– Тогда пошли.
Мы не заставили себя упрашивать.
Снаружи еще шел дождь. Капли стали вязкими, как сироп, который мы с сестрой купили как-то у летних разносчиков товаров. Ее лицо поднялось из глубин памяти. Где ты, Гарри?
У Беркс-Холла Анна одарила меня странным взглядом:
– Odocoileus virginianus?
– Первое, что пришло в голову.
– В музее нет белохвостого оленя.
Неужели уголки ее рта приподнялись, или это просто холод? Я пожала плечами.
Анна неохотно дала мне свой домашний телефон и адрес. Мы попрощались, я заверила девушку, что Райан скоро ей позвонит. Когда я уже отошла от университета, что-то заставило меня обернуться. Анна стояла в арке старого готического здания, неподвижная, как ее кайнозойские друзья.
* * *
Добравшись до дома, я позвонила Райану на пейджер. Через пару минут запищал телефон. Я рассказала Райану о появлении Анны и нашем разговоре. Он пообещал оповестить следователя, чтобы полиция начала искать медицинскую карточку Амали Привенчер, и быстро положил трубку, собираясь связаться с Анной, пока она не ушла из кабинета Жанно. Перезвонит позже и расскажет, как прошел день.
Я поужинала салатом "Нисуаз" и круассанами, надолго залезла в ванну, потом надела старый шерстяной костюм, но так до конца и не согрелась, поэтому решила зажечь камин. Лучины закончились, так что я скатала в ком газету и сунула ее в дрова. В окно бились ледяные снежинки, а я смотрела, как занимается пламя.
Восемь сорок. Я взяла дневники Беланже и включила телевизор, надеясь, что человеческая речь и смех будут меня успокаивать. Если мыслям позволить развиваться самостоятельно, они понесутся, как кошки в ночи, завывая и шипя, доводя беспокойство до такой степени, что сон становится невозможным.
Не сработало. Джерри и Крамер старались как могли, но я не могла сосредоточиться.
Взгляд скользнул к камину. Пламя сошло на нет, превратившись в редкие огненные язычки на нижнем полене. Я подошла, разорвала и скатала в комочки несколько газет и сунула их в угли. Я переворачивала поленья, когда меня осенило.
Газеты!
Я забыла о микрофильмах!
Я пошла в спальню, вынула копии, которые сделала в Макгилле, и принесла их обратно на диван. Быстро нашла статью в "Ля Пресс".
История осталась все такой же немногословной. Двадцатого апреля 1845 года Эжени Николе уезжает во Францию. Она будет давать концерты в Париже и Брюсселе, проведет лето на юге Франции и вернется в Монреаль в июле. Далее указывались имена людей ее свиты и даты концертов. Короткий обзор карьеры, обычные заверения, что все будут скучать.
Монет хватило только до двадцать шестого апреля. Я бегло просмотрела распечатки, но имени Эжени больше не появлялось. Потом я вернулась назад и внимательно прочитала каждую статью.
Следующая заметка появилась двадцать второго апреля. В Париж направлялся еще один человек. Талант этого джентльмена состоял не в музыкальных способностях, а в ораторском искусстве. Он собирался произносить речи, обличающие рабство и побуждающие к торговле с Западной Африкой. Оратор родился на Золотом побережье, учился в Германии и получил звание профессора философии в университете Халле. Он только что прочитал курс лекций в Богословской школе Макгилла.
Я освежила в уме исторический ход событий. Тысяча восемьсот сорок пятый. Рабство процветает в Соединенных Штатах, но запрещено во Франции и Англии. Канада все еще остается британской колонией. Церковь и миссионеры умоляют африканцев не продавать братьев и сестер в рабство и предлагают европейцам взамен заняться законной торговлей с Западной Африкой. Как они это называли? "Легальная торговля".
Я с возрастающим интересом прочитала список пассажиров и название судна. Эжени Николе и Або Габаса пересекли море на одном корабле.
Я встала и поправила поленья.
Вот оно что! Неужели я разгадала секрет полуторавековой давности? Эжени Николе и Або Габаса? Любовная интрига?
Я надела ботинки, подошла к французскому окну, отодвинула щеколду и толкнула. Рама примерзла намертво. Я налегла всем телом, рама и мое бедро хрустнули.
Дрова замерзли, и я какое-то время пыталась освободить полено садовым совком. Вернувшись наконец в дом, я тряслась от холода, одежда покрылась сосульками. Когда я уже подходила к камину, какой-то звук заставил меня застыть на полпути.
Мой звонок не звенит, а чирикает. Что он и делал только что, прежде чем резко оборваться, будто кто-то оставил попытки.
Я уронила полено, кинулась к домофону и нажала на кнопку "видео". На экране появилась знакомая фигура, исчезающая в дверном проеме.
Я схватила ключи, побежала в коридор, открыла дверь в вестибюль. Внешняя дверь уже закрывалась. Я зажала язычок замка и распахнула двери.
На ступеньках распростерлась Дейзи Жанно.
31
Прежде чем я успела наклониться, она пошевелилась. Медленно подобрала под себя руки, перевернулась и села спиной ко мне.
– Вы не ушиблись?
Горло так пересохло, что звук получился высокий и протяжный.
Она вздрогнула от неожиданности и повернулась.
– Ступеньки заледенели, я поскользнулась, все в порядке.
Я протянула руку, она позволила себя поднять. Доктор Жанно дрожала и выглядела вовсе не "в порядке".
– Заходите, я сделаю вам чай.
– Нет, спасибо. Я не могу. Меня ждут. Не следовало выходить в такой жуткий вечер, но мне надо поговорить с вами.
– Пожалуйста, зайдите, дома будет теплее.
– Нет. Спасибо, – ответила Жанно холодным, как воздух на улице, голосом.
Она поправила шарф, потом взглянула мне прямо в глаза. Позади нее в пирамиде света от фонаря свистели пули ледяного снега. Сквозь туман ветки деревьев казались черными и лакированными.
– Доктор Бреннан, оставьте моих студентов в покое. Я пыталась вам помочь, но вы, похоже, злоупотребили моей добротой. Как вам не стыдно преследовать молодых девушек? А давать номер полиции, чтобы они запугивали мою ассистентку, просто немыслимо.
Она вытерла перчаткой глаза, оставив на щеке темное пятно. Злость вспыхнула, словно спичка. Я обхватила себя руками и почувствовала, как ногти впиваются в кожу сквозь фланель.
– О чем вы, черт возьми? Я не преследовала Анну! – огрызнулась я. – Это вам не шуточки! Люди умирают! Уже нашли десять трупов, и неизвестно, сколько их еще будет!
По лицу и рукам стучал град. Я его не замечала. Слова Жанно привели меня в бешенство, и я выплескивала все беспокойство и боль, которые накопились за последние недели.
– Дженнифер Кэннон и Амали Привенчер учились в Макгилле. Их убили, доктор Жанно. Но не просто убили. Нет, этого оказалось недостаточно. Какие-то чудовища натравили на них животных и наблюдали, как рвется кожа, как скальп вминается прямо в мозг.
Я продолжала, уже не в состоянии себя контролировать. Проходившая мимо пара ускорила шаги, несмотря на скользкий тротуар.
– В нескольких километрах отсюда вырезали и изуродовали целую семью, пожилую женщину застрелили в голову. Дети! Они убили двух младенцев! Восемнадцатилетнюю девушку разорвали на части, запихнули в чемодан и утопили прямо в нашем городе. Они мертвы, доктор Жанно, убиты группкой сумасшедших, которые считают себя образцами морали.
Мне стало жарко, несмотря на леденящий холод на улице.
– Вот что я вам скажу. – Я подняла трясущийся палец. – Я собираюсь найти этих самодовольных злобных ублюдков и отправить куда следует, не важно, сколько хоровых мальчиков, или наставников-консультантов, или почитателей Библии мне придется запугать. Включая ваших студентов! И вас тоже!
В темноте лицо Жанно казалось призрачным, размазанная тушь превращала его в жуткую маску. Левый глаз скрывался в тени из-за комка краски, от чего правый выглядел неестественно светлым.
Я опустила палец и снова обхватила себя руками. Я столько наговорила. Взрыв эмоций сходил на нет, и я начинала дрожать от холода.
Улица опустела и притихла. Слышалось только мое яростное дыхание.
Я не знала, что услышу в ответ, но совершенно не ожидала последовавшего вопроса.
– При чем здесь это?
– Что?
О чем она?
– Библия и мальчики из церковного хора. Почему вы их упомянули?
– Потому что, по-моему, в убийствах виновны религиозные фанатики.
Жанно оставалась абсолютно спокойной. Когда она заговорила, голос был ледянее ночи, а слова заморозили меня сильнее, чем ветер.
– Вы слишком далеко зашли, доктор Бреннан. Остановитесь, пока не поздно. – Бесцветные глаза буравили мое лицо. – Если вы будете настаивать, мне придется принять меры.
По аллее прополз и остановился позади моего дома автомобиль. Когда он свернул на улицу, фары широкой полосой осветили здание и лицо Жанно.
Я напряглась и еще сильнее вонзила ногти в кожу.
О Боже!
Дело вовсе не в тени. Правый глаз Жанно неестественно бледный. Брови и ресницы, освобожденные от макияжа, сверкнули белизной в мимолетном луче.
Жанно, наверное, что-то заметила по моему лицу, потому что подняла шарф выше, повернулась и спустилась по лестнице. Она не оглядывалась.
* * *
Когда я вернулась в дом, на автоответчике мигала лампочка. Райан. Я трясущимися руками набрала его номер.
– Жанно замешана в деле, – не теряя времени, сообщила я. – Она приходила ко мне и убеждала прекратить расследование. Похоже, твой звонок ей не понравился. Послушай, когда мы во второй раз ездили на остров Святой Елены, ты заметил мужчину с белой полосой?
– Да. Щуплый парень, худой как щепка, высокий. Он приходил поговорить с Оуэнсом, – подтвердил Райан усталым голосом.
– У Жанно такая же депигментация, такие же глаза. Сразу непонятно, потому что она подкрашивает ресницы и брови.
– И на волосах такая же белая полоса?
– Точно не знаю, может, она красится. Слушай, эти двое, наверное, родственники. Такая странная аномалия не может быть просто совпадением.
– Брат с сестрой?
– Я тогда не особо обращала внимание, но, по-моему, парень со Святой Елены слишком молодой для отца и слишком взрослый для сына.
– Если она с Теннессийских гор, генетические варианты ограничены.
– Очень смешно.
Мне не до грубых шуток.
– Там есть целые кланы с одним набором генов.
– Я серьезно, Райан.
– Ну, знаешь, одинаковые полоски на разных особях. – Он передразнивал Джеффа Фоксворти. – Если твоя полоска такая же, как у сестры, значит, ты можешь быть...
Полоски. О чем-то они мне напоминали.
– Что ты сказал?
– Особи, так называемые...
– Да прекрати наконец! Мне кое-что пришло в голову. Помнишь, как охарактеризовал посетителя отец Хайди?
На линии повисло молчание.
– Он говорил, что парень напомнил ему скунса. Проклятого скунса.
– Черт. Может, папаша вовсе не старался приукрасить?
В полицейском кабинете надрывался телефон. Никто не отвечал.
– Думаешь, Оуэнс отправил в Техас Полоску? – спросил Райан.
– Нет, не Оуэнс. И Катрин, и старик говорили о женщине. Я думаю, это Жанно. Наверное, она руководила представлением отсюда и отдавала указания своим приближенным в каждой из общин. Еще Жанно скорее всего набирала людей в кампусе через какие-то семинары.
– Что еще по поводу Жанно?
Я рассказала ему все, что знала, включая ее обращение с ассистенткой, и спросила, что он выяснил в разговоре с Анной.
– Немного. Она порядочно скрывает.
– Может, Анна принимает наркотики?
Телефон снова зазвонил.
– Ты там один?
За исключением телефонных трелей, в полицейском кабинете не было слышно ни звука.
– Всех отпустили из-за жуткого шторма. У тебя все в порядке?
– В каком смысле?
– Ты что, новости не слушаешь? Снегопад спутал все карты. Аэропорт закрыт, по большинству менее важных дорог не проехать. Провода ломаются, как сухие макароны, на южном побережье темно и холодно. Отцы города начинают беспокоиться о стариках. И мародерах.
– У меня пока все нормально. Люди Бейкера нашли какую-нибудь связь между общиной на острове Святой Елены и Техасом?
– Не совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53