пристало, подобно цепной собаке, сторожить брошенную хитрым немцем сумку. Хитрым? Ну да, пожалуй, что так...
Покинув окрестности северной башни, княжна скорым шагом направилась к своему дому. По дороге ей встретилось несколько знакомых лиц и дважды ей даже пришлось вступить в разговор, обыкновенный при подобных встречах: о здоровье, о делах, о погоде и о видах на урожай. Княжне польстило то, что мнение ее о последнем предмете было выслушано с большим вниманием; рассуждая об урожае, вложении денег и вообще об экономике, она редко ошибалась, и то, что этот факт наконец-то был признан всеми, был ей приятен.
Словом, чем дальше уходила она от установленного в тени лакированного треножника, тем менее загадочным казалось ей недавно пережитое приключение. Подумаешь, неточный рисунок! Принимая во внимание вдохновенную манеру, в которой рисовал герр Хесс, на мелкие несоответствия можно было смело закрыть глаза. Его кузен Петер, молодой, но уже получивший определенное признание баталист, намеревался живописать славные битвы Отечественной войны с французом; а раз летом 1812 года над обрывом стояла баня, то герр Пауль позволил себе эту баню нарисовать — что же тут дурного, что загадочного?
Тем не менее, проходя мимо канцелярии градоначальника, княжна невольно замедлила шаг и едва не зашла, но вовремя вспомнила, что одета не для подобных визитов. К тому же, бродя по крутым откосам в поисках Хесса, она изрядно устала, да и спешки пока что не было. Посему Мария Андреевна миновала канцелярию и прямиком отправилась домой — посмотреть, как без нее расставили мебель, а заодно и поинтересоваться, какая судьба постигла жестяное чучело крестоносца, сторожившее вход в оружейную комнату.
Глава 7
Герр Пауль, как и следовало ожидать, еще не вернулся. В доме продолжалась деловитая возня, но шума и беспорядка заметно поубавилось. Переодевшись и выпив чаю, Мария Андреевна прошлась по комнатам и решила, что для первого раза получилось недурно. Кое-что следовало передвинуть, а иное и вовсе заменить, но говорить об этом она не стала — дворецкий и без того уже валился с ног от усталости, да и мелкие недочеты, замеченные княжною, явились результатом ее собственных ошибок, а не небрежности прислуги.
В оружейной тоже царил порядок, да иначе и быть не могло. Развешанное по стенам оружие маслянисто поблескивало, начищенный до зеркального блеска железный болван у входа горделиво торчал на своей подставке, опираясь на двуручный меч с извилистым, как тело ползущей змеи, лезвием. В крестообразной щели шлема, похожего на жестяное ведро, будто угадывались недобрые глаза. Чтобы развеять неприятное ощущение, княжна постучала по шлему согнутым пальцем, и тот отозвался глухим чугунным звоном.
Спохватившись, Мария Андреевна обернулась к сопровождавшему ее дворецкому и велела позвать лакея по имени Григорий — молодого, плутоватого и немного развязного, но при этом сообразительного и скорого на ногу. Когда Григорий явился, она отвела его в сторонку и тихим голосом отдала короткий приказ. Лакей сказал: «Слу-шаю-с» — и испарился. Проводив его взглядом, княжна с неудовольствием подумала, что он непременно станет болтать в людской. С одной стороны, конечно, на каждый роток не накинешь платок, а с другой — ну почему, спрашивается, каждый ее шаг должен служить поводом для глупых пересудов?
Впрочем, ответ на этот вопрос был очевиден: шагать надобно не так широко, не отделяясь от иных-прочих, тогда и судить тебя не станут. Что с того, что к странным поступкам тебя принуждает сама жизнь? Не обращай на это внимания, смирись, не ропщи, будь как все, и тогда, будучи ограбленной, попранной и униженной каким-нибудь мелким негодяем, ты наконец-то удостоишься сочувствия и жалости света.
Она не впервые думала об этом, и окончательный вывод всегда был один и тот же: не дождетесь. И на сей раз, скоро пробежав привычной, проторенной тропинкой, мысли Марии Андреевны вернулись к первоначальному предмету ее размышлений, то есть к герру Паулю Хессу.
Отпустив дворецкого, Мария Андреевна прошлась по оружейной, внимательно оглядывая стены и одобрительно кивая: да, здесь все было устроено именно так, как ей хотелось, и произошло это, видно, потому, что оформление именно этой комнаты она продумала лучше, чем какой бы то ни было иной. Княжне подумалось, что она давненько не упражнялась в стрельбе, если не считать того случая на мосту, но о том, чтобы учинить пальбу здесь, в городе, нечего было и мечтать.
На полке в углу она нашла то, что искала, — медную подзорную трубу с выбитым по ободку названием некогда захваченного в плен шведского военного корабля. Труба была громоздкая и довольно тяжелая, но давала очень приличное увеличение. Сунув трубу под мышку, княжна покинула оружейную и прошла в комнату, где стояли сегодня привезенные из Москвы клавикорды — нужно было испытать инструмент и решить, звать ли настройщика.
Клавикорды действительно нуждались в настройке. Взяв несколько дребезжащих, распадающихся аккордов, княжна опустила крышку. Мимоходом вспомнившийся случай на мосту неожиданно занял ее мысли; княжна вдруг удивилась тому спокойствию, с коим восприняла и почти сразу же забыла разбойное нападение, совершенное на нее в ее собственном лесу. Лихие люди, нашедшие на мосту смерть от ее руки, были пришлыми: их тела никто не опознал, и ни один из деревенских старост во всей округе не заявлял о беглых. Это могло означать только одно: в вязмитиновский лес перебралась шайка, орудовавшая прежде в каком-то ином месте. Сколько в ней насчитывалось народа, никто не знал; поиски, осуществляемые по просьбе княжны полицией и расквартированными в городе солдатами, до сих пор ничего не дали. Полицмейстер высказал предположение, что, получив столь неожиданный и решительный отпор, банда покинула окрестности Смоленска и ушла от греха подальше в иные, более глухие места. Возможно, сказал он, там, на мосту, вообще была вся шайка, и после того, как трое из пятерых погибли едва ли не в мгновение ока, главарь и его подручный бежали без памяти куда глаза глядят.
Марии Андреевне, однако, эти выводы казались чересчур поспешными и оттого сомнительными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53