— Стоит ли давать невыполнимые обещания? — с мягкой улыбкой возразила княжна, кладя узкую ладонь в перчатке на его рукав. — Как же можно жить, не имея собственного мнения? Раз собственного суждения нет, приходится пользоваться чужими, а это много хуже. Вы должны извинить меня, Алексей Евграфович. Мои слова, должно быть, показались вам излишне резкими, но это оттого, что я встревожена. Не сердитесь на меня, хорошо? А сейчас мне действительно надобно ехать.
Берестов помог ей сесть в коляску и, сняв шляпу, поклонился на прощанье. Княжна в ответ склонила голову и коротко бросила кучеру:
— Трогай!
Спустя полчаса она уже была дома. Хесс, как всегда, отсутствовал, что при сложившихся обстоятельствах было весьма кстати. Обуреваемая самыми дурными предчувствиями, Мария Андреевна прошла к себе в кабинет и, запершись там, потратила почти два часа на составление прошения на высочайшее имя. Она писала, старательно выбирая слова и подолгу думая над каждой фразой, но, закончив, даже не стала перечитывать написанного, сразу же запечатала письмо и велела немедля его отправить.
Княжна понимала, что гораздо правильнее было бы ехать в Санкт-Петербург самой, но что-то удерживало ее от этого шага. Хесс с его странным поведением в свете последних новостей как-то отодвинулся на задний план, но тревога за судьбу вспыльчивого поляка не смогла заслонить собою иной тревоги: будучи не в состоянии четко сформулировать свои подозрения, княжна тем не менее чувствовала, что вокруг нее снова затевается что-то недоброе. Какая-то невидимая сила медленно, но верно стягивала в тугой узел судьбы княжны Вязмитиновой и заброшенного старинного кремля.

* * *
Стоявшая перед Хруновым задача была не из легких: в одиночку обшарить никем не пройденные подземелья кремля было бы сложно даже в открытую, на глазах у всех, не таясь и не прячась. Тем не менее привлекать к поискам своих подручных Хрунов не стал: постоянное мельтешение подозрительных косматых личностей в районе кремля рано или поздно было бы замечено. Он ограничился тем, что велел своим головорезам рассредоточиться по городским притонам, вести себя тихо и ждать сигнала. Люди могли ему пригодиться для того, чтобы извлечь казну из подземелья и перенести ее в укромное место.
Впрочем, дело казалось сложным лишь издали, до тех пор, пока Хрунов не добрался до места и не стал на косогоре, разглядывая высившиеся впереди мощные стены старинного укрепления. При взгляде с этой позиции задача перестала выглядеть сложной; отсюда она казалась попросту невыполнимой. Размеры кремля и стоявшего на береговом откосе человека были несоизмеримы; казалось, можно потратить жизнь, ползая по этим грудам мертвого камня, и ничего не найти.
Но Николай Иванович Хрунов был не из тех, кто пасует перед трудностями, особенно если впереди поджидает солидный куш. На сей раз куш обещал быть невиданным, фантастическим, и бывший поручик взялся за дело со спокойной уверенностью человека, которому некуда отступать и который твердо намерен добиться успеха. Даже Ерема, который, глянув на каменную махину кремля, заметно приуныл, мало-помалу заразился настроением своего атамана и теперь работал как зверь, на пару с Хруновым обшаривая мрачные подземелья.
В поисках прошла неделя, за ней потянулась вторая. Раз за разом Хрунов в сопровождении мрачно сопящего Еремы спускался в царство мрака и тишины по крошащимся каменным ступеням, и каждый раз им приходилось выбираться наружу несолоно хлебавши. Остальные члены шайки промышляли кто чем мог; с их появлением в городе резко подскочило количество разбоев и грабежей, но Хрунова это не беспокоило: он не виделся со своими людьми с тех пор, как переместился в город, они не знали, где находится и чем занят их атаман, а значит, не могли его выдать. С головой погрузившись в решение новой задачи, Хрунов на время забыл о княжне Вязмитиновой и о своих планах в отношении этой гордячки: в отличие от сокровища, которое активно искала церковь, княжна могла и подождать. Бывший поручик не заблуждался относительно того, кто ему противостоял: церковь была очень серьезным соперником, обладающим девятисотлетним опытом войны, интриг и подспудного управления судьбами государства. Попы в золоченых ризах, возглашавшие с амвонов неудобопонятную белиберду, были только верхушкой огромного айсберга. В отличие от Еремы, который жил, повинуясь скорее звериным инстинктам, чем разуму, Хрунов отлично понимал, что вступил в единоборство с целой армией, составленной из умелых, жестких, опытных и очень неглупых бойцов. Ему удалось выиграть первую схватку в этой войне, и теперь в его распоряжении была небольшая фора по времени. Надобно было торопиться, но подземные коридоры тянулись шаг за шагом, верста за верстой, и конца им не было.
Тем не менее Хрунов не порол горячку, понимая, что в спешке может пройти мимо сокровища, отделенного лишь тонким слоем штукатурки или какой-нибудь гнилой доской. Другой на его месте, не имея плана подземелий и не зная, в какой именно части кремля следует искать, стал бы слепо метаться из стороны в сторону, рассчитывая на удачу. Хрунов действовал иначе. Проникнув в подземелья через подвал одной из южных башен, он обследовал их шаг за шагом, занося каждый поворот на составляемый по ходу поисков план. В котомке расстриги, носимой обыкновенно Еремою, помимо съестных припасов, воды, свечей и прочих необходимых предметов, всегда лежало несколько мотков прочной бечевы. Бечеву эту Хрунов называл нитью Ариадны, которая, если верить грекам, помогла Тесею выбраться из лабиринта, в коем обитал кровожадный Минотавр. Ереме было невдомек, кто такие Ариадна, Тесей и Минотавр, однако, быстро ухватив суть нововведения, он его одобрил. Пробираясь подземными коридорами, Ерема разматывал бечеву, отмечая ею пройденный путь. Где-то на третий день поисков он самолично усовершенствовал это простейшее приспособление, удивив своею сметкой Хрунова. Усовершенствование это состояло в небольшой дырочке, которую Ерема прорезал в углу котомки. Он пропустил бечеву через это отверстие, так что положенный в котомку клубок разматывался сам, оставляя свободными руки Еремы. Каким бы примитивным ни было это изобретение, оно существенно ускорило работу, ибо теперь искатели сокровищ могли обстукивать полы и стены в четыре руки, а не в две, как раньше.
В первые дни поисков Хрунов часто вспоминал свой разговор с отцом Евлампием. Обстоятельства, открывшиеся в ходе этого разговора, поначалу сильно занимали его воображение, но, по мере того как коридор сменялся коридором, а день — ночью, увлечение бывшего поручика упомянутым предметом постепенно шло на убыль. В конце концов Хрунов пришел к тому же, с чего, помнится, начал тот памятный разговор простодушный отец Евлампий: какая, собственно, теперь разница, написал Платон свои сочинения сам или украл их у Сократа после казни последнего? Николаю Ивановичу Хрунову это было безразлично, и он имел все основания подозревать, что это так же безразлично всем остальным людям, в том числе и патриарху всея Руси, и Римскому Папе. Хорошенько поразмыслив над этой проблемой, Хрунов пришел к выводу, что церковь решила пополнить свою казну, наложив лапу на золото Ивана Грозного. Рассказанная же отцом Евлампием история о рукописи, якобы таящей в себе угрозу для православия, была, вернее всего, наскоро сочинена архиереем для того, чтобы заставить деревенского батюшку принять активное участие в розысках.
Так считал Хрунов; впрочем, он допускал, что рукопись действительно существует и что в ней могут быть заинтересованы обе церкви — и православная, и католическая. Это обстоятельство, если разобраться, было ему только на руку: найдя мифическую рукопись, он мог бы диктовать свои условия и Москве, и Ватикану — чтобы продать драгоценную находку тому, кто больше заплатит.
В самом начале второй недели поисков Хрунова поджидал неприятный сюрприз. В этот день они с Еремой попали в подземный коридор, сохранившийся на удивление хорошо. Это место, казалось, нисколько не пострадало ни от французских фугасов, ни от беспощадного времени. Каменный свод коридора был совершенно цел, словно его сложили позавчера. Из стен через равные промежутки торчали ржавые подставки для факелов; железные решетки дверей, намертво приржавевшие к мощным петлям, выглядели неповрежденными. Такое положение вещей сильно облегчало кладоискателям работу, и в этот день они продвинулись по подземному лабиринту много дальше, чем обыкновенно. В результате они забрались так далеко, что у них кончилась припасенная на сегодня бечева.
— Эх, мать! — неожиданно сказал Ерема, ловя выскользнувший из отверстия в котомке кончик веревки. — Все, барин, пришли!
— То есть как это — пришли? — недовольно спросил Хрунов, вынимая из кармана часы и при свете фонаря бросая взгляд на циферблат. — Четыре пополудни! У нас еще полдня впереди, а ты — пришли...
— Бечевка кончилась, ваше благородие, — отрапортовал Ерема и в доказательство своих слов показал Хрунову зажатый в кулаке конец веревки.
— Вот, дьявол, — огорчился Хрунов. — Как же это мы с тобой, братец, просчитались? Экая напасть! Что же делать-то теперь?
— Да леший с ней, Николай Иванович, — сказал Ерема. — Нешто мы дети малые? Авось не заблудимся!
— Молчи уж, коли Бог ума не дал, — проворчал Хрунов. — Здесь тебе не лес, «ау» кричать некому. А ежели и докричишься до кого, так еще хуже получится. Нет, брат, давай-ка не рисковать понапрасну. Мы с тобой вот что сделаем: я здесь останусь, а ты ступай по бечеве наружу и гони в лавку. Купишь мотка четыре, чтобы и на завтрашний день хватило, да вина прихвати, в горле что-то пересохло. Если не станешь ворон считать да с пьяницами по кабакам драться, за час-полтора обернешься. Ну, давай, брат, давай, пошевеливайся! В бороде чесать некогда, дело надобно делать. Да ходи с оглядкой, черт лесной!
Когда Ерема ушел, Хрунов не стал терять времени. Светя себе фонарем, он обошел ближайшие казематы, но не нашел в них ничего, кроме ржавых цепей, намертво вмурованных в глухие каменные стены. В одном из казематов он подобрал с пола обломок кирпича; пользуясь им как мелком.
Хрунов продвинулся дальше по коридору, оставляя на стенах отметки в виде кривых, небрежно нацарапанных стрел. Здесь снова стали попадаться трещины и обвалившиеся куски кирпичной кладки — очевидно, где-то неподалеку взорвался один из заложенных отступавшими французами фугасов. Обстукивая покрытые трещинами стены, Хрунов помянул недобрым словом лягушатников: чем, черт бы их подрал, им помешал кремль, из которого они уходили навсегда? Что они пытались доказать, кому хотели отомстить, попусту тратя порох?
Почувствовав усталость, он присел на корточки у стены, без спешки выкурил сигарку и запил ее водой из фляги. После этого Хрунов посмотрел на часы и понял, что пора возвращаться: вот-вот должен явиться Ерема с бечевкой. Не найдя на месте своего «барина», этот лесной дурень, пожалуй, поднимет крик, и кто знает, чьих ушей он достигнет. В старинных замках и крепостях звук, случается, передается весьма странными путями; посему, если хочешь сохранить инкогнито, лучше вести себя тихо.
Думая так, Хрунов убрал на место флягу, старательно затушил окурок и присыпал его сверху пылью и каменной крошкой, скрыв следы своего пребывания, после чего вернулся к тому месту, где на грязном кирпичном полу сиротливо лежал конец путеводной бечевы.
Ждать пришлось долго: Ерема отсутствовал более двух часов. Когда бородатый разбойник наконец появился, одного взгляда на его изуродованное лицо хватило, чтобы понять: случилось что-то неладное.
— Где тебя носит? — напустился он на Ерему. — По кабакам гуляешь, борода бессовестная?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53