— Он еще попомнит, — проронила она и исчезла за дверью.
Не успела я уйти, как появившийся Гера Газарян, буркнув всем приветствие, прошмыгнул в каморку дяди Сережи. Мне стало стыдно, я ведь так и не удосужилась поблагодарить его. Поэтому, дождавшись, пока Гера снова появится, направилась к мастеру — золотые руки.
Дядя Сережа что-то снова мастерил. На тонкую рамочку он приклеивал маленькие дощечки разной длины, толщины и окраски. Подобранные одна к другой, они составляли различные картинки. Посмотрев немного на поделки мастера, я неизвестно зачем спросила:
— А керамикой вы никогда не пробовали заниматься, дядя Сережа?
Воронцов выронил очередную дощечку, которую собирался приклеить, и спросил странно севшим голосом:
— А почему ты спросила, золотце?
— Так просто. Я тут на выставке была недавно. Смотрела на керамику. Очень понравилась одна ваза, широкая такая, с вытянутым горлышком. Представляете, их делали только для того, чтобы поставить одну ветку цветущей сливы.
— Такие вазы называются мэбен, — сказал дядя Сережа глухим голосом, а я чуть не упала со стула.
В каморке у Воронцова я просидела до самого вечера, пока появившийся Герт не вытащил меня оттуда. Я ни за что бы не поверила, если бы мне сказали раньше, что столько человек может интересоваться дальневосточным искусством. Но тут все было гораздо проще.
Один из сыновей дяди Сережи увлекался керамикой, занимался у хорошего мастера, готовил свои работы для выставки. Но затем появился один неприятный тип со своей подружкой, интересующийся подобным искусством. Девица, хоть и молодая, но достаточно опытная, быстро соблазнила парня. Ее покровитель предложил организовать совместную выставку. Сын дяди Сережи не согласился, и вскоре его изделия были похищены.
Но через некоторое время всплыли вновь уже на персональной выставке одного мастера. Парень ничего доказать не смог, его же еще и обвинили, что он из зависти клевещет на достойного человека. Девица только посмеялась над неудачником, сказав, что впредь он будет умнее. Так бы, возможно, и произошло, только парень не выдержал, покончил жизнь самоубийством. А младший сын Сергея Валентиновича Воронцова пошел работать в правоохранительные органы, чтобы «выводить на чистую воду всякую мразь». Порыв, конечно, благородный, да и мотив понятен. Мне было жаль погибшего сына дяди Сережи. И даже Герту не хотелось рассказывать об этом. На сейшн мы безнадежно опаздывали…
* * *
Но когда мы все же добрались до старенького кинотеатра «Ракета», выяснилось, что начало концерта задерживается. Обычное наше раздолбайство. Я не припомню ни одного концерта на своем веку, который бы начался вовремя. Самая маленькая задержка составляла двадцать пять минут, когда у нас выступал Градский, самая большая — три с половиной часа, когда наш город несколько лет назад посетил Сукачев. Местные команды задерживаются, как правило, на час.
Поэтому мы спокойно заняли себе удобное местечко и стали ждать. Здание старого кинотеатра немного переделали, немного усовершенствовали, получилась довольно неплохая сценическая площадка, главное, с хорошей акустикой. В «Ракете» охотно выступают и мастистые наши рокеры, и молодые команды, и приезжающие звезды. Попсовиков сюда не пускают, это с недавних пор прибежище рок-музыкантов, как знаменитая «Горбушка» в Москве.
В Питере хватит других залов, где выступают бравые рок-команды. Есть и гораздо лучше оборудованные, но здесь как-то особенно уютно. Возможно, именно за это и ценят «Ракету» не только рокеры. Здесь не гнушаются выступать различные этноколлективы, ансамбли экзотик-музыки, джазисты и блюзовики и даже оркестры, играющие исключительно классическую музыку.
Не могу сказать, что зал был переполнен, напротив, немало оставалось и пустых мест, но те, кто пришел, терпеливо ждали обещанного выступления. Я рассматривала собравшуюся публику. Вокруг привычная кожа, в заклепках и без, яркие майки со страшными перекошенными рожами всяких монстров. У многих волосы собраны в хвост или косичку, многие по привычке носят и серьгу. Все как десять-пятнадцать лет назад. И лица какие-то знакомые вокруг.
Герт по-прежнему молчал рядом, не мешая мне думать о своем, в разговоры с другими также не вступал. Кивнул кому-то, кому-то махнул ручкой, а сам сидел возле меня как приклеенный. И даже свое любимое пиво не глотал. Неужели опять решил нацепить маску благовоспитанного господина?
Наконец-то началось. Выступал молодой парень с зачесанными назад длинными русыми волосами. Он почти ничего и не сказал, просто придвинулся к микрофону и стал петь. В зале постепенно стихло, слушали его внимательно.
Не так уж и плохо, как можно было представить. Временами сильно смахивало на припевки раннего Шевчука, местами было похоже на мрачноватые панковские тексты Ника Рок-н-ролла, иногда до боли знакомо прорезался Майк Науменко, а интонации напоминали Полковника Хрынова. Похоже и на того, и на другого, и на третьего. Но все же парнишка был многообещающим. Пара песен вообще звучала очень самобытно. Если он отойдет от подражания, то со временем из него получится отличный бард.
— Как тебе? — спросил Герт во время перерыва, когда местная молодая команда «Light touch» начала настраивать свои инструменты.
— Ничего, — откликнулась я. — Иногда, правда, слишком напоминает других, но вообще ничего.
— Из парня может получиться толк, — уверенно заявил Герт. — Я бы и сам у него пару текстов взял для группы, да боюсь, Самопал развыступается.
— Идея неплохая, — поддержала я его. — А может, он все-таки согласится?
— Мы бы и клипец неплохой могли забацать. — Идея, похоже, захватила неуемного рокера целиком. — А Самопал ведь тоже где-то здесь должен быть, пойти поискать разве. Заодно и пивка прихватить.
— Иди, чего уж там, — не стала я его удерживать, — а то я сижу и гадаю, как это ты здесь и без пива. Мне тоже захвати.
— Отлично, солнце мое. — Герт трепанул меня за прядь волос и испарился.
Я тоже решила немного прогуляться, развеяться. Парни на сцене что-то подозрительно долго возились, и неизвестно еще, сколько будут настраиваться. Спустившись к самой сцене, я направилась к выходу, но остановилась. В нескольких шагах от меня роскошная модель нордвиндского дома Диана кокетничала с каким-то парнем. Ее-то каким ветром сюда занесло? А Диана, казалось, совсем и не старалась привлечь к себе внимание.
Обычная кожаная куртка, обычные джинсы и темная рубашка. Волосы собраны в пучок и аккуратно заколоты. Никакого сверхъестественного макияжа, так, легкие штрихи. И держалась она просто. Кивала, улыбалась, о чем-то спрашивала. Моему любопытству не было предела, сейчас уже не до приличий, я просто хочу знать, что она здесь делает. А кроме того, Пошехонцев говорил, что она согласилась на интервью, а я как раз журналистка этой самой газеты…
— Добрый вечер, — я старалась держаться вежливо и несколько суховато. — Журналистка газеты «Вечерние новости» Леда. Позвольте задать вам несколько вопросов?
— Вообще-то, — начал молодой парень, с которым Диана разговаривала, — мы тут отдыхаем.
— Это не займет много времени, — отмахнулась я от него.
— Спрашивайте. — Диана спокойно смотрела на меня.
Мне вдруг представилось, как она стоит посреди огромной роскошной комнаты, сжимая точеными белыми руками красивую вазу необычной формы, лаская холеными пальцами ее вытянутое горлышко. Она улыбается. И порочная полуулыбка меняет ее лицо, которое становится отталкивающим. Она подносит вазу к себе поближе, словно пытаясь найти секрет в ее безупречных линиях.
И вдруг будто взрыв, от которого во все стороны разлетаются тысячи острых осколков, — догадка: она ее получит. Она непременно завладеет этой вазой, потому что они созданы друг для друга — совершенная чистая и совершенная порочная красота. Тайна предмета и тайна человека. Они соединятся вместе, дополнят и продолжат друг друга, как черное дополняет белое, а ночь является продолжением дня. Но разгадка тайны не принесет никому ни покоя, ни радости. Ведь разгадка всегда похожа на прочитанную книгу, открытую шкатулку, разбитую вазу…
Я смотрела на безмятежное лицо красавицы, которая привыкла получать все, что пожелает. У меня не было никаких сомнений в том, что рано или поздно она ее получит.

ЧАСТЬ 2
Он всегда верил в то, что добро победит.
Жизнь упорно приносила разочарования и на каждом шагу убеждала его в обратном, но он все-таки продолжал верить, что злодей всегда получит по заслугам, а справедливость восторжествует.
Ему самому слишком мало нужно было от жизни. Он прекрасно уживался среди старых, но дорогих ему вещей и не собирался менять их на модные и роскошные. Привычный и устоявшийся быт, привычное непонимание окружающих. Он как-то смирился с этим, сжился со своим одиночеством, хотя иногда хотелось завыть и разнести вдребезги этот застывший, покрытый пылью забвения мирок. Он слишком долго искал родственную душу, но не мог ее найти.
Дважды ему казалось, что он встретил такую женщину. Ту, которая способна понять его, но дважды это приносило лишь горькое разочарование. Он стал осторожен, закрылся и никого не пускал в свою душу. А когда становилось невмоготу, он ехал в бордель на Станюковича и заказывал Ларису или Зибо . Девушки охотно шли к молчаливому человеку, который щедро платил, но был неразговорчив. За время встречи он едва произносил десяток слов. Пышнотелая белокурая Лариса не обращала внимания на причуды клиента, а маленькая таджичка Зибо с большими темными губами и пушком над верхней губой даже по-своему жалела его.
Однажды он подарил ей маленькую изящную статуэтку обнаженной женщины, которая держала над головой покрывало. «Она почти такая же, как ты, Зибо, — сказал он ей, — такая же красивая». Девушка рассматривала изящные линии маленького тела, осторожно гладила статуэтку. «Она будет моим талисманом, — проговорила чуть глуховатым голосом, — я никогда с ней не расстанусь». Да, маленькая таджичка понимала его лучше других, но ему хотелось встретить женщину, с которой он уже не пожелал бы расставаться.
Она вошла в его жизнь случайно, даже не заметив, что разбила своими серыми глазами его покой. Она принесла с собой беспокойство и неясную тоску. Все ее чувства тут же отражались на ее лице. Он мог бы не слушать ее речи, но понимал, о чем она думает в данный момент.
Он видел, что ей очень понравилась ваза мэбен. Она представляла, что держит ее в руках, лаская тонкими пальцами, мысли ее в это время были далеко, словно она сама перенеслась далеко-далеко в Чосон — Страну утренней свежести . И ее изумрудные долины, покрытые тысячами разноцветных огоньков — цветов, отлогие песчаные холмы, белоснежные пики гор, синева рек, что соперничает с синевой неба, цветущие сады, которые манят влюбленных, — все открывается ей навстречу.
Он помнил каждое ее движение, поворот головы, смех, удивление. Ее серые глаза, чуть волнистые русые волосы, плавная линия подбородка, ямочка на щеке, появлявшаяся, когда она улыбалась, не давали ему покоя. Судьба подарила ему встречу с этой женщиной, неужели она будет так жестока, что сможет отнять ее у него? Он готов был сделать все что угодно, лишь бы завоевать эту женщину.
Он знал, что сейчас она с другим, но какое это имеет значение для вечности? Он был уверен, что этот человек недостоин владеть таким сокровищем, он просто никогда не сможет оценить ее истинной красоты. А вот сам он сейчас чувствовал в себе силы, чтобы бороться за эту женщину и отнять ее у всего света.
Он сидел на циновке, скрестив ноги и спокойно держа на коленях развернутые ладонями вверх руки. Тело было расслаблено, а глаза медленно скользили по стоящей на полу небольшой статуэтке. Магу — фея трав и цветов — была одета не как небожителъница, в полупрозрачное покрывало, сотканное из душистых лепестков, а в обычную ханбок :
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52