Некоторым это покажется подозрительным, а для «леммингов» явится ответом на все вопросы.
— Ты права, — прогудел Бруно. — Я упустил из виду этот аспект. Да, для «леммингов» это послужит последним и бесспорным доказательством моей вины. К сожалению, мой автомобиль «силвер-шедоу» с откидным верхом...
— Вы оба сбили меня с толку. Доказательство? Я не совсем...
Доктор Бруно подошел к стулу и сел, разглядывая свои длинные пальцы.
— Большинство «Божьих леммингов» весьма бедны, — устало промолвил он. — Те немногие, кто ранее были состоятельными людьми, передали почти все свои деньги церкви, когда присоединились к ней. Иначе говоря, Фестусу Леммингу. Они считают богатство нежелательным явлением, если не смертным грехом, а бедность — добродетелью.
Он умолк, и я заговорил, воспользовавшись паузой:
— Это меня и озадачивает. Почему бедность — добродетель для «леммингов», но не для Лемминга, для овец, но не для пастуха? И я все еще не понимаю насчет доказательства...
— На этот вопрос ответить нелегко, — отозвался Бруно. — Лично мне кажется, что вовсе невозможно. Будь я на месте Церкви, я счел бы весьма полезным, если бы мои прихожане верили, что бедность, смирение, самопожертвование, покорность, вера в меня, даже целомудрие и безбрачие являются ступеньками многострадальной лестницы на небеса. Но я не Церковь. Во мне есть немало от циника, поэтому я признаюсь, что не в состоянии понять, почему закон, применяемый к членам Церкви, не применяется к ней самой. — Он снова стал разглядывать свои пальцы. — Для «леммингов» бедность — добродетель, потому что, будучи добрыми христианами, они верят, что лучше давать, чем получать, и что легче бобу пролезть сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное.
— Да, я тоже ходил в воскресную школу, хотя вам это может показаться невероятным. Но разве в Писании говорится о бобе?
Бруно наконец перевел взгляд с пальцев на меня:
— Слово «гамла», переведенное как «верблюд» в первых трех Евангелиях, означает также «боб» и «веревка». Если Иисус действительно сделал такое нелепое заявление насчет богачей, что вызывает сильные сомнения, то, разумеется, ему бы хватило ума выбрать из трех предметов веревку, так как она близка нитке и в то же время гораздо толще ее. Я допускаю, что Иисус был одержим божественным вдохновением, но не отношу это ко всем переводчикам Библии вплоть до наших дней. Переводчики Матфея, Марка и Луки просто допустили ошибку: написали «верблюд» вместо «веревки». Я использовал третий вариант — «боб» — просто из духа противоречия.
— "Легче веревке..." Да, пожалуй. Но доказательство...
— Я говорил, что мой автомобиль «силвер-шедоу» далеко не дешевая модель «роллc-ройса». Коль скоро бедность добродетельна, а «силвер-шедоу» стоит огромное количество бобов... я хотел сказать — долларов, то его покупатель должен быть весьма далеким от добродетели. А «силвер-шедоу» с откидным верхом — самый дорогой. Мне противно вспоминать, сколько я заплатил за грешное удовольствие владеть подобным экипажем. Следовательно, я в лучшем случае проклят, а в худшем — сознательно заключил союз с Сатаной.
— Теперь я понял. Полагаю, слишком поздно пытаться незаметно увести вашу «тачку» со стоянки. — Я пожал плечами. — У меня «кадиллак» с откидным верхом, док, так что мы встретимся в аду. Думаю, мне будет приятно увидеть дружеское лицо.
— Да, хотя посетить рай было бы приятно, мне бы не хотелось там жить. Но подумайте, как было бы печально, если бы переводчик среди сотни других ошибок совершил бы еще одну, написав слово «богатый». Что, если там имелся в виду не богатый, а подлый, низкий, жестокий, безумный — даже бедный? — Он саркастически усмехнулся. — Это всего лишь догадка — у меня нет доказательств. Лично я не утверждаю, что богатство добродетельно само по себе.
Я встал, подошел к телефону и поднял трубку. Когда я начал набирать номер, Бруно промолвил:
— Я знаю, что вам это будет нелегко, но мне кажется разумным, чтобы вы продолжали избегать упоминания моего имени — по крайней мере столько, сколько сможете.
Подумав, я кивнул. Потом я набрал номер полицейского управления Лос-Анджелеса и через полминуты услышал голос капитана Сэмсона.
— Привет, Сэм. Это Шелл. Я...
— Где, черт возьми, ты был?
— Ну, сначала в церкви, но, полагаю, ты слышал...
— Ты приедешь сам или мне придется прислать за тобой полицейских?
— Сейчас приеду, Сэм. — Я быстро принял решение, так как хорошо знал этот голос, цедящий сквозь закушенную сигару. — Мне не терпится рассказать тебе обо всем...
— Мы должны разобраться с тем, что ты вытворял в церкви...
— Брось, Сэм. Ты ведь не из тех, которые верят всему...
— Но пока что объясни эту историю с двумя «жмуриками» на Пятьдесят восьмой улице в доме 1521. Ты сказал, их там двое?
— Да. — Я начал тревожиться. Сэм просто так не стал бы задавать дурацкие вопросы. — А что, я был не прав?
— Ты хочешь знать, скольких «жмуриков» мы там обнаружили? Попробуй догадаться.
— Не двух?
— Нет.
— Ну, тогда... трех?
— Забавный ты парень, Шелл. Нет, не трех. Ни одного.
— Что значит — ни одного?
— А как по-твоему, что это может значить? Только то, что там не оказалось ни трех, ни двух, ни даже одного «жмурика».
— Ты...
Я хотел сказать, что он валяет дурака, но сразу понял, что это не так. К тому же мне не хотелось без особой необходимости злить его. Мой добрый друг Сэм без колебаний запихнет меня в кутузку, если это покажется ему недурной идеей. Он проделывал такое и раньше. Поэтому я изменил фразу:
— Ты уверен, что полицейские поехали по правильному адресу? Это легко проверить по двум трупам и целому морю крови.
— Брось свои шуточки, Шелл. Рапорт лежит на моем столе... В двадцать три двенадцать вечера полицейские вошли в дом — с величайшей осторожностью, следуя твоему совету. Адрес был правильный. В задней стене взломана дверь и разбиты два окна. Парадная дверь не заперта. В комнате с разбитыми окнами находились мебель, обрывки веревки, ленты пластыря, осколки стекла и большое количество крови, но никаких двух трупов.
— Говоришь, много крови? Значит, адрес в самом деле правильный. Но, Сэм, когда я уходил оттуда, трупы были на месте.
— Может, ты их и сделал трупами?
— Нет... Ну, только одного. В стене возле двери вы обнаружите пулю из его пистолета, которую он выпустил в меня, когда... Хотя держу пари, что пистолета там не оказалось.
— Ты выиграл.
Мне не понравился тон, которым он произнес эту фразу. Она прозвучала, как «ты проиграл».
— О'кей, Сэм. Скоро увидимся. Мне понадобится время, чтобы добраться к тебе, но думаю, ты все поймешь, когда мы поговорим с глазу на глаз, как пара старых друзей...
— Приезжай немедленно.
— Хорошо. Только дождись меня, ладно? Я положил трубку и запустил палец в ухо. Когда боль уменьшилась, я вытащил палец, посмотрел на доктора Бруно и Дру и сказал им:
— Думаю, у нас небольшие неприятности.
Глава 12
Я сообщил Дру и доку то, что рассказал мне Сэм-сон, и минуту две мы обсуждали, что может означать эта информация.
— Нам нужно больше фактов, чтобы делать даже не выводы, а хоть бы толковые догадки, — сказал я. — Лучше всего нащупать нить к парням, которые схватили вас и Кэссиди. Бьюсь об заклад, что они и стреляли в Лемминга. Но я не имею ни малейшего понятия, почему они это сделали.
— Я тоже, — отозвался Бруно. Несколько секунд он задумчиво жевал верхнюю губу. — Как бы то ни было, в исчезновении трупов есть один положительный момент. Чем дольше новость о смерти Андре не станет известна, тем, возможно, лучше для нас.
Я кивнул.
— Вам не кажется, что Фестус настолько ненавидит вас... нас, что мог поручить одному из своих прихожан выпустить рядом с ним пару пуль?
— Все возможно. Но элемент совпадения настораживает. Добрый пастор не может быть ответственным и за исчезновение двух трупов, так как он не знал о них... — Бруно сделал паузу. — Или знал?
— Ну, он, кажется, знает абсолютно обо всем, — ответил я. — Все может быть. Возможно, что меня арестуют за бродяжничество, если я очень быстро не явлюсь в полицейское управление Лос-Анджелеса.
Я уже говорил Бруно, что отвезу его домой, и сейчас он спросил:
— Не могли бы вы подождать еще две-три минуты, пока я позвоню Дейву? Ему необходимо сообщить об исчезновении этих трупов, к тому же он может не знать о последней выходке Лемминга.
— Конечно, позвоните ему. А я пока посижу на диване и попристаю к вашей дочери.
Он улыбнулся улыбкой «папы Моны Лизы» и подошел к телефону.
Я сел рядом с Дру и осведомился:
— Вы готовы к тому, что к вам будут приставать?
— Что-что?
— Ладно, не важно. Если бы мне пришлось сперва все вам объяснять, то пропало бы почти все удовольствие.
— Вы действительно никогда не пробовали эровит, Шелл?
Ранее, в моих апартаментах, я признался, что ни разу не принимал ни капли этой штуки, и поэтому заметил:
— Вы переменили тему.
— Не совсем. — Она рассмеялась. — Будьте же серьезным.
— По-вашему, я не серьезен? О'кей, я никогда не пробовал эровит. Отложил эту процедуру лет до ста, когда он действительно может мне, понадобиться. Зачем разводить огонь в июле и давать пьянице двойной мартини?
— Вы, кажется, весьма невысокого мнения о себе.
— А вы предпочитаете, чтобы я был тщеславным? Откровенно говоря, после всего, что я слышал об эровите, я опасался...
— Шелл, эровит в основном всего лишь нормализует функции тела, очищает и как бы «подзаряжает» кровь, насыщает клетки, нервы, железы...
— В том-то и дело. Боюсь, у меня есть лишняя железа, которую следует накормить.
— Помогает избавляться от отходов и токсинов, уравновешивает эндокринную систему, давая ей естественный и эффективный стимул. Его главная функция — очищение клеток человеческого тела от того, что не должно в них присутствовать, и снабжение их веществами, в которых они нуждаются. Он просто делает людей нормальными.
— В этом и беда. Став нормальным, я пропаду. Дру сильно ткнула меня кулаком в живот:
— Вы будете меня слушать или нет?
Я слушал. Фактически все мои пять чувств были напряжены до предела. Не из-за ощутимой боли от тычка в живот, а потому что внезапный всплеск активности Дру привел в движение то, что находилось в районе низкого выреза ее зеленого платья и слегка всколыхнул юбку над сверкающими белизной бедрами.
— О'кей, — сказал я. — Согласен рискнуть. Принесите мне графин и чашку. Но я не стану нести никакой ответственности за...
— Никаких графинов и чашек — тем более для вас. Если принимать эровит в указанных дозах, он постепенно оздоровляет и укрепляет весь организм, в том числе, разумеется, и половую систему, усиливает сексуальную энергию, импульсы и желания, из-за чего, как вам известно, и поднялась вся эта нелепая суета. Люди постепенно становятся нормальными в сексуальном отношении, а так как подобное состояние в наши дни редкость, то его считают ненормальным. Это странно, но люди смотрят на болезнь, как на признак здоровья.
— Действительно странно. Конечно, если ты болен, то все вокруг выглядит...
— Но если принимать эровит в чрезмерных дозах, он в самом деле производит фантастический эффект на половое чувство. Не то чтобы он был вреден и опасен, как кантарид, но его цель не в этом, а в том, чтобы сделать человека нормальным во всех отношениях.
— Это может оказаться важным. Кроме того, я любопытен. Чрезмерная доза — это сколько?
Момент был критический. Но Дру так и не дала удовлетворить мое любопытство. В результате я не узнал, какую дозу считать чрезмерной. Что касается того, был ли этот момент хорошим или плохим — мог ли он подтолкнуть человека на путь к прогрессу или вышвырнуть его на дорогу, вымощенную благими намерениями, но ведущую в противоположном направлении, — решать будущим историкам. Правда, и у них могут возникнуть сомнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Ты права, — прогудел Бруно. — Я упустил из виду этот аспект. Да, для «леммингов» это послужит последним и бесспорным доказательством моей вины. К сожалению, мой автомобиль «силвер-шедоу» с откидным верхом...
— Вы оба сбили меня с толку. Доказательство? Я не совсем...
Доктор Бруно подошел к стулу и сел, разглядывая свои длинные пальцы.
— Большинство «Божьих леммингов» весьма бедны, — устало промолвил он. — Те немногие, кто ранее были состоятельными людьми, передали почти все свои деньги церкви, когда присоединились к ней. Иначе говоря, Фестусу Леммингу. Они считают богатство нежелательным явлением, если не смертным грехом, а бедность — добродетелью.
Он умолк, и я заговорил, воспользовавшись паузой:
— Это меня и озадачивает. Почему бедность — добродетель для «леммингов», но не для Лемминга, для овец, но не для пастуха? И я все еще не понимаю насчет доказательства...
— На этот вопрос ответить нелегко, — отозвался Бруно. — Лично мне кажется, что вовсе невозможно. Будь я на месте Церкви, я счел бы весьма полезным, если бы мои прихожане верили, что бедность, смирение, самопожертвование, покорность, вера в меня, даже целомудрие и безбрачие являются ступеньками многострадальной лестницы на небеса. Но я не Церковь. Во мне есть немало от циника, поэтому я признаюсь, что не в состоянии понять, почему закон, применяемый к членам Церкви, не применяется к ней самой. — Он снова стал разглядывать свои пальцы. — Для «леммингов» бедность — добродетель, потому что, будучи добрыми христианами, они верят, что лучше давать, чем получать, и что легче бобу пролезть сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное.
— Да, я тоже ходил в воскресную школу, хотя вам это может показаться невероятным. Но разве в Писании говорится о бобе?
Бруно наконец перевел взгляд с пальцев на меня:
— Слово «гамла», переведенное как «верблюд» в первых трех Евангелиях, означает также «боб» и «веревка». Если Иисус действительно сделал такое нелепое заявление насчет богачей, что вызывает сильные сомнения, то, разумеется, ему бы хватило ума выбрать из трех предметов веревку, так как она близка нитке и в то же время гораздо толще ее. Я допускаю, что Иисус был одержим божественным вдохновением, но не отношу это ко всем переводчикам Библии вплоть до наших дней. Переводчики Матфея, Марка и Луки просто допустили ошибку: написали «верблюд» вместо «веревки». Я использовал третий вариант — «боб» — просто из духа противоречия.
— "Легче веревке..." Да, пожалуй. Но доказательство...
— Я говорил, что мой автомобиль «силвер-шедоу» далеко не дешевая модель «роллc-ройса». Коль скоро бедность добродетельна, а «силвер-шедоу» стоит огромное количество бобов... я хотел сказать — долларов, то его покупатель должен быть весьма далеким от добродетели. А «силвер-шедоу» с откидным верхом — самый дорогой. Мне противно вспоминать, сколько я заплатил за грешное удовольствие владеть подобным экипажем. Следовательно, я в лучшем случае проклят, а в худшем — сознательно заключил союз с Сатаной.
— Теперь я понял. Полагаю, слишком поздно пытаться незаметно увести вашу «тачку» со стоянки. — Я пожал плечами. — У меня «кадиллак» с откидным верхом, док, так что мы встретимся в аду. Думаю, мне будет приятно увидеть дружеское лицо.
— Да, хотя посетить рай было бы приятно, мне бы не хотелось там жить. Но подумайте, как было бы печально, если бы переводчик среди сотни других ошибок совершил бы еще одну, написав слово «богатый». Что, если там имелся в виду не богатый, а подлый, низкий, жестокий, безумный — даже бедный? — Он саркастически усмехнулся. — Это всего лишь догадка — у меня нет доказательств. Лично я не утверждаю, что богатство добродетельно само по себе.
Я встал, подошел к телефону и поднял трубку. Когда я начал набирать номер, Бруно промолвил:
— Я знаю, что вам это будет нелегко, но мне кажется разумным, чтобы вы продолжали избегать упоминания моего имени — по крайней мере столько, сколько сможете.
Подумав, я кивнул. Потом я набрал номер полицейского управления Лос-Анджелеса и через полминуты услышал голос капитана Сэмсона.
— Привет, Сэм. Это Шелл. Я...
— Где, черт возьми, ты был?
— Ну, сначала в церкви, но, полагаю, ты слышал...
— Ты приедешь сам или мне придется прислать за тобой полицейских?
— Сейчас приеду, Сэм. — Я быстро принял решение, так как хорошо знал этот голос, цедящий сквозь закушенную сигару. — Мне не терпится рассказать тебе обо всем...
— Мы должны разобраться с тем, что ты вытворял в церкви...
— Брось, Сэм. Ты ведь не из тех, которые верят всему...
— Но пока что объясни эту историю с двумя «жмуриками» на Пятьдесят восьмой улице в доме 1521. Ты сказал, их там двое?
— Да. — Я начал тревожиться. Сэм просто так не стал бы задавать дурацкие вопросы. — А что, я был не прав?
— Ты хочешь знать, скольких «жмуриков» мы там обнаружили? Попробуй догадаться.
— Не двух?
— Нет.
— Ну, тогда... трех?
— Забавный ты парень, Шелл. Нет, не трех. Ни одного.
— Что значит — ни одного?
— А как по-твоему, что это может значить? Только то, что там не оказалось ни трех, ни двух, ни даже одного «жмурика».
— Ты...
Я хотел сказать, что он валяет дурака, но сразу понял, что это не так. К тому же мне не хотелось без особой необходимости злить его. Мой добрый друг Сэм без колебаний запихнет меня в кутузку, если это покажется ему недурной идеей. Он проделывал такое и раньше. Поэтому я изменил фразу:
— Ты уверен, что полицейские поехали по правильному адресу? Это легко проверить по двум трупам и целому морю крови.
— Брось свои шуточки, Шелл. Рапорт лежит на моем столе... В двадцать три двенадцать вечера полицейские вошли в дом — с величайшей осторожностью, следуя твоему совету. Адрес был правильный. В задней стене взломана дверь и разбиты два окна. Парадная дверь не заперта. В комнате с разбитыми окнами находились мебель, обрывки веревки, ленты пластыря, осколки стекла и большое количество крови, но никаких двух трупов.
— Говоришь, много крови? Значит, адрес в самом деле правильный. Но, Сэм, когда я уходил оттуда, трупы были на месте.
— Может, ты их и сделал трупами?
— Нет... Ну, только одного. В стене возле двери вы обнаружите пулю из его пистолета, которую он выпустил в меня, когда... Хотя держу пари, что пистолета там не оказалось.
— Ты выиграл.
Мне не понравился тон, которым он произнес эту фразу. Она прозвучала, как «ты проиграл».
— О'кей, Сэм. Скоро увидимся. Мне понадобится время, чтобы добраться к тебе, но думаю, ты все поймешь, когда мы поговорим с глазу на глаз, как пара старых друзей...
— Приезжай немедленно.
— Хорошо. Только дождись меня, ладно? Я положил трубку и запустил палец в ухо. Когда боль уменьшилась, я вытащил палец, посмотрел на доктора Бруно и Дру и сказал им:
— Думаю, у нас небольшие неприятности.
Глава 12
Я сообщил Дру и доку то, что рассказал мне Сэм-сон, и минуту две мы обсуждали, что может означать эта информация.
— Нам нужно больше фактов, чтобы делать даже не выводы, а хоть бы толковые догадки, — сказал я. — Лучше всего нащупать нить к парням, которые схватили вас и Кэссиди. Бьюсь об заклад, что они и стреляли в Лемминга. Но я не имею ни малейшего понятия, почему они это сделали.
— Я тоже, — отозвался Бруно. Несколько секунд он задумчиво жевал верхнюю губу. — Как бы то ни было, в исчезновении трупов есть один положительный момент. Чем дольше новость о смерти Андре не станет известна, тем, возможно, лучше для нас.
Я кивнул.
— Вам не кажется, что Фестус настолько ненавидит вас... нас, что мог поручить одному из своих прихожан выпустить рядом с ним пару пуль?
— Все возможно. Но элемент совпадения настораживает. Добрый пастор не может быть ответственным и за исчезновение двух трупов, так как он не знал о них... — Бруно сделал паузу. — Или знал?
— Ну, он, кажется, знает абсолютно обо всем, — ответил я. — Все может быть. Возможно, что меня арестуют за бродяжничество, если я очень быстро не явлюсь в полицейское управление Лос-Анджелеса.
Я уже говорил Бруно, что отвезу его домой, и сейчас он спросил:
— Не могли бы вы подождать еще две-три минуты, пока я позвоню Дейву? Ему необходимо сообщить об исчезновении этих трупов, к тому же он может не знать о последней выходке Лемминга.
— Конечно, позвоните ему. А я пока посижу на диване и попристаю к вашей дочери.
Он улыбнулся улыбкой «папы Моны Лизы» и подошел к телефону.
Я сел рядом с Дру и осведомился:
— Вы готовы к тому, что к вам будут приставать?
— Что-что?
— Ладно, не важно. Если бы мне пришлось сперва все вам объяснять, то пропало бы почти все удовольствие.
— Вы действительно никогда не пробовали эровит, Шелл?
Ранее, в моих апартаментах, я признался, что ни разу не принимал ни капли этой штуки, и поэтому заметил:
— Вы переменили тему.
— Не совсем. — Она рассмеялась. — Будьте же серьезным.
— По-вашему, я не серьезен? О'кей, я никогда не пробовал эровит. Отложил эту процедуру лет до ста, когда он действительно может мне, понадобиться. Зачем разводить огонь в июле и давать пьянице двойной мартини?
— Вы, кажется, весьма невысокого мнения о себе.
— А вы предпочитаете, чтобы я был тщеславным? Откровенно говоря, после всего, что я слышал об эровите, я опасался...
— Шелл, эровит в основном всего лишь нормализует функции тела, очищает и как бы «подзаряжает» кровь, насыщает клетки, нервы, железы...
— В том-то и дело. Боюсь, у меня есть лишняя железа, которую следует накормить.
— Помогает избавляться от отходов и токсинов, уравновешивает эндокринную систему, давая ей естественный и эффективный стимул. Его главная функция — очищение клеток человеческого тела от того, что не должно в них присутствовать, и снабжение их веществами, в которых они нуждаются. Он просто делает людей нормальными.
— В этом и беда. Став нормальным, я пропаду. Дру сильно ткнула меня кулаком в живот:
— Вы будете меня слушать или нет?
Я слушал. Фактически все мои пять чувств были напряжены до предела. Не из-за ощутимой боли от тычка в живот, а потому что внезапный всплеск активности Дру привел в движение то, что находилось в районе низкого выреза ее зеленого платья и слегка всколыхнул юбку над сверкающими белизной бедрами.
— О'кей, — сказал я. — Согласен рискнуть. Принесите мне графин и чашку. Но я не стану нести никакой ответственности за...
— Никаких графинов и чашек — тем более для вас. Если принимать эровит в указанных дозах, он постепенно оздоровляет и укрепляет весь организм, в том числе, разумеется, и половую систему, усиливает сексуальную энергию, импульсы и желания, из-за чего, как вам известно, и поднялась вся эта нелепая суета. Люди постепенно становятся нормальными в сексуальном отношении, а так как подобное состояние в наши дни редкость, то его считают ненормальным. Это странно, но люди смотрят на болезнь, как на признак здоровья.
— Действительно странно. Конечно, если ты болен, то все вокруг выглядит...
— Но если принимать эровит в чрезмерных дозах, он в самом деле производит фантастический эффект на половое чувство. Не то чтобы он был вреден и опасен, как кантарид, но его цель не в этом, а в том, чтобы сделать человека нормальным во всех отношениях.
— Это может оказаться важным. Кроме того, я любопытен. Чрезмерная доза — это сколько?
Момент был критический. Но Дру так и не дала удовлетворить мое любопытство. В результате я не узнал, какую дозу считать чрезмерной. Что касается того, был ли этот момент хорошим или плохим — мог ли он подтолкнуть человека на путь к прогрессу или вышвырнуть его на дорогу, вымощенную благими намерениями, но ведущую в противоположном направлении, — решать будущим историкам. Правда, и у них могут возникнуть сомнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37