— Опять ты за свое. Слова не можешь сказать, чтобы не съязвить, — снова вздохнул Илья. — А Геракл есть. Он наш спонсор, который весьма заинтересован в том, чтобы статьи о Диане появились.
— Зачем, Илья? Зачем кому-то добиваться публикации материалов о модели в бульварной газетенке? Извини за откровенность, конечно.
— Ничего. — Пошехонцев сжал рукой свой безвольный подбородок. — Я и сам, откровенно говоря, удивляюсь. Но в том-то и дело, что не такая уж мы бульварная газетенка. Интересные материалы у нас есть, насилием и кровавыми разборками грешим не больше остальных. К тому же Ирочка…
— Так пусть Ирочка и займется.
— Леда, ты меня не слышишь, что ли? Это должен быть материал в рубрике «Новости культуры». Расскажешь о моде в целом, потом перейдешь к нашему питерскому дому «North Wind», который занимает не последнее место среди европейских домов.
— Но и не первое, — фыркнула я.
— Потом напишешь о моделях нордвиндского дома, — гнул свое главный редактор, — особое внимание уделишь Диане.
— Как это — особое?
— Расскажешь о ней. Приведешь высказывания ее коллег, подруг, модельеров…
— Подруги у модели? — Я со злостью посмотрела на Пошехонцева. — Да они же друг друга съесть с потрохами готовы.
— Ее импресарио, менеджера, фотографов…
— Ее горничных, поваров, шоферов… — продолжила я.
— Но гвоздем программы, — Илья не обратил на мои слова никакого внимания, — будет интервью с самой Дианой..
— И дива захочет со мной говорить? — не удержалась я от издевки.
— Захочет, можешь не сомневаться. Ну что?
— Нет слов. По крайней мере приличных.
— Так ты согласна? — Илья с радостным сомнением воззрился на меня. — Согласна?
— Согласна, черт с тобой, куда же мне деваться. Но только с одним условием.
— Хоть с тысячей. — Илья вскочил со стула и, радостно потирая руки, пробежался по кабинету, пиная на ходу пустую банку из-под пива «Балтика № 9».
— Ты не понял, Илья, — попробовала я умерить его радость. — У меня действительно есть условие.
— Какое? — Пошехонцев немедленно придал физиономии подобие серьезного внимания.
— После статей об этой… — ну, сам понимаешь — я хочу написать материал, но только о ком или о чем сама захочу, безо всяких предварительных советов с тобой. И ты эту статью примешь. Примешь, — я сделала выразительный жест, — безо всяких кривляний и ссылок на то, что это не пойдет.
— А о чем будет статья?
— Пока не знаю. Но только на этих условиях я согласна писать о модели. Ты понял?
— Понял. Знаешь, Леда, — он снова протиснулся за свой стол, — твои требования не так уж и непомерны, — он задумчиво посмотрел на меня, — Материал у тебя всегда интересный, поэтому с моего благословения пиши о чем хочешь. Но после того, как выйдут статьи о Диане. Когда будет готово интервью с ней, причем приличное.
— Вот в этом, Илюшенька, можешь не сомневаться. Плохо писать — себя не уважать.
— Договорились. У меня все. Если никаких вопросов больше нет, то позови мне, пожалуйста, Лилию.
Пошехонцев сделал вид, что снова занялся разглядыванием красоток в журнальчике, а я направилась к двери.
Перерыв на обед разогнал моих коллег, никто не стучал по клавиатуре, стало тише. Журналисты разбрелись кто в буфет, кто в курилку. Некоторые образовали группы и пили кофе. Компания из четырех человек в уголке мирно, по-домашнему, перебрасывалась в картишки. Ничего удивительного, каждый использует свой законный перерыв, как ему больше нравится.
— Как успехи? — спросил меня вечно шмыгающий носом Кирилл Волоснов, поднимая голову от толстой растрепанной книги.
— В смысле? — Я приостановилась.
— Как Илья отреагировал на твой материал? — Кирилла ничуть не смутил мой недовольный тон.
— Как муж, с которым живешь уже давно.
— То есть?
— Когда предлагаешь одно и то же, оно приедается, хочется молодого, упругого и умелого тела на все согласной путаны.
— Леда, ты чего? — Кирилл с искренним недоумением уставился на меня, даже носом шмыгать перестал.
— Ничего. Наш главный в восторге от моих материалов, но теперь он хочет, чтобы я писала о моделях.
— О каких это? — тут же встрял Семен Гузько. — Модели — это же клево!
— Для тебя, Семен, не сомневаюсь, что клево. Даже суперклево. Вот только вся эта публика не для меня.
— Не вынесла, значит, душа эстета… — гнусовато произнес Гузько. — А чем они тебе так не нравятся? Балдежные ведь девочки.
— Семен, — меня прорвало, — ты можешь писать о них сколько тебе влезет, ты можешь исходить слюной или облизывать их глянцевые портреты с ног до головы, ты можешь даже мастурбировать, глядя на их фото, закрывшись в сортире, но я-то здесь ни при чем, меня их прелести не возбуждают!
— Ладно тебе, Леда, успокойся. — Гузько, неравнодушный ко всякого рода женским прелестям, поутих. — Ничего ведь страшного.
— Точно, — тут же поддержал его Волоснов. — Сделаешь статейку, ну две, и пиши потом о композиторах и балетмейстерах.
— Балетмейстерах? — Я посмотрела на Кирилла.
— Ага, — радостно закивал он, обнажая в улыбке неровные желтые зубы. — Тут в твое отсутствие Михайловский звонил, за статью благодарил, на ужин звал.
— Треплешься? — Я начала понемногу успокаиваться.
— А вот и нет, — возмутился Волоснов, вытирая под носом и призывая в свидетели подходящих коллег. — Все свидетели, что этот танцор-мен тебе звонил, рассыпался в благодарностях, приглашал сходить кое-куда. Очень жалел, что тебя нет, просил позвонить ему, когда появишься.
Коллеги, слушая разглагольствования Кирилла, согласно кивали головами.
У руководителя Санкт-Петербургского мужского балета Валерия Михайловского я брала интервью полтора месяца назад. Статья только успела появиться, как балет отправился на гастроли во Франкфурт. А сейчас, стало быть, вернулся.
— Вернулись, — откликнулся на мой телепатический позыв Кирилл, — и пробудут в городе почти всю осень. В конце месяца хотят представить публике новую программу.
— Позвони, — встрял Гузько, — пообщайся с интеллигенцией, заодно спросишь о творческих планах.
— Ладно, — сдалась я, — позвоню, вот только найду телефон.
— А чего искать, — подскочил Волоснов. — Он мне продиктовал, я записал, так что звони на здоровье.
И Кирилл протянул мне бумажку с нацарапанным на ней телефоном.
— А я слышала, — не утерпела и Лилька, которая тоже подошла, но не успела еще вставить ни слова, — что все балетоманы — педики.
— Балетоманы — это те, кто любит балет, Лилька. А сексуальные предпочтения кого бы то ни было мне совершенно безразличны. Михайловский интересный человек и интересный собеседник. Не гнушается нами, журналистами, хотя, может, и зря. За клевету сейчас ведь и привлечь можно.
— Ладно тебе, — Лилька смутилась, — я просто так. Сказать уж ничего нельзя.
— Это он просто на тебя глаз положил, Леда, — пристроив кривоватый палец ко лбу, произнес Гузько. — Другого кого просто послал бы подальше.
— Мне было интересно говорить с ним об искусстве, — не дала я Семену сбить себя с толку.
— Да, сексуальную сферу ты, как дама деликатная, оставила в стороне, — с ядовитым придыханием выдавила Лилька.
— Конечно, — скромненько, ответила я. — А вот кое-кто сексуальную сторону жизни считает настолько важной, что аж ширинку распирает. И все аспекты этой сферы не прочь обсудить кое с кем. — Я выразительно посмотрела на Лильку.
— Ты это о чем? — вытаращилась та. — Не темни.
— Да куда уж яснее. Порыв, наверное, творческий обуял нашего главного. Он хочет быстро все обсудить с тобой, вероятно, именно эту самую пресловутую сексуальную сферу. — Стоящие кругом заржали, а Лилька, бросив на меня уничтожающий взгляд, поспешила к Илье.
— Смотрите, чтобы от ваших обсуждений диван совсем не развалился, — напутствовал ее Гузько, — а то он и так на ладан дышит.
Вокруг ржали. Не обращая на них внимания, я уселась за свой стол и задумалась. Значит, теперь мне нужно заняться миром моды, почитать кое-что о жизни моделей и подготовиться к интервью с нордвиндской дивой Дианой. От встречи с Михайловским тоже отказываться не стоит, что и говорить — человек он весьма приятный. Мои мысли спешили, обгоняя одна другую, а вокруг стоял обычный шум, гам, тарарам. Цунами и тайфун в одном флаконе — привычная атмосфера газеты «Вечерние новости».
Глава 3
Петербургский климат разнообразием никогда не отличался. Вот и сейчас асфальт мокро блестел, прохожие раскрывали зонты и кутались в плащи и куртки, спеша к остановкам. А мне мелкий, моросящий из низких туч дождик всегда нравился. Воздух во время дождя пахнет как-то особенно. Резкий порыв ветра швырнул в лицо пригоршню капель и напомнил, что уже осень. Тряхнув головой, я заспешила к машине.
Ну вот и первый сюрприз. Машина напрочь отказывалась заводиться. В технике я вообще не сильна, а уж в машинах не разбираюсь и подавно. В случае стихийного бедствия утопающий хватается за соломинку, бандит — за пушку, обыватель — за телефон, а все журналисты нашей редакции взывают к помощи мастера — золотые руки дяди Сережи Воронцова. Какое счастье, что он не уходит вместе со всеми домой, а почти всегда задерживается.
Я пулей выскочила из машины и, не обращая внимания на лужи, помчалась назад.
— Забыла помаду, птичка? — попытался остановить меня Гузько. — Ты мне и такая нравишься.
Увернувшись от лап Семена, я на ходу заявила:
— С радостью бы, песик, но у меня сегодня критический день. Вместо тебя вполне сойдет и «Тампакс».
Я остановилась на лестнице, чтобы достать из сумочки сигареты.
— Так бы и сказала, — проворчал Семен, но увидел выходящую из дверей Смирнову Тамару Сергеевну и переключился на нее:
— Позвольте вас проводить, леди.
— Не отказалась бы, Сеня, — мягким грудным голосом ответила Тамара Сергеевна, — но мы с Ирочкой собирались к портнихе заскочить.
— Не везет так не везет, — философски пробормотал Гузько и, надвинув поглубже огромную кепку, зашагал прочь.
Тамара Сергеевна подмигнула мне и стала неторопливо спускаться вниз.
В редакции уже почти никого не осталось, только толклись еще возле Миши Агафонова несколько выпивох, соображая, в какую бы пивнушку им закатиться, чтобы с толком потратить деньги и нагрузиться поосновательнее.
Выпивохи мельком посмотрели на меня и продолжили обсуждение, только Яша Лембаум удосужился буркнуть:
— Главный занят.
Мне главный был на фиг не нужен, но я все же не удержалась и спросила:
— Это чем же таким важным он занят? Выпивохи прекратили дебаты и уставились на меня.
— Он с Лилькой обсуждает новый проект, — хмыкнул Миша.
— Ага, новую рубрику на старом диване, — влез вертлявый Гера Газарян. — Не знаю только, старой концепцией воспользуются или новую изобретут.
— Ты о чем это? — удивился Лембаум. — Какая еще концепция?
— Хитрая концепция, — парировал Гера. — Некоторые практики называют сто различных ее аспектов, а есть такие умельцы, что аж до пятисот доходят.
— Вот ты о чем, — въехал наконец-то Яша, — так бы сразу и сказал. Думаю только, что нашему редактору столько… концепций ни к чему, сойдет и одна проверенная.
— Хватит трепаться, — осадила я их, — мне главный до лампочки. Где дядя Сережа?
— В каморке у себя, где же еще ему быть? — Миша пожал плечами.
Любители горячительных напитков сразу потеряли ко мне всякий интерес и вернулись к спору, что лучше, «Семь футов» или пивнушка за углом.
— Пошли бы лучше в бар, — посоветовала я им, — культурно бы посидели, музыку послушали.
Посмотрев на меня как на ненормальную, мужики пришли наконец-то к какому-то решению и потянулись к выходу. В каморке дядя Сережа возился с какими-то дощечками. Раньше это был чулан, в котором хранились тряпки, ведра, веники и прочий поломоечный инвентарь, но Воронцов, посчитав непозволительной роскошью иметь на двух этажах два одинаковых помещения, тем более что уборщица все равно одна и убирается только два раза в неделю, переделал чулан под свою мастерскую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52