Отец Евлампий со своей стороны орудовал бутылью, наполняя стопки; после третьей он почувствовал, что с него, пожалуй, будет, и наливал теперь только расстриге, который хлопал стопку за стопкой с видимым удовольствием, но без видимого эффекта. Глядя, как он управляется с едой и вином, батюшка подумал, что гость, верно, не зря сложил с себя духовное звание — уж слишком явно он был привержен земному, чтобы хорошо служить Господу. Но владыка, конечно, был прав, доверив свое поручение именно ему: выпади сия работа на долю отца Евлампия, он бы, верно, и не знал, с какого конца за нее взяться.
Утолив первый голод, расстрига отвалился от стола, похлопал себя по вздувшемуся животу и, поблагодарив матушку за отменное угощение, повернул свое бритое лицо к отцу Евлампию.
— Потолковать бы нам, батюшка, — сказал он.
Отец Евлампий только глянул на матушку, и та, пробормотав какой-то вздор насчет кур, коих надобно покормить, удалилась из горницы. Когда дверь за нею затворилась, расстрига с хрустом потянулся и, ковыряя ногтем в зубах, невнятно молвил:
— Ну?
— А чего — ну? — растерявшись, а оттого немного агрессивно откликнулся отец Евлампий. — Говори, странник, какая тебе от меня помощь требуется. Чем смогу, помогу, а только пользы от меня в этом деле как от козла молока.
— Да ты знаешь ли, о каком деле речь? — спросил расстрига, без спросу наливая себе вина.
— Как не знать, — ответил батюшка. — Был я у владыки месяц назад. Он мне и про дело рассказал, и насчет тебя, странник, предупредил: придет, дескать, человек с письмом от меня, так ты уж его не обижай...
— Вон как? — удивился Тихон. — Про дело, говоришь, рассказал владыка? Это за что ж тебе, батюшка, такое от него доверие? Дело-то как-никак секретное!
— Живу без греха, Бога не гневлю, — степенно ответствовал отец Евлампий, — оттого и доверие. Думается мне, прельстила владыку близость моего прихода к имению княжны Вязмитиновой.
Расстрига Тихон потер ладонью лоб, чтобы широкий рукав подрясника скрыл появившееся на его лице выражение злобы и, чего греха таить, некоторого испуга.
— А княжна-то здесь при чем? — спросил он, когда почувствовал, что вернул контроль над собственным лицом. — Нешто владыка думает, что это Вязмитиновы царскую казну к рукам прибрали? Коли так, про нее забыть надобно — у княжны не больно-то отберешь.
— Окстись, сын мой, — сердито молвил отец Евлампий, — не гневи Бога! Что ты такое говоришь? Ты мне про княжну не рассказывай, я ее поболее твоего знаю. Она копейки чужой не возьмет. Да и не в деньгах дело, согласись. Уж ты-то, верно, об этом лучше иных-прочих знаешь. Церковь православная не за златом охотится...
— А! — воскликнул расстрига, для которого последнее заявление отца Евлампия было новостью. — Не за златом, верно. Так тебе, батюшка, и про это ведомо?
— А то как же, — отвечал простодушный отец Евлампий, весьма довольный тем, что ему удалось поразить гостя своей осведомленностью. — Я ж тебе говорю, странник: имение княжеское в версте отсюда, а там — библиотека. А в библиотеке той чего только нет! Знамо дело, отыскать там нужную рукопись владыка не рассчитывал, однако надеялся, что в записках вязмитиновских найдется хотя бы намек на то, где надобно искать.
— Ага, — раздумчиво сказал расстрига Тихон, лихорадочно прикидывая, как бы ему вытянуть из болтливого священника побольше информации. Он был искренне удивлен: оказывается, церковь искала не столько пропавшую царскую казну, сколько некую рукопись, настолько ценную, что перед ценностью ее меркло заманчивое сияние золота и самоцветов. — Ага... Так выходит, ты, батюшка, княжну в это дело посвятил?
— Ни-ни! — замахал широкими рукавами отец Евлампий и, забывшись, плеснул наливочки себе в стопку — щедро плеснул, до краев, и тут же, не медля ни секунды, выпил единым духом. — Даже и не мысли! — продолжал он, впиваясь зубами в цыплячье крылышко. — Об чем ты говоришь? Секрет сей не мне принадлежит, сия тайна святой православной церкви, так что действовать владыка велел скрытно, без огласки. Княжна, храни ее Господь, добра и милостива сверх всяческого разумения. Мне она доверяет, и к библиотеке своей она допускает меня беспрепятственно. Только проку от этого никакого — ни мне, ни церкви. Нет там того, что владыка ищет. Нету! Зато уж Платона этого безбожного я начитался — во!
Батюшка чиркнул себя по горлу ребром ладони, показывая, где именно сидит у него богопротивный Платон. Странник поиграл бровями, что-то прикидывая в уме, а после решительно взял со стола бутыль и доверху наполнил обе стопки — и свою, и отца Евлампия. При виде полной стопки глаза батюшки умильно увлажнились и он икнул, деликатно прикрывшись ладонью.
— Так уж и безбожного, — поднимая стопку, молвил расстрига, которому эта беседа казалась все более любопытной. — Надобно тебе заметить, что христианство, особливо православное, многим обязано этому греку. Ты, батюшка, не мог этого не заметить, коли и вправду" читал Платона.
Отец Евлампий чокнулся с гостем, выпил, схватил куриное крылышко и, лишь поднеся его ко рту, обнаружил, что держит в другой руке еще одно, наполовину обглоданное.
— О Господи, — пробормотал он, бросая крылышко на тарелку и облизывая пальцы. — Читать-то я читал, но объясни хоть ты мне, прохожий человек: ну какой вред может быть святой православной церкви от сего сочинения? Какая разница — Платон это написал, Сократ или вовсе какой-нибудь... этот... фараон?
— В самом деле, какая разница? — осторожно поддержал его странник, не знавший, о чем идет речь, и оттого вынужденный пока ограничиваться маловразумительными замечаниями. — А кто говорит о вреде?
— Как кто? Владыка и говорит. Первое, говорит, дело, чтобы рукопись папистам в руки не попала, не то поднимут они пыль до неба, греха потом не оберешься. Слухи-де давно ходят, что Платон никакой не философ, а вор обыкновенный и что все его труды на самом деле Сократом писаны. Ежели, говорит, рукопись, Сократом написанная, отыщется, то будет папистам радость, а православной церкви поругание.
— А! — воскликнул притворявшийся расстригою Хрунов, уяснив наконец истинную суть дела. — Ага! Ну так чего ж тут непонятного? Платон — это греки, греки — это Византия, а Византия — это православие. Вот и получается, что, ежели бросить камнем в Платона, попадешь как раз патриарху нашему по лбу.
— Свят, свят, свят! — испугался отец Евлампий. — Вот ведь еретики подлые! И чего, скажи ты, им неймется?
— А кто их знает? — пожал плечами Хрунов. — Ничего, Господь на том свете разберется, кто прав, кто виноват. Так, говоришь, в княжеской библиотеке ты ничего не нашел?
Отец Евлампий в ответ лишь помотал отяжелевшей головой. Фальшивый расстрига, поняв, что более ничего не узнает, начал собираться в путь, то есть встал со скамьи и потянулся за котомкой. Взгляд его скользнул по лежавшему на столе хлебному ножу, но, взвесив все «за» и «против», Хрунов решил, что нож ему не пригодится: бывший поручик не любил бессмысленного кровопролития, а глупый пьяный поп ничем ему не угрожал.
Увидев, что гость собрался уходить, отец Евлампий позвал Пелагию Ильиничну, и через пять минут вместительная котомка странника была набита едою так туго, что тот с трудом оторвал ее от пола. Распрощавшись с радушными хозяевами, Хрунов вышел со двора и широко зашагал прочь из деревни, к синевшему невдалеке лесу, где его с нетерпением дожидался верный Ерема. Проходя мимо церкви, Божий странник забыл перекреститься, но отец Евлампий, стоявший у своей калитки и со слезами умиления на глазах махавший ему вслед рукой, этого не заметил.
Глава 8
Смоленский градоначальник Андрей Трифонович Берестов принял княжну Вязмитинову без проволочек — сразу же, как только ему доложили о ее приходе.
В своем просторном кабинете с огромным, во всю стену, конным портретом императора позади письменного стола Андрей Трифонович был не один. Когда Мария Андреевна, шурша платьем и держа перед собою сложенный веер, вошла в дубовую дверь, навстречу ей вместе с градоначальником поднялся молодой человек в статском платье. Он был высок и сутул, с большими руками и ногами, которые явно не знал, куда девать; его длинное, слегка лошадиное лицо сомнительно украшали бакенбарды и жидкая рыжеватая бородка, из-за отсутствия усов казавшаяся приклеенной. Глаза в обрамлении рыжих коровьих ресниц подслеповато щурились; Мария Андреевна заметила по обеим сторонам его переносицы натертые красные пятнышки и решила, что молодой человек наверняка носит пенсне. Так оно и оказалось: едва успев поклониться, незнакомец торопливо полез в жилетный карман и, вынув оттуда, водрузил на нос два схваченных пружинистой дужкой круглых стеклышка. Приглядевшись, Мария Андреевна засомневалась в том, что молодой человек так уж ей незнаком: ей казалось, что она его уже где-то видела, да и черты его лица при ближайшем рассмотрении обнаруживали некоторое сходство с холеной и пышной, но тоже довольно продолговатой физиономией хозяина кабинета.
Градоначальник выбрался из-за своего обширного стола, быстро пересек кабинет и, встретив княжну у дверей, галантнейшим образом приложился к ее руке. Он выглядел довольным и смущенным одновременно.
— Вот, княжна, позвольте рекомендовать, — сказал он, плавным жестом указывая на стоявшего подле стола молодого человека, — сын моего любезного брата, мой племянник, Алексей Евграфович Берестов, студент Санкт-Петербургского университета.
Племянник градоначальника устремился через всю комнату к протянутой для поцелуя руке княжны, споткнулся на ровном месте, с трудом устоял на ногах и немедленно покраснел, как вареный рак. Мария Андреевна благожелательно улыбнулась, желая подбодрить чересчур стеснительного студента, и благодаря этой улыбке бедняге наконец-то удалось более или менее сносно довести до конца предписанную этикетом процедуру знакомства.
— Изволите ли видеть, — с юмористическим выражением произнес градоначальник, — сей высокоученый недоросль пожаловал ко мне в гости на лето. То есть это я так думал, что в гости, а он, видите ли, имел на этот счет совсем иные планы.
— Что же это за планы? — заинтересованно спросила княжна, поняв, что милейший Андрей Трифонович не даст ей перейти к делу, пока не расскажет того, что считает нужным рассказать.
— О, эти планы! — воскликнул старший Берестов, с притворным возмущением всплеснув руками. — Похоже на то, что этот молодой человек намерен срыть до основания наш кремль, довершив то, что начали французы в двенадцатом году!
— Ах, дядя, ну как вам не совестно! — воскликнул племянник градоначальника с мученическими нотками в голосе. — Разве можно такое говорить? Княжна может подумать обо мне бог весть что!
— А что? — начиная понемногу кипятиться, вскричал Андрей Трифонович. — А что такое она может подумать, что было бы хуже твоей затеи?
— Вам должно быть стыдно препятствовать научным изысканиям! — почти взвизгнул племянник, воинственно сверкая стеклами пенсне.
— Да каким там еще изысканиям! — отмахнулся градоначальник.
Княжна поняла, что настала пора вмешаться, пока родственники не затеяли потасовку.
— Господа, господа! — воскликнула она. — Полноте, зачем же ссориться? Объясните лучше, в чем дело! А то я что-то ничего не разберу: один говорит про науку, а другой — про срытый до основания кремль... Мне что-то не верится, чтобы один молодой человек, даже столь блестяще образованный, мог в одиночку справиться с задачей, которая оказалась не по плечу даже бандитам маршала Нея.
— Так ведь об этом я и говорю! — почти хором воскликнули оба родственника и с изумлением уставились друг на друга.
Княжна рассмеялась. Спустя несколько мгновений градоначальник тоже фыркнул и захохотал, а после засмеялся и господин студент, стеснительно прикрывая улыбку ладонью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Утолив первый голод, расстрига отвалился от стола, похлопал себя по вздувшемуся животу и, поблагодарив матушку за отменное угощение, повернул свое бритое лицо к отцу Евлампию.
— Потолковать бы нам, батюшка, — сказал он.
Отец Евлампий только глянул на матушку, и та, пробормотав какой-то вздор насчет кур, коих надобно покормить, удалилась из горницы. Когда дверь за нею затворилась, расстрига с хрустом потянулся и, ковыряя ногтем в зубах, невнятно молвил:
— Ну?
— А чего — ну? — растерявшись, а оттого немного агрессивно откликнулся отец Евлампий. — Говори, странник, какая тебе от меня помощь требуется. Чем смогу, помогу, а только пользы от меня в этом деле как от козла молока.
— Да ты знаешь ли, о каком деле речь? — спросил расстрига, без спросу наливая себе вина.
— Как не знать, — ответил батюшка. — Был я у владыки месяц назад. Он мне и про дело рассказал, и насчет тебя, странник, предупредил: придет, дескать, человек с письмом от меня, так ты уж его не обижай...
— Вон как? — удивился Тихон. — Про дело, говоришь, рассказал владыка? Это за что ж тебе, батюшка, такое от него доверие? Дело-то как-никак секретное!
— Живу без греха, Бога не гневлю, — степенно ответствовал отец Евлампий, — оттого и доверие. Думается мне, прельстила владыку близость моего прихода к имению княжны Вязмитиновой.
Расстрига Тихон потер ладонью лоб, чтобы широкий рукав подрясника скрыл появившееся на его лице выражение злобы и, чего греха таить, некоторого испуга.
— А княжна-то здесь при чем? — спросил он, когда почувствовал, что вернул контроль над собственным лицом. — Нешто владыка думает, что это Вязмитиновы царскую казну к рукам прибрали? Коли так, про нее забыть надобно — у княжны не больно-то отберешь.
— Окстись, сын мой, — сердито молвил отец Евлампий, — не гневи Бога! Что ты такое говоришь? Ты мне про княжну не рассказывай, я ее поболее твоего знаю. Она копейки чужой не возьмет. Да и не в деньгах дело, согласись. Уж ты-то, верно, об этом лучше иных-прочих знаешь. Церковь православная не за златом охотится...
— А! — воскликнул расстрига, для которого последнее заявление отца Евлампия было новостью. — Не за златом, верно. Так тебе, батюшка, и про это ведомо?
— А то как же, — отвечал простодушный отец Евлампий, весьма довольный тем, что ему удалось поразить гостя своей осведомленностью. — Я ж тебе говорю, странник: имение княжеское в версте отсюда, а там — библиотека. А в библиотеке той чего только нет! Знамо дело, отыскать там нужную рукопись владыка не рассчитывал, однако надеялся, что в записках вязмитиновских найдется хотя бы намек на то, где надобно искать.
— Ага, — раздумчиво сказал расстрига Тихон, лихорадочно прикидывая, как бы ему вытянуть из болтливого священника побольше информации. Он был искренне удивлен: оказывается, церковь искала не столько пропавшую царскую казну, сколько некую рукопись, настолько ценную, что перед ценностью ее меркло заманчивое сияние золота и самоцветов. — Ага... Так выходит, ты, батюшка, княжну в это дело посвятил?
— Ни-ни! — замахал широкими рукавами отец Евлампий и, забывшись, плеснул наливочки себе в стопку — щедро плеснул, до краев, и тут же, не медля ни секунды, выпил единым духом. — Даже и не мысли! — продолжал он, впиваясь зубами в цыплячье крылышко. — Об чем ты говоришь? Секрет сей не мне принадлежит, сия тайна святой православной церкви, так что действовать владыка велел скрытно, без огласки. Княжна, храни ее Господь, добра и милостива сверх всяческого разумения. Мне она доверяет, и к библиотеке своей она допускает меня беспрепятственно. Только проку от этого никакого — ни мне, ни церкви. Нет там того, что владыка ищет. Нету! Зато уж Платона этого безбожного я начитался — во!
Батюшка чиркнул себя по горлу ребром ладони, показывая, где именно сидит у него богопротивный Платон. Странник поиграл бровями, что-то прикидывая в уме, а после решительно взял со стола бутыль и доверху наполнил обе стопки — и свою, и отца Евлампия. При виде полной стопки глаза батюшки умильно увлажнились и он икнул, деликатно прикрывшись ладонью.
— Так уж и безбожного, — поднимая стопку, молвил расстрига, которому эта беседа казалась все более любопытной. — Надобно тебе заметить, что христианство, особливо православное, многим обязано этому греку. Ты, батюшка, не мог этого не заметить, коли и вправду" читал Платона.
Отец Евлампий чокнулся с гостем, выпил, схватил куриное крылышко и, лишь поднеся его ко рту, обнаружил, что держит в другой руке еще одно, наполовину обглоданное.
— О Господи, — пробормотал он, бросая крылышко на тарелку и облизывая пальцы. — Читать-то я читал, но объясни хоть ты мне, прохожий человек: ну какой вред может быть святой православной церкви от сего сочинения? Какая разница — Платон это написал, Сократ или вовсе какой-нибудь... этот... фараон?
— В самом деле, какая разница? — осторожно поддержал его странник, не знавший, о чем идет речь, и оттого вынужденный пока ограничиваться маловразумительными замечаниями. — А кто говорит о вреде?
— Как кто? Владыка и говорит. Первое, говорит, дело, чтобы рукопись папистам в руки не попала, не то поднимут они пыль до неба, греха потом не оберешься. Слухи-де давно ходят, что Платон никакой не философ, а вор обыкновенный и что все его труды на самом деле Сократом писаны. Ежели, говорит, рукопись, Сократом написанная, отыщется, то будет папистам радость, а православной церкви поругание.
— А! — воскликнул притворявшийся расстригою Хрунов, уяснив наконец истинную суть дела. — Ага! Ну так чего ж тут непонятного? Платон — это греки, греки — это Византия, а Византия — это православие. Вот и получается, что, ежели бросить камнем в Платона, попадешь как раз патриарху нашему по лбу.
— Свят, свят, свят! — испугался отец Евлампий. — Вот ведь еретики подлые! И чего, скажи ты, им неймется?
— А кто их знает? — пожал плечами Хрунов. — Ничего, Господь на том свете разберется, кто прав, кто виноват. Так, говоришь, в княжеской библиотеке ты ничего не нашел?
Отец Евлампий в ответ лишь помотал отяжелевшей головой. Фальшивый расстрига, поняв, что более ничего не узнает, начал собираться в путь, то есть встал со скамьи и потянулся за котомкой. Взгляд его скользнул по лежавшему на столе хлебному ножу, но, взвесив все «за» и «против», Хрунов решил, что нож ему не пригодится: бывший поручик не любил бессмысленного кровопролития, а глупый пьяный поп ничем ему не угрожал.
Увидев, что гость собрался уходить, отец Евлампий позвал Пелагию Ильиничну, и через пять минут вместительная котомка странника была набита едою так туго, что тот с трудом оторвал ее от пола. Распрощавшись с радушными хозяевами, Хрунов вышел со двора и широко зашагал прочь из деревни, к синевшему невдалеке лесу, где его с нетерпением дожидался верный Ерема. Проходя мимо церкви, Божий странник забыл перекреститься, но отец Евлампий, стоявший у своей калитки и со слезами умиления на глазах махавший ему вслед рукой, этого не заметил.
Глава 8
Смоленский градоначальник Андрей Трифонович Берестов принял княжну Вязмитинову без проволочек — сразу же, как только ему доложили о ее приходе.
В своем просторном кабинете с огромным, во всю стену, конным портретом императора позади письменного стола Андрей Трифонович был не один. Когда Мария Андреевна, шурша платьем и держа перед собою сложенный веер, вошла в дубовую дверь, навстречу ей вместе с градоначальником поднялся молодой человек в статском платье. Он был высок и сутул, с большими руками и ногами, которые явно не знал, куда девать; его длинное, слегка лошадиное лицо сомнительно украшали бакенбарды и жидкая рыжеватая бородка, из-за отсутствия усов казавшаяся приклеенной. Глаза в обрамлении рыжих коровьих ресниц подслеповато щурились; Мария Андреевна заметила по обеим сторонам его переносицы натертые красные пятнышки и решила, что молодой человек наверняка носит пенсне. Так оно и оказалось: едва успев поклониться, незнакомец торопливо полез в жилетный карман и, вынув оттуда, водрузил на нос два схваченных пружинистой дужкой круглых стеклышка. Приглядевшись, Мария Андреевна засомневалась в том, что молодой человек так уж ей незнаком: ей казалось, что она его уже где-то видела, да и черты его лица при ближайшем рассмотрении обнаруживали некоторое сходство с холеной и пышной, но тоже довольно продолговатой физиономией хозяина кабинета.
Градоначальник выбрался из-за своего обширного стола, быстро пересек кабинет и, встретив княжну у дверей, галантнейшим образом приложился к ее руке. Он выглядел довольным и смущенным одновременно.
— Вот, княжна, позвольте рекомендовать, — сказал он, плавным жестом указывая на стоявшего подле стола молодого человека, — сын моего любезного брата, мой племянник, Алексей Евграфович Берестов, студент Санкт-Петербургского университета.
Племянник градоначальника устремился через всю комнату к протянутой для поцелуя руке княжны, споткнулся на ровном месте, с трудом устоял на ногах и немедленно покраснел, как вареный рак. Мария Андреевна благожелательно улыбнулась, желая подбодрить чересчур стеснительного студента, и благодаря этой улыбке бедняге наконец-то удалось более или менее сносно довести до конца предписанную этикетом процедуру знакомства.
— Изволите ли видеть, — с юмористическим выражением произнес градоначальник, — сей высокоученый недоросль пожаловал ко мне в гости на лето. То есть это я так думал, что в гости, а он, видите ли, имел на этот счет совсем иные планы.
— Что же это за планы? — заинтересованно спросила княжна, поняв, что милейший Андрей Трифонович не даст ей перейти к делу, пока не расскажет того, что считает нужным рассказать.
— О, эти планы! — воскликнул старший Берестов, с притворным возмущением всплеснув руками. — Похоже на то, что этот молодой человек намерен срыть до основания наш кремль, довершив то, что начали французы в двенадцатом году!
— Ах, дядя, ну как вам не совестно! — воскликнул племянник градоначальника с мученическими нотками в голосе. — Разве можно такое говорить? Княжна может подумать обо мне бог весть что!
— А что? — начиная понемногу кипятиться, вскричал Андрей Трифонович. — А что такое она может подумать, что было бы хуже твоей затеи?
— Вам должно быть стыдно препятствовать научным изысканиям! — почти взвизгнул племянник, воинственно сверкая стеклами пенсне.
— Да каким там еще изысканиям! — отмахнулся градоначальник.
Княжна поняла, что настала пора вмешаться, пока родственники не затеяли потасовку.
— Господа, господа! — воскликнула она. — Полноте, зачем же ссориться? Объясните лучше, в чем дело! А то я что-то ничего не разберу: один говорит про науку, а другой — про срытый до основания кремль... Мне что-то не верится, чтобы один молодой человек, даже столь блестяще образованный, мог в одиночку справиться с задачей, которая оказалась не по плечу даже бандитам маршала Нея.
— Так ведь об этом я и говорю! — почти хором воскликнули оба родственника и с изумлением уставились друг на друга.
Княжна рассмеялась. Спустя несколько мгновений градоначальник тоже фыркнул и захохотал, а после засмеялся и господин студент, стеснительно прикрывая улыбку ладонью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53