"Экстази", двенадцатиметровый "Морган" из Норфолка, Виргиния. "Блю Палм", сделанная на заказ шестнадцатиметровая лодка со стальным корпусом и парусом, как для кругосветного путешествия. "Хиллбилли Хевен", классическая моторная яхта тридцатых годов, когда-то элегантная, а теперь потрепанная и уже непригодная для морского плавания.
"Мелани Тесс" стояла последней справа. Кэти оглядела почти тринадцатиметровый "Крис-Крафт", но промолчала.
– Погоди секунду, – сказала я, кидая сумки на пристани. Ступила на палубу, поднялась на мостик и набрала комбинацию чисел на ящике с инструментами справа от сиденья капитана. Потом вынула ключ, открыла дверь в кормовую часть лодки, откинула задвижку и спустилась на три ступеньки в главную каюту. Внутри веяло прохладой, пахло деревом, медью и сосновым дезинфицирующим средством. Я открыла вход со стороны порта, Кэти передала мне продукты и сумки и взошла на борт.
Мы с дочерью без слов кинули вещи в главной каюте и побежали исследовать яхту. Эта традиция появилась, когда Кэти была еще маленькой, и останется самым любимым пунктом программы, сколько бы мне ни исполнилось. "Мелани Тесс" я не то чтобы не знала, но не видела лет пять и очень хотела взглянуть на изменения, которые расписывал Сэм.
Мы обнаружили камбуз в двух шагах от салона. Там стояла плита с двумя горелками, раковина и деревянный холодильник со старинным вместилищем для льда. На полу положен паркет, стены, как и везде, из тика. По правому борту – уголок для столовой, а на диванчике валяются ярко-розовые и зеленые подушки. Чуть дальше камбуза расположились чулан, гальюн и V-образная койка, просторная даже для двоих.
На корме находилась каюта хозяина, а в ней – кровать королевских размеров и зеркальные шкафы. Как в салоне и в столовой, стены – из тика, украшения – из ярких материалов. Кэти с облегчением обнаружила в хозяйском гальюне душ.
– Здорово, – сказала Кэти, – можно мне занять V-образную кровать?
– Ты точно туда хочешь? – спросила я.
– Сто процентов. Там так удобно, я устрою себе маленькое гнездышко и поставлю на полки все свои мелочи.
Она притворилась, будто расставляет и поправляет какие-то вещи.
Я рассмеялась. "Место для моих вещей" Джорджа Карлина – одна из наших любимых комедий.
– К тому же я здесь только на два дня, так что ты и забирай большую кровать.
– Ладно.
– Смотри, записка с твоим именем.
Она взяла со стола конверт и передала мне. Я разорвала бумагу и вытащила записку.
«Вода и электричество подключены, так что все удобства на месте. Позвони, когда устроитесь. Хочу сводить вас перекусить. Удачного отдыха. Сэм».
Мы разложили продукты, потом Кэти пошла разбирать вещи, а я позвонила Сэму.
– Ну как, дорогуша, свили гнездышко?
– Мы здесь всего двадцать минут. Она прекрасна, Сэм. Поверить не могу, что это та же самая лодка.
– Всего лишь немного денег и труда.
– Заметно. Ты бываешь здесь?
– Да. Поэтому там есть телефон и автоответчик. Многовато для лодки, но я не могу пропустить ни одного сообщения. Можешь пользоваться.
– Спасибо, Сэм. Правда спасибо.
– Черт, я там не так часто бываю. Кто-то должен на ней пожить.
– Ну, еще раз спасибо.
– Как насчет ужина?
– Я не хотела бы навязываться...
– Да брось, мне тоже нужно есть. Вот что я скажу. Я еду покупать продукты в "Гей сифуд маркет" для какого-то проклятого блюда, которое Мелани собирается приготовить завтра. Давайте встретимся у платформы Фэктори-Крик. Ресторан справа, чуть дальше "Олли", но не доезжая до моста. Там не слишком круто, зато можно попробовать восхитительные креветки.
– Во сколько?
– Сейчас шесть сорок. Как насчет половины восьмого? Надо зайти в магазин и заехать за Гарли.
– При одном условии. Я плачу.
– Ты железная женщина, Темпе.
– Со мной не шути.
– Планы на завтра не изменились?
– Если ты не против. Я не хочу навя...
– Понял. Понял. Ей рассказала?
– Еще нет. Она поймет, как только встретится с тобой. Увидимся через час.
Я кинула сумку на кровать и пошла на мостик. Солнце уже заходило, последние лучи окрасили мир в теплый малиновый цвет, засияли пламенем на воде справа и оттенили белого ибиса, стоявшего в траве. Мост к Бофорту выделялся черным на фоне розового, точно хребет какого-то древнего чудовища, изогнувшегося в небе. Лодки морского города перемигивались с нами через реку.
Хотя день уже сменился прохладным вечером, воздух оставался атласным. Легкий ветерок трепал волосы и укутывал ими лицо.
– Какие планы?
Ко мне присоединилась Кэти. Я посмотрела на часы:
– Через полчаса встречаемся с Сэмом Рейберном и идем ужинать.
– С тем самым Сэмом Рейберном? Я думала, он умер.
– Он и так умер. Наш Сэм – мэр Бофорта и старый друг.
– Насколько старый?
– Старше меня. Но передвигается пока самостоятельно. Тебе он понравится.
– Минутку. – Она ткнула в меня пальцем, в глазах засверкала мысль. – Тот парень с обезьянами?
Я улыбнулась и склонила голову набок.
– Значит, вот куда мы идем завтра? Нет, не отвечай. Конечно, туда. Поэтому я и делала анализы.
– Ты ведь их проверила?
– Поездка в санаторий отменяется, – сказала она, вытягивая руку. – Туберкулезом я не болею.
* * *
Когда мы приехали в ресторан, мотоцикл Сэма уже стоял на парковке. Прошлым летом он присоединился к коллекции любимых игрушек из "Лотуса", парусной лодки и сверхпортативного компьютера. Я до сих пор не поняла: то ли Сэм так борется со средним возрастом, то ли пытается вернуться к человеческому обществу после стольких лет жизни с приматами.
Хотя Сэм на десяток лет меня старше, мы дружим уже больше двадцати лет. Познакомились, когда я училась на втором курсе, а Сэм – второй год в аспирантуре. Мы потянулись друг к другу скорее всего потому, что наши жизненные пути сильно различались.
Сэм из Техаса, единственный ребенок в еврейской семье, владевшей пансионом. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, отца убили из-за кассы с двенадцатью долларами. Из-за смерти мужа миссис Рейберн впала в глубокую депрессию, из которой так и не смогла выкарабкаться. На плечи Сэма, помимо учебы в старших классах школы, легла забота о пансионе и матери. После смерти миссис Рейберн, через семь лет, он продал пансион и ушел служить в военно-морские силы. Он был неутомим, зол и ничем не интересовался.
Жизнь в армии только укрепила цинизм Сэма. В лагере для новобранцев его раздражало дурацкое поведение товарищей, он все больше и больше замыкался в себе. Во время операции во Вьетнаме часами наблюдал за птицами и животными, тем самым спасаясь от окружающих ужасов. Его напугало кровавое побоище войны, терзало неимоверное чувство вины из-за собственного участия в ней. Животные в сравнении с людьми казались невинными тварями, которые не изобретают изощренных планов, чтобы убивать себе подобных. Ему особенно нравились обезьяны, порядок в их обществе, способность решать споры с минимальными физическими потерями. В первый раз Сэм на самом деле чем-то заинтересовался.
Сэм вернулся в Штаты и поступил в Университет Иллинойса в Урбана-Компейн. Через три года получил степень бакалавра, а когда мы познакомились, уже работал ассистентом преподавателя по курсу введения в зоологию, на который я и записалась. Студенты знали его взрывной характер, острый язык и раздражительность. Особенно если попадался медлительный или плохо подготовленный ученик. Сэм придирался к деталям и отличался не только требовательностью, но и абсолютной честностью при выставлении оценок за работу.
Когда мы познакомились поближе, я узнала, что Сэму нравятся очень немногие люди, но тем, кто допускался в узкий круг избранных, он становился верным другом навсегда. Однажды Сэм сказал мне, что после стольких лет с приматами он больше не может вписаться в общество людей. Жизнь обезьян показала ему, насколько нелепо ведут себя люди.
Со временем Сэм переключился на физическую антропологию, написал работу в Африке и получил докторскую степень. После нескольких университетов осел в Бофорте в начале семидесятых в качестве ученого, заведующего отделением приматов.
Хотя возраст смягчил Сэма, сомневаюсь, что он когда-нибудь перестанет испытывать дискомфорт от общения с людьми. Не то чтобы он сам не хотел. Очень даже хотел, что доказывает его участие в избирательной кампании. Просто жизнь Сэма протекает не по тем законам, что жизнь других. Вот он и покупает мотоциклы и крылья для полета. Они стимулируют и зажигают, но остаются предсказуемыми и управляемыми. Сэм Рейберн – один из самых сложных и умных людей, которых я встречала.
Его честь мэр сидел в баре, когда мы вошли, наблюдал за игрой в настольный баскетбол и пил светлое пиво.
Я познакомила его с дочерью, и, как обычно, Сэм взял на себя все остальное: заказал диетическую колу для меня и Кэти, новую порцию пива для себя и повел нас в кабинку в глубине ресторана.
Дочка времени даром не теряла: убедилась в своих подозрениях насчет завтрашних планов и засыпала Сэма вопросами.
– Давно вы руководите центром приматов?
– Больше, чем помню. Еще десять лет назад работал на чужого дядю, потом выкупил компанию. Чуть не разорился, но дело того стоило. Ничто не сравнится с ощущением, что ты сам себе хозяин.
– Сколько обезьян живет на острове?
– Сейчас около четырех с половиной тысяч.
– Кому они принадлежат?
– Управлению по контролю за продуктами и лекарствами. Моя компания владеет островом и ухаживает за животными.
– Откуда их привозят?
– На остров Мертри – из исследовательской колонии в Пуэрто-Рико. Мы с твоей мамой работали там где-то в начале бронзового века. Но вообще они из Индии. Резусы.
– Macaca mulatto.
Кэти нараспев выговорила род и вид.
– Хорошо. Где ты выучила таксономию приматов?
– Я специализируюсь в психологии. Большую часть экспериментов проводят на резусах. Знаете, как Гарри Харлоу и его последователи.
Сэм собирался ответить, но тут официантка принесла тарелки с жареными моллюсками и устрицами, вареными креветками, хаш-паппи и салат из капусты. Мы сосредоточенно принялись выдавливать лимон, очищать первых креветок и макать их в подливку.
– Для чего используют обезьян?
– Поселение на Мертри – колония для размножения. Некоторых однолеток забирают и отсылают в администрацию по контролю за продуктами и лекарствами, но если животное не поймают до того, как оно наберет определенный вес, обезьяна остается на острове всю жизнь. Обезьяний рай.
– Что-то еще?
Моя дочка в состоянии и есть, и говорить одновременно.
– В общем-то нет. Обезьяны живут на свободе и могут идти куда захотят. Они создают собственные социальные группы, собственные правила. Там есть кормушки, загоны, чтобы ловить животных, но вне лагеря остров принадлежит им.
– Что за лагерь?
– Так мы называем место прямо у гавани. Полевая станция, маленькая ветеринарная клиника, по большей части на случай непредвиденных ситуаций, несколько хранилищ пищи для обезьян и трейлер, где могут остановиться студенты и исследователи.
Он окунул устрицу в соус, запрокинул голову и кинул моллюска в рот.
– В девятнадцатом веке на острове существовала плантация.
В бороде застряли красные капельки.
– Она принадлежала семье Мертри. Вот откуда остров получил свое название.
– Кого туда пускают? – Кэти чистила следующую креветку.
– Никого. Обезьяны ничем не заражены и стоят mucho dinero. Всякий, то есть абсолютно всякий, кто ступает на остров, проходит через меня и должен иметь кучу справок о сделанных прививках, включая отрицательный результат теста на туберкулез не менее чем шестимесячной давности.
Сэм вопросительно взглянул на меня, я кивнула.
– Я не думала, что кто-то может подхватить туберкулез.
– Анализ не для вашей защиты, юная леди. Обезьяны очень чувствительны к туберкулезу. Эпидемия скосит колонию тут же, глазом моргнуть не успеешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
"Мелани Тесс" стояла последней справа. Кэти оглядела почти тринадцатиметровый "Крис-Крафт", но промолчала.
– Погоди секунду, – сказала я, кидая сумки на пристани. Ступила на палубу, поднялась на мостик и набрала комбинацию чисел на ящике с инструментами справа от сиденья капитана. Потом вынула ключ, открыла дверь в кормовую часть лодки, откинула задвижку и спустилась на три ступеньки в главную каюту. Внутри веяло прохладой, пахло деревом, медью и сосновым дезинфицирующим средством. Я открыла вход со стороны порта, Кэти передала мне продукты и сумки и взошла на борт.
Мы с дочерью без слов кинули вещи в главной каюте и побежали исследовать яхту. Эта традиция появилась, когда Кэти была еще маленькой, и останется самым любимым пунктом программы, сколько бы мне ни исполнилось. "Мелани Тесс" я не то чтобы не знала, но не видела лет пять и очень хотела взглянуть на изменения, которые расписывал Сэм.
Мы обнаружили камбуз в двух шагах от салона. Там стояла плита с двумя горелками, раковина и деревянный холодильник со старинным вместилищем для льда. На полу положен паркет, стены, как и везде, из тика. По правому борту – уголок для столовой, а на диванчике валяются ярко-розовые и зеленые подушки. Чуть дальше камбуза расположились чулан, гальюн и V-образная койка, просторная даже для двоих.
На корме находилась каюта хозяина, а в ней – кровать королевских размеров и зеркальные шкафы. Как в салоне и в столовой, стены – из тика, украшения – из ярких материалов. Кэти с облегчением обнаружила в хозяйском гальюне душ.
– Здорово, – сказала Кэти, – можно мне занять V-образную кровать?
– Ты точно туда хочешь? – спросила я.
– Сто процентов. Там так удобно, я устрою себе маленькое гнездышко и поставлю на полки все свои мелочи.
Она притворилась, будто расставляет и поправляет какие-то вещи.
Я рассмеялась. "Место для моих вещей" Джорджа Карлина – одна из наших любимых комедий.
– К тому же я здесь только на два дня, так что ты и забирай большую кровать.
– Ладно.
– Смотри, записка с твоим именем.
Она взяла со стола конверт и передала мне. Я разорвала бумагу и вытащила записку.
«Вода и электричество подключены, так что все удобства на месте. Позвони, когда устроитесь. Хочу сводить вас перекусить. Удачного отдыха. Сэм».
Мы разложили продукты, потом Кэти пошла разбирать вещи, а я позвонила Сэму.
– Ну как, дорогуша, свили гнездышко?
– Мы здесь всего двадцать минут. Она прекрасна, Сэм. Поверить не могу, что это та же самая лодка.
– Всего лишь немного денег и труда.
– Заметно. Ты бываешь здесь?
– Да. Поэтому там есть телефон и автоответчик. Многовато для лодки, но я не могу пропустить ни одного сообщения. Можешь пользоваться.
– Спасибо, Сэм. Правда спасибо.
– Черт, я там не так часто бываю. Кто-то должен на ней пожить.
– Ну, еще раз спасибо.
– Как насчет ужина?
– Я не хотела бы навязываться...
– Да брось, мне тоже нужно есть. Вот что я скажу. Я еду покупать продукты в "Гей сифуд маркет" для какого-то проклятого блюда, которое Мелани собирается приготовить завтра. Давайте встретимся у платформы Фэктори-Крик. Ресторан справа, чуть дальше "Олли", но не доезжая до моста. Там не слишком круто, зато можно попробовать восхитительные креветки.
– Во сколько?
– Сейчас шесть сорок. Как насчет половины восьмого? Надо зайти в магазин и заехать за Гарли.
– При одном условии. Я плачу.
– Ты железная женщина, Темпе.
– Со мной не шути.
– Планы на завтра не изменились?
– Если ты не против. Я не хочу навя...
– Понял. Понял. Ей рассказала?
– Еще нет. Она поймет, как только встретится с тобой. Увидимся через час.
Я кинула сумку на кровать и пошла на мостик. Солнце уже заходило, последние лучи окрасили мир в теплый малиновый цвет, засияли пламенем на воде справа и оттенили белого ибиса, стоявшего в траве. Мост к Бофорту выделялся черным на фоне розового, точно хребет какого-то древнего чудовища, изогнувшегося в небе. Лодки морского города перемигивались с нами через реку.
Хотя день уже сменился прохладным вечером, воздух оставался атласным. Легкий ветерок трепал волосы и укутывал ими лицо.
– Какие планы?
Ко мне присоединилась Кэти. Я посмотрела на часы:
– Через полчаса встречаемся с Сэмом Рейберном и идем ужинать.
– С тем самым Сэмом Рейберном? Я думала, он умер.
– Он и так умер. Наш Сэм – мэр Бофорта и старый друг.
– Насколько старый?
– Старше меня. Но передвигается пока самостоятельно. Тебе он понравится.
– Минутку. – Она ткнула в меня пальцем, в глазах засверкала мысль. – Тот парень с обезьянами?
Я улыбнулась и склонила голову набок.
– Значит, вот куда мы идем завтра? Нет, не отвечай. Конечно, туда. Поэтому я и делала анализы.
– Ты ведь их проверила?
– Поездка в санаторий отменяется, – сказала она, вытягивая руку. – Туберкулезом я не болею.
* * *
Когда мы приехали в ресторан, мотоцикл Сэма уже стоял на парковке. Прошлым летом он присоединился к коллекции любимых игрушек из "Лотуса", парусной лодки и сверхпортативного компьютера. Я до сих пор не поняла: то ли Сэм так борется со средним возрастом, то ли пытается вернуться к человеческому обществу после стольких лет жизни с приматами.
Хотя Сэм на десяток лет меня старше, мы дружим уже больше двадцати лет. Познакомились, когда я училась на втором курсе, а Сэм – второй год в аспирантуре. Мы потянулись друг к другу скорее всего потому, что наши жизненные пути сильно различались.
Сэм из Техаса, единственный ребенок в еврейской семье, владевшей пансионом. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, отца убили из-за кассы с двенадцатью долларами. Из-за смерти мужа миссис Рейберн впала в глубокую депрессию, из которой так и не смогла выкарабкаться. На плечи Сэма, помимо учебы в старших классах школы, легла забота о пансионе и матери. После смерти миссис Рейберн, через семь лет, он продал пансион и ушел служить в военно-морские силы. Он был неутомим, зол и ничем не интересовался.
Жизнь в армии только укрепила цинизм Сэма. В лагере для новобранцев его раздражало дурацкое поведение товарищей, он все больше и больше замыкался в себе. Во время операции во Вьетнаме часами наблюдал за птицами и животными, тем самым спасаясь от окружающих ужасов. Его напугало кровавое побоище войны, терзало неимоверное чувство вины из-за собственного участия в ней. Животные в сравнении с людьми казались невинными тварями, которые не изобретают изощренных планов, чтобы убивать себе подобных. Ему особенно нравились обезьяны, порядок в их обществе, способность решать споры с минимальными физическими потерями. В первый раз Сэм на самом деле чем-то заинтересовался.
Сэм вернулся в Штаты и поступил в Университет Иллинойса в Урбана-Компейн. Через три года получил степень бакалавра, а когда мы познакомились, уже работал ассистентом преподавателя по курсу введения в зоологию, на который я и записалась. Студенты знали его взрывной характер, острый язык и раздражительность. Особенно если попадался медлительный или плохо подготовленный ученик. Сэм придирался к деталям и отличался не только требовательностью, но и абсолютной честностью при выставлении оценок за работу.
Когда мы познакомились поближе, я узнала, что Сэму нравятся очень немногие люди, но тем, кто допускался в узкий круг избранных, он становился верным другом навсегда. Однажды Сэм сказал мне, что после стольких лет с приматами он больше не может вписаться в общество людей. Жизнь обезьян показала ему, насколько нелепо ведут себя люди.
Со временем Сэм переключился на физическую антропологию, написал работу в Африке и получил докторскую степень. После нескольких университетов осел в Бофорте в начале семидесятых в качестве ученого, заведующего отделением приматов.
Хотя возраст смягчил Сэма, сомневаюсь, что он когда-нибудь перестанет испытывать дискомфорт от общения с людьми. Не то чтобы он сам не хотел. Очень даже хотел, что доказывает его участие в избирательной кампании. Просто жизнь Сэма протекает не по тем законам, что жизнь других. Вот он и покупает мотоциклы и крылья для полета. Они стимулируют и зажигают, но остаются предсказуемыми и управляемыми. Сэм Рейберн – один из самых сложных и умных людей, которых я встречала.
Его честь мэр сидел в баре, когда мы вошли, наблюдал за игрой в настольный баскетбол и пил светлое пиво.
Я познакомила его с дочерью, и, как обычно, Сэм взял на себя все остальное: заказал диетическую колу для меня и Кэти, новую порцию пива для себя и повел нас в кабинку в глубине ресторана.
Дочка времени даром не теряла: убедилась в своих подозрениях насчет завтрашних планов и засыпала Сэма вопросами.
– Давно вы руководите центром приматов?
– Больше, чем помню. Еще десять лет назад работал на чужого дядю, потом выкупил компанию. Чуть не разорился, но дело того стоило. Ничто не сравнится с ощущением, что ты сам себе хозяин.
– Сколько обезьян живет на острове?
– Сейчас около четырех с половиной тысяч.
– Кому они принадлежат?
– Управлению по контролю за продуктами и лекарствами. Моя компания владеет островом и ухаживает за животными.
– Откуда их привозят?
– На остров Мертри – из исследовательской колонии в Пуэрто-Рико. Мы с твоей мамой работали там где-то в начале бронзового века. Но вообще они из Индии. Резусы.
– Macaca mulatto.
Кэти нараспев выговорила род и вид.
– Хорошо. Где ты выучила таксономию приматов?
– Я специализируюсь в психологии. Большую часть экспериментов проводят на резусах. Знаете, как Гарри Харлоу и его последователи.
Сэм собирался ответить, но тут официантка принесла тарелки с жареными моллюсками и устрицами, вареными креветками, хаш-паппи и салат из капусты. Мы сосредоточенно принялись выдавливать лимон, очищать первых креветок и макать их в подливку.
– Для чего используют обезьян?
– Поселение на Мертри – колония для размножения. Некоторых однолеток забирают и отсылают в администрацию по контролю за продуктами и лекарствами, но если животное не поймают до того, как оно наберет определенный вес, обезьяна остается на острове всю жизнь. Обезьяний рай.
– Что-то еще?
Моя дочка в состоянии и есть, и говорить одновременно.
– В общем-то нет. Обезьяны живут на свободе и могут идти куда захотят. Они создают собственные социальные группы, собственные правила. Там есть кормушки, загоны, чтобы ловить животных, но вне лагеря остров принадлежит им.
– Что за лагерь?
– Так мы называем место прямо у гавани. Полевая станция, маленькая ветеринарная клиника, по большей части на случай непредвиденных ситуаций, несколько хранилищ пищи для обезьян и трейлер, где могут остановиться студенты и исследователи.
Он окунул устрицу в соус, запрокинул голову и кинул моллюска в рот.
– В девятнадцатом веке на острове существовала плантация.
В бороде застряли красные капельки.
– Она принадлежала семье Мертри. Вот откуда остров получил свое название.
– Кого туда пускают? – Кэти чистила следующую креветку.
– Никого. Обезьяны ничем не заражены и стоят mucho dinero. Всякий, то есть абсолютно всякий, кто ступает на остров, проходит через меня и должен иметь кучу справок о сделанных прививках, включая отрицательный результат теста на туберкулез не менее чем шестимесячной давности.
Сэм вопросительно взглянул на меня, я кивнула.
– Я не думала, что кто-то может подхватить туберкулез.
– Анализ не для вашей защиты, юная леди. Обезьяны очень чувствительны к туберкулезу. Эпидемия скосит колонию тут же, глазом моргнуть не успеешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53