Первая вычерчена красиво и витиевато, а вторая — небрежно, в три штриха, как латинская "N" с маленькой закорючкой внизу.
Но все было именно так.
27
Новый штурм университета был страшнее первого, потому что сатанисты из достоверных источников узнали, что Люцифер, навещавший Великую Мессу Академиков, вернулся обратно в преисподнюю и забрал с собой жертвенную Алису.
К тому же все своими глазами видели, как из здания расползаются и сами академики — просачиваются по коридорам, прорубленным в толпе магической силой, и утекают под землю, где им и место.
А раз так, то рядовым сатанистам тоже больше нечего делать на площади. И они устремились под землю вслед за академиками.
Но тут случилась неприятность. Нечистая сила обратилась против своих. Рейнджеры Гюрзы, самураи желтого пути и спецназовцы военной разведки косили сатанофилов не хуже, чем сатанофобов.
Однако сатанисты были не дураки и помнили, что станций метро в Москве много. Не пускают на одну — пройдем через другие.
И они стали рассасываться с площади, открывая дорогу бесноватым дачникам, которые от сопротивления окончательно озверели и были готовы рвать на куски всех подряд, вне зависимости от наличия очков.
Спецназу Аквариума пришлось стрелять. Нехорошо тратить драгоценные патроны на безоружных людей, но другого выхода не было. Этих безоружных людей не всегда останавливала даже пуля.
Об оставлении университета начальник ГРУ не хотел даже слышать. Высотка на Воробьевых горах была для него символом даже большим, чем оскверненный Кремль. Ведь его девизом для массовой пропаганды было просвещенное правление на научной основе.
А еще это был знак. Если Аквариум не сумеет отстоять МГУ — то чего стоит его приход к власти в масштабах города?
Команда Гюрзы, в свою очередь, патроны зря не тратила, а цели преследовала иные. Она как-то сама собой втянулась в эвакуацию научных материалов. Какие-то студенты бегом перетаскивали в метро горы книг, рукописей и дискет, а Гюрза прорубал им дорогу. Не то, чтобы его как-то особенно волновали научные материалы — просто ему нравилось убивать.
Когда еще представится другой такой повод потешить руку.
И в разгар схватки Гюрза собственноручно изловил на площади человека, который кричал, что он — Заратустра, а МГУ — его храм, где он будет перекрещивать всех людей в свою веру.
Только из-за этих криков он и остался в живых. Какой дурак откажется захватить в плен живого Заратустру. Спецслужбы, мафия и собственные приверженцы сбились с ног, разыскивая его, а тут он вдруг сам идет в руки.
Названный Заратустра махал направо и налево мечом, но это мельтешение прекратилось, едва Гюрза метким броском вогнал ему в плечо нож.
В следующую секунду меч был уже у Гюрзы, но возможность рассмотреть его внимательно появилась лишь после того, как пленника с вывернутыми за спину руками втолкнули в вестибюль высотки.
На мече имелись положенные метки, только «ДОБРО» было написано кириллицей, а «ZLO» — почему-то латиницей. Может, потому, что так было удобнее высекать надписи на непослушном металле.
Гюрза, однако, был не идиот и не далее как вчера слышал разговор про меч Заратустры. И даже наглядно представлял себе, как пресловутое клеймо должно выглядеть на самом деле.
Мастер Берман действительно сделал много мечей. И один из них — для Жанны Девственницы. Там была и зиловская эмблема на одной стороне, и личное клеймо мастера на другой.
Три буквы — «далед», «алеф» и «бейс», расположенные треугольником справа налево: средняя выше остальных. А ниже — голова собаки, что тоже немаловажно. Мастер сам в шутку называл себя «доберманом».
Повторить это клеймо в кустарных условиях было не так-то просто. Мастер имел свои секреты и хитрости, и метод нанесения клейма был из их числа.
Повертев меч пленника в руках, Гюрза убедился, что и он сам, и надписи на нем не имеют ничего общего с работой Бермана. А значит, и сам пленник не имеет ничего общего с Заратустрой.
Да и кто бы сомневался. Достаточно один раз посмотреть на его рожу и послушать его слова.
Это как стихи Марии Дэви из Белого Братства — хватит одной строчки, чтобы понять: дух Божий тут даже не ночевал.
Убедившись, что перед ним самозванец, Гюрза учинил ему допрос с пристрастием — не ради получения какой-то ценной информации, а просто из любви к процессу. Но пленник успел сознаться лишь в том, что он действительно никакой не Заратустра, а простой воспитанник секции исторического фехтования.
Он был готов рассказать все, что знал о других воспитанниках и наставниках этой секции, которые в большинстве своем подвизались инструкторами по холодному оружию в спецслужбах, мафии и боевых отрядах Запада и Востока, либо сколотили собственные отряды, о чем мечтал и сам пленник.
Он резонно рассудил, что за пророком по имени Заратустра пойдет больше народу, чем за безвестным фехтовальщиком. И был по большому счету прав.
Простого фехтовальщика люди Гюрзы давно бы убили.
А допрос позволил пленнику дожить до того момента, когда Гюрзу отвлекли от его скромной персоны более важные события.
Фанатики прорвались в здание.
Огонь на поражение погнал было дачников назад, но в дело вмешались нацболы. Фюрер, правивший в Кремле в эти часы, бросил своих боевиков на истребление масонов и сатанистов, а где находится главный масонский штаб, знала к этому времени уже вся Москва.
Отступление дачников захлебнулось, потому что они нарвались на боевиков, которые стремились к цели, побивая подручными средствами правых и виноватых. И у них тоже было огнестрельное оружие — трофеи, захваченные в Кремле.
А у спецназовцев патроны как раз подошли к концу, и загнанные в ловушку дачники массой своей продавили оборону.
И с первого взгляда опознав в самозванном Заратустре своего, кинулись отбивать его от суперэлитных бойцов в камуфляже.
Гюрза был человек разумный и понимал, когда имеет смысл бороться, а когда следует отступать. Стрельба по-македонски по набегающим фанатикам не остановила безумное стадо буйволов. Она лишь позволила бойцам избежать беспорядочного бегства и отойти с достоинством.
Но было уже поздно. Со всех сторон во все двери и окна лезли дачники, и для отступления оставался только один путь — по лестнице вверх. Но это был безнадежный путь.
На город снова опустился вечер, но сегодня он был окрашен в багровые тона. Сверху из окна это напоминало факельное шествие, и поднимаясь наверх — туда, где всего сутки назад смотрели на Москву с высоты президент Экумены и Царь Востока, Гюрза отчетливо вспомнил другой огонь.
Он вспомнил колдунью Радуницу, которую сам возвел на костер — не потому что она была достойна казни, а потому что ему нравилось убивать.
И еще он вспомнил проклятие, которое она прокричала из пламени.
— Не пройдет и недели, как первый из вас будет гореть в аду. Не пройдет и месяца, как самый главный из вас пожалеет, что родился на свет. Не пройдет и года, как никого из вас не останется на этой земле. Ни крови, ни плоти, ни потомства — только огонь, от которого никто не скроется. Пепел моего костра будет жечь вас, как адское пламя, пока не выжжет дотла!
И теперь они все были здесь — все, кроме убитых и пропавших без вести, и год с тех пор еще не прошел. Но Гюрза никогда не страшился приближения рокового срока. Он не верил в мистику и всегда смеялся над такими вещами.
Но теперь ему было не до смеха. Он все дальше отступал в мышеловку, а снизу уже тянуло дымом и гарью.
Фанатики подожгли здание.
28
Жанна Девственница вспомнила о Радунице в то утро, когда неутомимая лошадь Королева вынесла ее на речку Перынь, которая впадала в Истру выше Дедовского.
Добрые люди у озер предупредили Жанну, что за нею по всей Верхней Истре охотится подручный Варяга Мечислав, и Девственница сочла разумным спуститься поближе к Москве-реке и к перевозу на Табор.
От Перыни до переправы галопом можно домчаться за час-полтора.
И первое, что увидела Жанна у тихой речки, которую можно перейти вброд, не замочив ремня, была избушка на курьих ножках с бабой Ягой внутри.
Баба Яга стояла на пороге и, судя по разговору, вручала приворотное зелье добру молодцу в полотняной рубахе. Но засмотревшись на валькирий в боевом облачении, молодец тотчас же забыл о приворотном зелье и, фигурально выражаясь, уронил челюсть в траву.
Надо полагать, неприступная возлюбленная юного язычника сильно уступала валькириям по внешним данным или еще по каким признакам, заставляющим мужчин часами пялиться на стриптиз и порно, хотя любому с ранней юности известно, что именно скрывают женщины под одеждой и как это выглядит. Тем более что и выглядит-то у всех примерно одинаково.
Язычникам это известно даже лучше, чем всем остальным, особенно если учесть, что игрища на Ивана Купалу кончились буквально только что.
Но юноша в рубахе, вышитой знаками солнцеворота, никак не мог отвести взгляд от предводительницы валькирий, а вернув челюсть в исходное положение, сумел произнести лишь такую формулу гостеприимства:
— Приворотного зелья хочешь?
— Давай, — согласилась Жанна, спешиваясь. — Никогда не пробовала.
— Только из моих рук! — решительно заявил благородный рыцарь Григ о'Раш.
Он где-то читал, что упомянутое зелье возбуждает в женщине любовь к тому, из чьих рук она получила волшебный напиток.
Юный язычник, очевидно, придерживался другого мнения. Все время, пока Жанна тянула из деревянной фляги густую сладкую жидкость кофейного цвета, он бормотал заклинания, которые должны обратить любовь жертвы волшебных чар на него и ни на кого другого.
Теряя на ходу шляпу, джинсы и сапоги, валькирия повлекла в ближайший стог свою напарницу Елену Прекрасную, которая всегда была готова к таким поворотам. Если сексуальная ориентация Жанны оставалась под вопросом, то Елена была доподлинной лесбиянкой и мужчин на дух не переносила.
Для язычника это было вдвойне обидно. Хотя траву для этого стога косили разные люди, приходившие к старухе за зельями, но складывать его пришлось как раз влюбленному. И вот угораздило же его отдать все зелье невесть кому.
Все его претензии Жанна отвергла как безосновательные, заявив с эротическим придыханием:
— В следующий раз будешь знать, как поить валькирий афродизиаками.
И тогда юноша напустился на бабку. И пригрозил в качестве неустойки сжечь стог вместе с теми, кто предается в нем противоестественной связи.
— Сам просил зелье самое сильное, — прошамкала в ответ старуха. — Я на твою кралю колдовала, а ты его чужой споил. А когда зелье крепкое, то кого очарованная первым увидит в того и влюбляется.
Но стога ей было жалко, и парень получил лишнюю порцию зелья — только чтоб успокоился.
Жанна между тем, успокоиться никак не могла и, выкарабкавшись из стога, села старухе на ухо, выпрашивая у нее рецепт зелья.
— Я тоже колдунья, мне можно, — уверяла она.
— Ведьма ты, а не колдунья, — отвечала старуха. — Я до ста лет доживу и своей смертью помру, а тебя за колдовство на костре сожгут.
Тут и встала у Жанны перед глазами Радуница, и плеснул в уши ее крик — жуткий крик боли, когда языки пламени лизнули ее босые ноги.
Жанна поименно помнила всех, кого прокляла тогда Радуница за свои мучения, напророчив им смерть до истечения года.
Некоторые из них были еще живы. Но ведь и год еще не прошел.
Но что будет, если год пройдет, а они так и останутся живы? Так недолго и разувериться в пророчествах.
Но может, оно и к лучшему. Старая колдунья напророчила и забыла, а Жанна никак не может прогнать из ушей тот жуткий крик.
— Зелье что, зелье — вода. Грибок приворотный да молоко девичье, — бормотала тем временем старуха. — Любовь — она не от зелья, а от сердца идет. Есть в сердце любовь — и зелья никакого не надо. А мне что. Мне руки в хозяйстве не лишние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Но все было именно так.
27
Новый штурм университета был страшнее первого, потому что сатанисты из достоверных источников узнали, что Люцифер, навещавший Великую Мессу Академиков, вернулся обратно в преисподнюю и забрал с собой жертвенную Алису.
К тому же все своими глазами видели, как из здания расползаются и сами академики — просачиваются по коридорам, прорубленным в толпе магической силой, и утекают под землю, где им и место.
А раз так, то рядовым сатанистам тоже больше нечего делать на площади. И они устремились под землю вслед за академиками.
Но тут случилась неприятность. Нечистая сила обратилась против своих. Рейнджеры Гюрзы, самураи желтого пути и спецназовцы военной разведки косили сатанофилов не хуже, чем сатанофобов.
Однако сатанисты были не дураки и помнили, что станций метро в Москве много. Не пускают на одну — пройдем через другие.
И они стали рассасываться с площади, открывая дорогу бесноватым дачникам, которые от сопротивления окончательно озверели и были готовы рвать на куски всех подряд, вне зависимости от наличия очков.
Спецназу Аквариума пришлось стрелять. Нехорошо тратить драгоценные патроны на безоружных людей, но другого выхода не было. Этих безоружных людей не всегда останавливала даже пуля.
Об оставлении университета начальник ГРУ не хотел даже слышать. Высотка на Воробьевых горах была для него символом даже большим, чем оскверненный Кремль. Ведь его девизом для массовой пропаганды было просвещенное правление на научной основе.
А еще это был знак. Если Аквариум не сумеет отстоять МГУ — то чего стоит его приход к власти в масштабах города?
Команда Гюрзы, в свою очередь, патроны зря не тратила, а цели преследовала иные. Она как-то сама собой втянулась в эвакуацию научных материалов. Какие-то студенты бегом перетаскивали в метро горы книг, рукописей и дискет, а Гюрза прорубал им дорогу. Не то, чтобы его как-то особенно волновали научные материалы — просто ему нравилось убивать.
Когда еще представится другой такой повод потешить руку.
И в разгар схватки Гюрза собственноручно изловил на площади человека, который кричал, что он — Заратустра, а МГУ — его храм, где он будет перекрещивать всех людей в свою веру.
Только из-за этих криков он и остался в живых. Какой дурак откажется захватить в плен живого Заратустру. Спецслужбы, мафия и собственные приверженцы сбились с ног, разыскивая его, а тут он вдруг сам идет в руки.
Названный Заратустра махал направо и налево мечом, но это мельтешение прекратилось, едва Гюрза метким броском вогнал ему в плечо нож.
В следующую секунду меч был уже у Гюрзы, но возможность рассмотреть его внимательно появилась лишь после того, как пленника с вывернутыми за спину руками втолкнули в вестибюль высотки.
На мече имелись положенные метки, только «ДОБРО» было написано кириллицей, а «ZLO» — почему-то латиницей. Может, потому, что так было удобнее высекать надписи на непослушном металле.
Гюрза, однако, был не идиот и не далее как вчера слышал разговор про меч Заратустры. И даже наглядно представлял себе, как пресловутое клеймо должно выглядеть на самом деле.
Мастер Берман действительно сделал много мечей. И один из них — для Жанны Девственницы. Там была и зиловская эмблема на одной стороне, и личное клеймо мастера на другой.
Три буквы — «далед», «алеф» и «бейс», расположенные треугольником справа налево: средняя выше остальных. А ниже — голова собаки, что тоже немаловажно. Мастер сам в шутку называл себя «доберманом».
Повторить это клеймо в кустарных условиях было не так-то просто. Мастер имел свои секреты и хитрости, и метод нанесения клейма был из их числа.
Повертев меч пленника в руках, Гюрза убедился, что и он сам, и надписи на нем не имеют ничего общего с работой Бермана. А значит, и сам пленник не имеет ничего общего с Заратустрой.
Да и кто бы сомневался. Достаточно один раз посмотреть на его рожу и послушать его слова.
Это как стихи Марии Дэви из Белого Братства — хватит одной строчки, чтобы понять: дух Божий тут даже не ночевал.
Убедившись, что перед ним самозванец, Гюрза учинил ему допрос с пристрастием — не ради получения какой-то ценной информации, а просто из любви к процессу. Но пленник успел сознаться лишь в том, что он действительно никакой не Заратустра, а простой воспитанник секции исторического фехтования.
Он был готов рассказать все, что знал о других воспитанниках и наставниках этой секции, которые в большинстве своем подвизались инструкторами по холодному оружию в спецслужбах, мафии и боевых отрядах Запада и Востока, либо сколотили собственные отряды, о чем мечтал и сам пленник.
Он резонно рассудил, что за пророком по имени Заратустра пойдет больше народу, чем за безвестным фехтовальщиком. И был по большому счету прав.
Простого фехтовальщика люди Гюрзы давно бы убили.
А допрос позволил пленнику дожить до того момента, когда Гюрзу отвлекли от его скромной персоны более важные события.
Фанатики прорвались в здание.
Огонь на поражение погнал было дачников назад, но в дело вмешались нацболы. Фюрер, правивший в Кремле в эти часы, бросил своих боевиков на истребление масонов и сатанистов, а где находится главный масонский штаб, знала к этому времени уже вся Москва.
Отступление дачников захлебнулось, потому что они нарвались на боевиков, которые стремились к цели, побивая подручными средствами правых и виноватых. И у них тоже было огнестрельное оружие — трофеи, захваченные в Кремле.
А у спецназовцев патроны как раз подошли к концу, и загнанные в ловушку дачники массой своей продавили оборону.
И с первого взгляда опознав в самозванном Заратустре своего, кинулись отбивать его от суперэлитных бойцов в камуфляже.
Гюрза был человек разумный и понимал, когда имеет смысл бороться, а когда следует отступать. Стрельба по-македонски по набегающим фанатикам не остановила безумное стадо буйволов. Она лишь позволила бойцам избежать беспорядочного бегства и отойти с достоинством.
Но было уже поздно. Со всех сторон во все двери и окна лезли дачники, и для отступления оставался только один путь — по лестнице вверх. Но это был безнадежный путь.
На город снова опустился вечер, но сегодня он был окрашен в багровые тона. Сверху из окна это напоминало факельное шествие, и поднимаясь наверх — туда, где всего сутки назад смотрели на Москву с высоты президент Экумены и Царь Востока, Гюрза отчетливо вспомнил другой огонь.
Он вспомнил колдунью Радуницу, которую сам возвел на костер — не потому что она была достойна казни, а потому что ему нравилось убивать.
И еще он вспомнил проклятие, которое она прокричала из пламени.
— Не пройдет и недели, как первый из вас будет гореть в аду. Не пройдет и месяца, как самый главный из вас пожалеет, что родился на свет. Не пройдет и года, как никого из вас не останется на этой земле. Ни крови, ни плоти, ни потомства — только огонь, от которого никто не скроется. Пепел моего костра будет жечь вас, как адское пламя, пока не выжжет дотла!
И теперь они все были здесь — все, кроме убитых и пропавших без вести, и год с тех пор еще не прошел. Но Гюрза никогда не страшился приближения рокового срока. Он не верил в мистику и всегда смеялся над такими вещами.
Но теперь ему было не до смеха. Он все дальше отступал в мышеловку, а снизу уже тянуло дымом и гарью.
Фанатики подожгли здание.
28
Жанна Девственница вспомнила о Радунице в то утро, когда неутомимая лошадь Королева вынесла ее на речку Перынь, которая впадала в Истру выше Дедовского.
Добрые люди у озер предупредили Жанну, что за нею по всей Верхней Истре охотится подручный Варяга Мечислав, и Девственница сочла разумным спуститься поближе к Москве-реке и к перевозу на Табор.
От Перыни до переправы галопом можно домчаться за час-полтора.
И первое, что увидела Жанна у тихой речки, которую можно перейти вброд, не замочив ремня, была избушка на курьих ножках с бабой Ягой внутри.
Баба Яга стояла на пороге и, судя по разговору, вручала приворотное зелье добру молодцу в полотняной рубахе. Но засмотревшись на валькирий в боевом облачении, молодец тотчас же забыл о приворотном зелье и, фигурально выражаясь, уронил челюсть в траву.
Надо полагать, неприступная возлюбленная юного язычника сильно уступала валькириям по внешним данным или еще по каким признакам, заставляющим мужчин часами пялиться на стриптиз и порно, хотя любому с ранней юности известно, что именно скрывают женщины под одеждой и как это выглядит. Тем более что и выглядит-то у всех примерно одинаково.
Язычникам это известно даже лучше, чем всем остальным, особенно если учесть, что игрища на Ивана Купалу кончились буквально только что.
Но юноша в рубахе, вышитой знаками солнцеворота, никак не мог отвести взгляд от предводительницы валькирий, а вернув челюсть в исходное положение, сумел произнести лишь такую формулу гостеприимства:
— Приворотного зелья хочешь?
— Давай, — согласилась Жанна, спешиваясь. — Никогда не пробовала.
— Только из моих рук! — решительно заявил благородный рыцарь Григ о'Раш.
Он где-то читал, что упомянутое зелье возбуждает в женщине любовь к тому, из чьих рук она получила волшебный напиток.
Юный язычник, очевидно, придерживался другого мнения. Все время, пока Жанна тянула из деревянной фляги густую сладкую жидкость кофейного цвета, он бормотал заклинания, которые должны обратить любовь жертвы волшебных чар на него и ни на кого другого.
Теряя на ходу шляпу, джинсы и сапоги, валькирия повлекла в ближайший стог свою напарницу Елену Прекрасную, которая всегда была готова к таким поворотам. Если сексуальная ориентация Жанны оставалась под вопросом, то Елена была доподлинной лесбиянкой и мужчин на дух не переносила.
Для язычника это было вдвойне обидно. Хотя траву для этого стога косили разные люди, приходившие к старухе за зельями, но складывать его пришлось как раз влюбленному. И вот угораздило же его отдать все зелье невесть кому.
Все его претензии Жанна отвергла как безосновательные, заявив с эротическим придыханием:
— В следующий раз будешь знать, как поить валькирий афродизиаками.
И тогда юноша напустился на бабку. И пригрозил в качестве неустойки сжечь стог вместе с теми, кто предается в нем противоестественной связи.
— Сам просил зелье самое сильное, — прошамкала в ответ старуха. — Я на твою кралю колдовала, а ты его чужой споил. А когда зелье крепкое, то кого очарованная первым увидит в того и влюбляется.
Но стога ей было жалко, и парень получил лишнюю порцию зелья — только чтоб успокоился.
Жанна между тем, успокоиться никак не могла и, выкарабкавшись из стога, села старухе на ухо, выпрашивая у нее рецепт зелья.
— Я тоже колдунья, мне можно, — уверяла она.
— Ведьма ты, а не колдунья, — отвечала старуха. — Я до ста лет доживу и своей смертью помру, а тебя за колдовство на костре сожгут.
Тут и встала у Жанны перед глазами Радуница, и плеснул в уши ее крик — жуткий крик боли, когда языки пламени лизнули ее босые ноги.
Жанна поименно помнила всех, кого прокляла тогда Радуница за свои мучения, напророчив им смерть до истечения года.
Некоторые из них были еще живы. Но ведь и год еще не прошел.
Но что будет, если год пройдет, а они так и останутся живы? Так недолго и разувериться в пророчествах.
Но может, оно и к лучшему. Старая колдунья напророчила и забыла, а Жанна никак не может прогнать из ушей тот жуткий крик.
— Зелье что, зелье — вода. Грибок приворотный да молоко девичье, — бормотала тем временем старуха. — Любовь — она не от зелья, а от сердца идет. Есть в сердце любовь — и зелья никакого не надо. А мне что. Мне руки в хозяйстве не лишние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43