Уже потом возникли огромные морозильники, где хранился местный лед и откуда он доставлялся в самые отдаленные уголки Земли.
Но по мере того как становилось понятным, какие скрытые возможности заключены в лесах, поселенцы продвигались все дальше и дальше на север и запад. По королевскому указу они заготавливали древесину — белые сосны, которые достигали почти метра в диаметре на расстоянии одного фута от земли; из них делали корабельные мачты. Мачты корабля, на котором Нельсон сражался в Трафальгарской битве, были сделаны из сосен Мэна.
Финансовые возможности, которые таили в себе местные леса, стали очевидны только в XIX веке, когда активно велись изыскательские работы и была проложена дорога в Великие Северные леса. В чаще построили лесопильные заводы для производства досок, целлюлозно-бумажные фабрики. Шхуны отправлялись в Пенобскот, чтобы загрузиться сосной, а прочую древесину хвойных пород сплавляли по течению рек с отдаленных северных вырубок. Лесопилки выстроились по берегам рек и в Мерримаке, Кеннебеке, Сен-Круа, Маше. Много жизней унесли несчастные случаи на лесосплавах, когда сплавщики пытались разбить заторы или удержать в порядке многочисленные скопища многофутовых бревен. Так продолжалось до тех пор, пока в 1978 году не закончилась эра промышленного лесосплава. Были изменены речные русла, устроены озера, построены дамбы и плотины. Пожары опустошили вырубки, оставшиеся после лесорубов, и целые речки вымирали, засыпанные гниющими опилками. За двести лет вырубили сосны, вскоре за ними последовали и деревья твердых пород — березы, дубы и клены.
Сейчас большую часть севера страны занимает промышленный лес, принадлежащий лесозаготовительным и деревообрабатывающим компаниям. По дорогам несутся лесовозы, нагруженные свежесрубленными деревьями. Компании прорубают зимой просеки, не оставляя на своем пути ни деревца, в марте-апреле складируют древесину. Лес — государственное достояние. Даже мой дед, как многие жители побережья, выращивал елочки и сосенки к рождественским распродажам. Но до сих пор в лесах остались нетронутые места, где встречаются следы зверей. К уединенным озерцам, подпитываемым водопадами, которые гремят по камням и поваленным деревьям, приходят на водопой лоси. Леса Мэна — одно из последних мест, где встречаются волки, горные львы, карибу. Здесь по-прежнему существуют миллионы неосвоенных гектаров земли. Сейчас штат даже зеленее, чем сто лет назад, когда истощение тонкого плодородного слоя почвы привело к сокращению пахотных площадей и лес снова стал расширять свои границы. Стены, которые когда-то укрывали семьи переселенцев, сейчас спасают от ветра болиголов и молодые сосенки.
И при желании в чаще можно запросто затеряться.
Темная Лощина лежит в пяти милях к северу от Гринвилла, одинаково недалеко от восточного берега Лосиного острова и от двухсотгектарной заповедной чащобы в Государственном Бакстеровском парке, где пик Катадины возвышается над горизонтом в северной части Аппалачского хребта. Я чуть не решился остановиться в Гринвилле — дорога темная, вечер выдался холодный, — но знал: важнее сейчас заняться поисками Мида Пайна. Люди, близкие Билли Перде: его жена, ребенок, женщина, которая помогла его усыновить, — умерли. И умерли страшной смертью. Следовало предупредить Пайна.
Гринвилл служил воротами в Великие Северные леса. Лес поддерживал и защищал город и окружающие земли многие годы. Когда-то в городе имелся деревообрабатывающий завод, который давал работу жителям Гринвилла и его окрестностей, пока в середине семидесятых завод не закрылся, став нерентабельным. Многие тогда уехали, а те, кто остались, пытались жить за счет наплыва туристов или заниматься охотой и рыболовством. Но Гринвилл и городки поменьше, которые располагались дальше на север — Бивер-Кав, Кокаджо и Темная Лощина, — где заканчивались электролинии и начиналась настоящая глухомань, по-прежнему бедствовали. К примеру, когда гольф-клуб поднял плату с десяти до двенадцати долларов за игру, это вызвало недовольство.
Я ехал по Лили Бэй-роуд. Многие годы зимнюю дорогу использовали для завоза всего необходимого в лагеря лесорубов. Вдоль нее тянулись леса, громоздились снежные сугробы, и так до самой Темной Лощины.
Темная Лощина... Это маленький поселок — всего пара кварталов в центре да полицейский участок на самой северной окраине. Сюда заглядывают немногие из туристов и охотников, приезжающих в Гринвилл. С улиц Темной Лощины нельзя увидеть озеро — только горы и деревья. Здесь всего один мотель — «Тамара Мотор Инн». Он выглядит как реликвия из пятидесятых, высокая фронтальная арка украшена красно-зеленой неоновой вывеской. Есть еще пара сувенирных лавок, где продаются ароматические свечи и мебель, от сидения на которой на одежде остается мелкая древесная пыль; книжная лавка с маленьким кафетерием, ресторан и аптека — вот, пожалуй, и вся торговая часть городка, где кучи снега со льдом лежат в канавах и подпирают здания.
Ресторан был еще открыт. Внутри на стенах висели репродукции пейзажей и старых постеров, творения местных авторов. В одном углу виднелась фотография в рамке: паренек в военной форме рядом с пожилым мужчиной, какие-то помятые красные, белые и синие ленты вокруг, но я не стал вглядываться. Несколько местных жителей сидели за кофе и обменивались новостями, а четверка молодых парней изо всех сил корчила из себя остроумных и крутых.
Я заказал дежурный сэндвич и кружку кофе. Кофе и сэндвич оказались настолько хороши, что я почти забыл о происшествии в Бангоре. Чуть позже я спросил у официантки — ее звали Анни, — как добраться до дома Пайнов. Она объяснила. И с улыбкой добавила, что сегодня мороз, обещали снег и что дорога ужасная.
— А вы друг Мида? — поинтересовалась она. Похоже, ей хотелось поговорить. Ей, но не мне.
У официантки были рыжие волосы, алая помада, темный макияж вокруг глаз. В сочетании с естественной бледностью черты лица создавали общий эффект незаконченного детского рисунка, словно юный автор забросил рисование на половине пути.
— Нет, — сдержанно ответил я, — просто хочу с ним кое о чем поговорить.
Ее улыбка слегка потускнела:
— Ничего не случилось?.. Просто старику пришлось многое пережить на своем веку.
— Нет, — солгал я, — ничего не случилось. Мне жаль, что старине Миду пришлось хлебнуть неприятностей.
Она пожала плечами, и ее лицо снова оживила улыбка:
— Старик потерял жену несколько лет назад. Потом его племянник погиб во время войны в Персидском заливе. С тех пор Мид держится особняком. Редко здесь появляется.
Анни наклонилась над столом, и ее грудь задела мою руку, когда она забирала посуду.
— Что-нибудь еще? — задорно спросила она, как бы завершая разговор о Миде Пайне.
Не знаю, присутствовал ли в вопросе подтекст. Я решил, что нет. Жизнь здесь еще проще обычного.
— Нет, спасибо.
Она размашистым жестом вырвала листок со счетом из блокнотика.
— Тогда я вам оставлю только вот это, — Анни одарила меня еще одной улыбкой, подкладывая листок под кувшинчик со сливками. — Береги себя, приятель, — пожелала она мне на прощанье, удаляясь плавной походкой.
— Постараюсь, — бросил я ей вслед, почувствовав некоторое облегчение с уходом Анни.
У Мида Пайна не было телефона. По крайней мере, он отсутствовал в телефонном справочнике. Действуя с неохотой, я все же решил отложить разговор с ним до утра. За двадцать восемь долларов мне досталась комната в мотеле. Я проспал всю ночь на кровати с толстым матрасом и резным изголовьем. Проснулся только однажды — когда запах гниющих листьев и звуки от движения тяжелых разлагающихся тел, ворочающихся под ними, стали невыносимыми.
Официантка оказалась права: когда на следующее утро я вышел из мотеля, мороз полностью сковал землю, стебли травы на дорожке сделались хрупкими, словно изваянные из хрусталя. В ярком солнечном свете машины медленно двигались по главной улице, и прохожие были окутаны облачками пара, походя на паровозы.
Я оставил машину в мотеле и дошел до ресторанчика пешком. Еще с улицы я увидел, что большинство мест в зале занято. Среди присутствовавших царила атмосфера довольства от сознания принадлежности к этому кругу, от ощущения некой общности.
Официантки — Анни среди них я не заметил — порхали между столиками, как бабочки; у кассы толстый бородатый мужчина о чем-то разговаривал с хозяином ресторанчика. Я почти дошел до двери в зал когда позади меня раздался голос — мягкий, нежный, знакомый:
— Чарли?..
Я обернулся. И немедленно прошлое хлынуло в мое сознание, вытесняя то, чем я жил эти годы.
Лорна Дженнингс была на шесть лет старше меня; ее дом стоял в миле от дома моего деда. Маленького роста, гибкая, темноволосая, Лорна была необыкновенно легка, словно птица. Она носила короткую стрижку, шедшую к ее темным волосам, а чувственный рот, казалось, или только что оторвался от чужих губ, или уже приготовился для следующего поцелуя. Белоснежно-фарфоровая кожа и сине-зеленые глаза дополняли ее нежный образ.
Мужа Лорны звали Рэндал, но все его друзья обращались к нему коротко: Рэнд. Высокий, сильный, он подавал надежды в хоккее, даже пробовал играть за «Портлендских пиратов». Служа в полиции, Рэндал мечтал перейти в ФБР. Он никогда не обижал свою жену, не ударил ее ни разу, и ей казалось, что у них нормальный брак. Пока однажды он ей не рассказал о своем первом и, как он выразился, «единственном» романе. Но это случилось задолго до того, как мы с Лорной познакомились, и до того, как стали любовниками...
Я проводил тогда первое после университета лето в Мэне и планировал на досуге поглубже изучить английский. Мне исполнилось двадцать три. После старших курсов я какое-то время подрабатывал — так, ничего особенного, — потом немного попутешествовал по Западному побережью и наконец вернулся в Скарборо, чтобы провести там последнее вольное лето. Я уже послал документы в Полицейское управление Нью-Йорка и при этом пытался использовать те немногие контакты, которые остались у меня среди полицейских, тех, кто помнил моего отца. Возможно, у меня были несколько идеалистические представления: я надеялся своим поступлением в полицию смыть пятно с его имени. Вместо этого своим приходом я, скорее всего, потревожил кое-какие воспоминания у людей — взбаламутил ил, поднявшийся со дна пруда.
Мой дед устроил меня на лето работать в страховую фирму. Я был у них рассыльным, да и вообще мальчиком на побегушках: варил кофе и подметал полы, отвечал на звонки и протирал столы. При этом я достаточно узнал о страховом бизнесе, чтобы понять, что любой, кто поверит речам страхового агента, или находится в полном отчаянии, или непроходимый тупица. Лорна Дженнингс работала личным помощником офис-менеджера. Она никогда не выходила за рамки обычной вежливости в разговоре со мной, мы лишь порой недолго разговаривали в начале рабочего дня. Хотя пару раз я замечал, что Лорна, прежде чем вернуться к своим документам или к печатанию писем, смотрит на меня как-то по-особенному. Первый раз я полноценно побеседовал с ней на корпоративной вечеринке по поводу ухода на пенсию одной из секретарш — высокой ухоженной женщины, которую через год судили за то, что она зарубила топором одну из своих собак. Лорна подкатила ко мне, когда я сидел в баре, пил пиво и изо всех сил притворялся, что не имею никакого отношения к страховому бизнесу.
— Привет! — сказала она. — Ты, похоже, проводишь время в одиночестве. Стараешься держаться от нас особняком?
— Привет, — вежливо ответил я, вертя в руках стакан. — Не то, чтобы так...
Она изогнула вопросительно бровь, и я сразу раскололся:
— Ну, может быть, чуть-чуть. Но к тебе это не относится.
Бровь изогнулась еще раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Но по мере того как становилось понятным, какие скрытые возможности заключены в лесах, поселенцы продвигались все дальше и дальше на север и запад. По королевскому указу они заготавливали древесину — белые сосны, которые достигали почти метра в диаметре на расстоянии одного фута от земли; из них делали корабельные мачты. Мачты корабля, на котором Нельсон сражался в Трафальгарской битве, были сделаны из сосен Мэна.
Финансовые возможности, которые таили в себе местные леса, стали очевидны только в XIX веке, когда активно велись изыскательские работы и была проложена дорога в Великие Северные леса. В чаще построили лесопильные заводы для производства досок, целлюлозно-бумажные фабрики. Шхуны отправлялись в Пенобскот, чтобы загрузиться сосной, а прочую древесину хвойных пород сплавляли по течению рек с отдаленных северных вырубок. Лесопилки выстроились по берегам рек и в Мерримаке, Кеннебеке, Сен-Круа, Маше. Много жизней унесли несчастные случаи на лесосплавах, когда сплавщики пытались разбить заторы или удержать в порядке многочисленные скопища многофутовых бревен. Так продолжалось до тех пор, пока в 1978 году не закончилась эра промышленного лесосплава. Были изменены речные русла, устроены озера, построены дамбы и плотины. Пожары опустошили вырубки, оставшиеся после лесорубов, и целые речки вымирали, засыпанные гниющими опилками. За двести лет вырубили сосны, вскоре за ними последовали и деревья твердых пород — березы, дубы и клены.
Сейчас большую часть севера страны занимает промышленный лес, принадлежащий лесозаготовительным и деревообрабатывающим компаниям. По дорогам несутся лесовозы, нагруженные свежесрубленными деревьями. Компании прорубают зимой просеки, не оставляя на своем пути ни деревца, в марте-апреле складируют древесину. Лес — государственное достояние. Даже мой дед, как многие жители побережья, выращивал елочки и сосенки к рождественским распродажам. Но до сих пор в лесах остались нетронутые места, где встречаются следы зверей. К уединенным озерцам, подпитываемым водопадами, которые гремят по камням и поваленным деревьям, приходят на водопой лоси. Леса Мэна — одно из последних мест, где встречаются волки, горные львы, карибу. Здесь по-прежнему существуют миллионы неосвоенных гектаров земли. Сейчас штат даже зеленее, чем сто лет назад, когда истощение тонкого плодородного слоя почвы привело к сокращению пахотных площадей и лес снова стал расширять свои границы. Стены, которые когда-то укрывали семьи переселенцев, сейчас спасают от ветра болиголов и молодые сосенки.
И при желании в чаще можно запросто затеряться.
Темная Лощина лежит в пяти милях к северу от Гринвилла, одинаково недалеко от восточного берега Лосиного острова и от двухсотгектарной заповедной чащобы в Государственном Бакстеровском парке, где пик Катадины возвышается над горизонтом в северной части Аппалачского хребта. Я чуть не решился остановиться в Гринвилле — дорога темная, вечер выдался холодный, — но знал: важнее сейчас заняться поисками Мида Пайна. Люди, близкие Билли Перде: его жена, ребенок, женщина, которая помогла его усыновить, — умерли. И умерли страшной смертью. Следовало предупредить Пайна.
Гринвилл служил воротами в Великие Северные леса. Лес поддерживал и защищал город и окружающие земли многие годы. Когда-то в городе имелся деревообрабатывающий завод, который давал работу жителям Гринвилла и его окрестностей, пока в середине семидесятых завод не закрылся, став нерентабельным. Многие тогда уехали, а те, кто остались, пытались жить за счет наплыва туристов или заниматься охотой и рыболовством. Но Гринвилл и городки поменьше, которые располагались дальше на север — Бивер-Кав, Кокаджо и Темная Лощина, — где заканчивались электролинии и начиналась настоящая глухомань, по-прежнему бедствовали. К примеру, когда гольф-клуб поднял плату с десяти до двенадцати долларов за игру, это вызвало недовольство.
Я ехал по Лили Бэй-роуд. Многие годы зимнюю дорогу использовали для завоза всего необходимого в лагеря лесорубов. Вдоль нее тянулись леса, громоздились снежные сугробы, и так до самой Темной Лощины.
Темная Лощина... Это маленький поселок — всего пара кварталов в центре да полицейский участок на самой северной окраине. Сюда заглядывают немногие из туристов и охотников, приезжающих в Гринвилл. С улиц Темной Лощины нельзя увидеть озеро — только горы и деревья. Здесь всего один мотель — «Тамара Мотор Инн». Он выглядит как реликвия из пятидесятых, высокая фронтальная арка украшена красно-зеленой неоновой вывеской. Есть еще пара сувенирных лавок, где продаются ароматические свечи и мебель, от сидения на которой на одежде остается мелкая древесная пыль; книжная лавка с маленьким кафетерием, ресторан и аптека — вот, пожалуй, и вся торговая часть городка, где кучи снега со льдом лежат в канавах и подпирают здания.
Ресторан был еще открыт. Внутри на стенах висели репродукции пейзажей и старых постеров, творения местных авторов. В одном углу виднелась фотография в рамке: паренек в военной форме рядом с пожилым мужчиной, какие-то помятые красные, белые и синие ленты вокруг, но я не стал вглядываться. Несколько местных жителей сидели за кофе и обменивались новостями, а четверка молодых парней изо всех сил корчила из себя остроумных и крутых.
Я заказал дежурный сэндвич и кружку кофе. Кофе и сэндвич оказались настолько хороши, что я почти забыл о происшествии в Бангоре. Чуть позже я спросил у официантки — ее звали Анни, — как добраться до дома Пайнов. Она объяснила. И с улыбкой добавила, что сегодня мороз, обещали снег и что дорога ужасная.
— А вы друг Мида? — поинтересовалась она. Похоже, ей хотелось поговорить. Ей, но не мне.
У официантки были рыжие волосы, алая помада, темный макияж вокруг глаз. В сочетании с естественной бледностью черты лица создавали общий эффект незаконченного детского рисунка, словно юный автор забросил рисование на половине пути.
— Нет, — сдержанно ответил я, — просто хочу с ним кое о чем поговорить.
Ее улыбка слегка потускнела:
— Ничего не случилось?.. Просто старику пришлось многое пережить на своем веку.
— Нет, — солгал я, — ничего не случилось. Мне жаль, что старине Миду пришлось хлебнуть неприятностей.
Она пожала плечами, и ее лицо снова оживила улыбка:
— Старик потерял жену несколько лет назад. Потом его племянник погиб во время войны в Персидском заливе. С тех пор Мид держится особняком. Редко здесь появляется.
Анни наклонилась над столом, и ее грудь задела мою руку, когда она забирала посуду.
— Что-нибудь еще? — задорно спросила она, как бы завершая разговор о Миде Пайне.
Не знаю, присутствовал ли в вопросе подтекст. Я решил, что нет. Жизнь здесь еще проще обычного.
— Нет, спасибо.
Она размашистым жестом вырвала листок со счетом из блокнотика.
— Тогда я вам оставлю только вот это, — Анни одарила меня еще одной улыбкой, подкладывая листок под кувшинчик со сливками. — Береги себя, приятель, — пожелала она мне на прощанье, удаляясь плавной походкой.
— Постараюсь, — бросил я ей вслед, почувствовав некоторое облегчение с уходом Анни.
У Мида Пайна не было телефона. По крайней мере, он отсутствовал в телефонном справочнике. Действуя с неохотой, я все же решил отложить разговор с ним до утра. За двадцать восемь долларов мне досталась комната в мотеле. Я проспал всю ночь на кровати с толстым матрасом и резным изголовьем. Проснулся только однажды — когда запах гниющих листьев и звуки от движения тяжелых разлагающихся тел, ворочающихся под ними, стали невыносимыми.
Официантка оказалась права: когда на следующее утро я вышел из мотеля, мороз полностью сковал землю, стебли травы на дорожке сделались хрупкими, словно изваянные из хрусталя. В ярком солнечном свете машины медленно двигались по главной улице, и прохожие были окутаны облачками пара, походя на паровозы.
Я оставил машину в мотеле и дошел до ресторанчика пешком. Еще с улицы я увидел, что большинство мест в зале занято. Среди присутствовавших царила атмосфера довольства от сознания принадлежности к этому кругу, от ощущения некой общности.
Официантки — Анни среди них я не заметил — порхали между столиками, как бабочки; у кассы толстый бородатый мужчина о чем-то разговаривал с хозяином ресторанчика. Я почти дошел до двери в зал когда позади меня раздался голос — мягкий, нежный, знакомый:
— Чарли?..
Я обернулся. И немедленно прошлое хлынуло в мое сознание, вытесняя то, чем я жил эти годы.
Лорна Дженнингс была на шесть лет старше меня; ее дом стоял в миле от дома моего деда. Маленького роста, гибкая, темноволосая, Лорна была необыкновенно легка, словно птица. Она носила короткую стрижку, шедшую к ее темным волосам, а чувственный рот, казалось, или только что оторвался от чужих губ, или уже приготовился для следующего поцелуя. Белоснежно-фарфоровая кожа и сине-зеленые глаза дополняли ее нежный образ.
Мужа Лорны звали Рэндал, но все его друзья обращались к нему коротко: Рэнд. Высокий, сильный, он подавал надежды в хоккее, даже пробовал играть за «Портлендских пиратов». Служа в полиции, Рэндал мечтал перейти в ФБР. Он никогда не обижал свою жену, не ударил ее ни разу, и ей казалось, что у них нормальный брак. Пока однажды он ей не рассказал о своем первом и, как он выразился, «единственном» романе. Но это случилось задолго до того, как мы с Лорной познакомились, и до того, как стали любовниками...
Я проводил тогда первое после университета лето в Мэне и планировал на досуге поглубже изучить английский. Мне исполнилось двадцать три. После старших курсов я какое-то время подрабатывал — так, ничего особенного, — потом немного попутешествовал по Западному побережью и наконец вернулся в Скарборо, чтобы провести там последнее вольное лето. Я уже послал документы в Полицейское управление Нью-Йорка и при этом пытался использовать те немногие контакты, которые остались у меня среди полицейских, тех, кто помнил моего отца. Возможно, у меня были несколько идеалистические представления: я надеялся своим поступлением в полицию смыть пятно с его имени. Вместо этого своим приходом я, скорее всего, потревожил кое-какие воспоминания у людей — взбаламутил ил, поднявшийся со дна пруда.
Мой дед устроил меня на лето работать в страховую фирму. Я был у них рассыльным, да и вообще мальчиком на побегушках: варил кофе и подметал полы, отвечал на звонки и протирал столы. При этом я достаточно узнал о страховом бизнесе, чтобы понять, что любой, кто поверит речам страхового агента, или находится в полном отчаянии, или непроходимый тупица. Лорна Дженнингс работала личным помощником офис-менеджера. Она никогда не выходила за рамки обычной вежливости в разговоре со мной, мы лишь порой недолго разговаривали в начале рабочего дня. Хотя пару раз я замечал, что Лорна, прежде чем вернуться к своим документам или к печатанию писем, смотрит на меня как-то по-особенному. Первый раз я полноценно побеседовал с ней на корпоративной вечеринке по поводу ухода на пенсию одной из секретарш — высокой ухоженной женщины, которую через год судили за то, что она зарубила топором одну из своих собак. Лорна подкатила ко мне, когда я сидел в баре, пил пиво и изо всех сил притворялся, что не имею никакого отношения к страховому бизнесу.
— Привет! — сказала она. — Ты, похоже, проводишь время в одиночестве. Стараешься держаться от нас особняком?
— Привет, — вежливо ответил я, вертя в руках стакан. — Не то, чтобы так...
Она изогнула вопросительно бровь, и я сразу раскололся:
— Ну, может быть, чуть-чуть. Но к тебе это не относится.
Бровь изогнулась еще раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62