Потянул носом воздух: откуда-то смачно попахивало жареными котлетами. Оглядывая затем собравшуюся публику, злорадно подумал: – Судя по вашему виду, вы хотите театра? Так вы получите его!
Приглашенные были в наличии. Мартен Делу сиял на комоде в виде черно-белой фотографии. На боку холщовой сумки старшей медсестры Катрин Вюрмсер багровел крест. Все сидели на стульях или креслах, председательствующее кресло занимал скептического вида профессор. Стул, предназначенный для комиссара, стоял к остальным в оппозиции.
Открыл собрание профессор Перен.
– Мы собрались здесь, чтобы послушать нашего комиссара Мегре, – сказал он, встав. – Есть ли по этому поводу у присутствующих какие-либо вопросы или предложения?
– Вопросов нет, одни ответы, – осклабился Катэр.
– В таком случае, начинайте, комиссар, – опустился профессор в кресло.
Мегре тоже сел. Тут же почувствовал себя торпедой, способной пронзить все, «пронзить смерть».
Напитавшись этим чувством, обвел взглядом оппонентов, неожиданно для себя подмигнул старшей медсестре Вюрмсер (та изумленно вздернула бровь).
Подумал, что Перен весьма похож на гестаповца, к своему неудовольствию очутившегося в расположении НКВД.
Посмотрев на Люку, вспомнил из Евангелия: «Во время распятия Иисуса Христа апостол Люка среди немногих верных стоял и смотрел на это».
Задержал взгляд на хозяйке квартиры. Та поощрительно улыбнулась, и комиссар, ответив тем же, приступил к делу.
– Итак, дамы и господа, прежде чем перейти к существу вопроса, позвольте мне вкратце описать события, по моему мнению, случившиеся на этом самом месте пять дней назад. Эти события…
– Извините меня, комиссар, что прерываю вас, но присутствующим, вероятно, интересно будет узнать, что вы подразумеваете под существом вопроса? – прервал его профессор.
– Я подразумеваю под существом вопроса раскрытие серии преступных действий, совершенных в Эльсиноре начиная с 1967-го года, в который скончалась Карин Жарис, – торпеда Мегре медленно, но верно набирала скорость.
– А почему не с 1903-го? Розетту фон Кобург ведь тоже скушали в Эльсиноре? – сухо спросила мадам Пелльтан. Профессор полез в карман за серебряной коробочкой с пилюлями.
– К сожалению, на период с 1903-го года по 1967-ой год у меня нет данных, ни исторических, ни оперативных, – комиссару показалось, что говорит не он, а другой Мегре, тот, с кем он обменивался мыслями.
– Жаль, – сказал профессор, вертя в руке коробочку со своими пилюлями.
– Так вот, дамы и господа, – стал говорить комиссар, решив, что один Мегре хорошо, а два лучше – прежде чем перейти к существу дела, позвольте мне вкратце обрисовать события, случившиеся, по моему мнению, на этом самом месте пять дней назад. Эти события в точности совпадают с событиями, описанными в этой книжице.
Мегре, минутой раньше никак не предполагавший делать это, вынул из внутреннего кармана пиджака книжицу, показал оппонентам, не выказывавшим никаких чувств.
– Мы уж старались, – сказал Катэр.
– Помолчите, – ткнула его локтем в бок старшая медсестра Вюрмсер.
«Комиссар и в самом деле решил повалять дурака», – подумал Люка.
– Она называется «La petit Rouge Shapiro». Я позволю себе напомнить вам ее содержание, – посмотрев на публику долгим взглядом, Мегре водрузил на нос очки, стал читать, удивляясь своему поступку:
– Жила-была маленькая девочка, и такая она была славная, что кто на нее не посмотрит, все ею любовались; но более всего ее любила бабушка, и не было на свете ничего, что она пожалела бы для своей внучки. Однажды она подарила ей свою красную бархатную шапочку…
– Есть пьесы настолько слабые, что никак не могут сойти со сцены, – выцедил Перен. – Не надо, Мегре, никаких средневековых бабушек и внучек. В настоящее время все мы находимся в 1987 году, и потому прошу вас называть ваших персонажей их собственными именами.
– Как прикажете, – пожал плечами комиссар, поднес книжицу к глазам, сделал вид, что читает:
– Итак, Действие первое. Весь день семнадцатого числа мадам Николь была весела, – с утра напекла пирогов, убрала в доме, нарядившись, сходила в магазин за сладостями и в парикмахерскую – к месье Клоду – за новой прической. Люсьен, ее дочь, не могла на маму нарадоваться – такая она была счастливая. После обеда мадам Николь позвонила бабушке (мадмуазель Жалле-Беллем сжала губы ) с намерением пригласить ее на вечерний чай с домашними пирожками. И узнала, что та серьезно приболела и второй уж как день лежит в постели.
– Бабуля наша заболела. Может, сходишь, посмотришь за ней денек? – положив телефонную трубку, сказала мадам Пелльтан дочери. – Пирогов заодно отнесешь и бутылочку глинтвейна, он живо ее на ноги поставит?
Люсьен с радостью согласилась; мама собрала корзинку с гостинцами, вручила дочери, принялась напутствовать:
– Ты только прямо к ней иди, не загуливайся и ни к кому не подходи, особенно к мужчинам, знаю я тебя. И по дорожке иди, не по лесной тропинке – люди говорят, опять в нашем лесу волк завелся, не ровен час, задерет, как бедную Розетту.
Люсьен обещалась быть паинькой, взяла корзинку и, поцеловав маму на прощанье, направилась к бабушке. Направилась к бабушке, зная, что мать, как обычно в среду, отправила ее вон из дому, чтобы остаться наедине со своим красавчиком (глаза мадам Пелльтан сделались черными как уголья, с которых сдуло пепел ). Отправила, боясь, что та столкнется с ним, плотоядным, по дороге, или, не дай бог, в лесу…
– Ведь так все было, мадам Пелльтан? – жестом остановив Мегре, вонзил Перен буравчики глаз в глаза женщины.
– Вам лучше знать… – ответила та беспечно.
– Продолжайте, комиссар, – проглотил профессор очередную пилюлю из серебряной коробочки. – У нас немного времени.
24. Такого у него еще не было
– Действие второе, – продолжил Мегре спектакль, подумав, что из него мог бы получился неплохой артист. – Не зря мадам Пелльтан боялась: то, что должно было случиться, случилось. Наша Красная Шапочка столкнулась с нашим красавчиком, как некогда бедная Розетта Кобург столкнулась с волком.
…Мартен Делу, наш покойный ныне Волк, дожидаясь назначенного часа, лежал на краю леса в сухой еще тогда траве – дожди полились на следующий день, – лежал с запоздалым цветком во рту, так как считал себя натурой романтической. Люсьен он увидел издали. Она шла по дорожке в красной шляпке, изумительно шедшей к ее золотистым волосам, шла в коротенькой юбочке, обнажавшей стройные девичьи бедра. Шла, меланхолично думая, что это такое делают эти неведомые романтичные мужчины с женщинами, оставшись с ними наедине, если женщины так преображаются, ожидая их. Не найдя ответа на свой вопрос, девочка попыталась представить маминого красавчика. И тут он, именно он, в этом не могло быть сомнения, предстал перед нею во всей своей красе. Молодой, интересный, сильный, с взором, обращающим в собственность все, к чему он прикасается.
– А ты миленькая, – сказал Делу, подойдя к девушке и приподняв ее подбородок. – Небось, это о тебе в песне поется «Мне тебя сравнить бы надо с первою красавицей, что своим веселым взглядом к сердцу прикасается». Как тебя зовут? – Мегре показалось, что теперь говорит не он, и не другой Мегре, а Делу, погибший волк, говорит, чтобы помочь или запутать.
– Люсьен, – зарделась девушка – ей никогда не читали любовных стихов, а тут такое. – Я дочь мадам Николь Пелльтан из «Дома с Приведениями».
– Замечательно… Мама плюс дочь – это просто замечательно, – Мегре вспомнил, что нужно переворачивать страницы, и сделал это.
– Что вы имеете в виду, месье, говоря «мама плюс дочь – это просто замечательно»? – с трудом составила вопрос бедняжка Люсьен, не веря, что речь идет об элементарном содомском грехе.
В лесу, недалеко, решительно застучал топор Садосека. Мартен, бросив неприязненный взгляд в сторону источника звука, елейно заулыбался:
– Я знаком с твоей мамой, а теперь знаком с тобой, прекрасной ее дочерью, разве это не замечательно?
– Замечательно, – расцвела Люсьен, поправляя красную шапочку.
«Грудь небольшая, а потрогать тянет. Наверное, я еще и нимфоман», – подумал Волк, прежде чем поинтересоваться:
– А куда ты направляешься?
– К бабушке! – Люсьен не могла оторвать глаз от маминого возлюбленного, так непохожего на одурманенных наркотиками мужчин, которых она еще девочкой знала в Нидерландах и Швеции.
– Гостинцы несешь?
– Да, она приболела, а глинтвейн живо на ноги ее поставит.
– Что-то бабушек я в этих местах не встречал… (Лицо мадмуазель Жалле-Беллем посветлело ).
– Да она молодая, вот там живет, под тремя большими дубами, вокруг орешник.
– Это в «Трех Дубах»?..
– Да, месье, там.
– Подожди, подожди… Мадемуазель Генриетта – твоя бабушка?!
– Да, бабушка…
– Бабушка плюс внучка… Такого у меня еще не было, грех не поставить галочку, – пробормотал Волк себе под нос. В голове у него созрел план, и с места в карьер он принялся претворять его в жизнь:
– Знаешь, насколько мне известно, твоя бабуля – весьма романтическая натура, И потому к пирогу с курятиной и к бутылочке глинтвейна я добавил бы… я добавил бы распрекрасный букет осенних цветов. Он умилит бабушку до слез, и она скоренько поправится.
Говоря это, Делу, конечно же, улыбался. Улыбался, вспомнив, как покорил сердце романтично-сентиментальной мадмуазель Генриетты (ярко накрашенные уста мадмуазель Жалле-Беллем тронула кривая полуулыбка ).
– Мама запрещала мне сходить с дорожки. Может, нарвать с клумб? – посмотрела Люсьен на белые хризантемы. – Они вроде еще ничего?..
– С клумб?! Вроде еще ничего?! Да посмотри на них! Они же мечтают о компостной яме! Да… Не думал я, что девушка с такими умными глазками не понимает, что такое лесные непорочные цветы… Цветы, которые вырастают сами по себе, появляются как осеннее солнышко. Неужели милая девушка не понимает, что целительнее полевых цветов в мире нет ничего?!
Люсьен ведала, что мама обманула ее, и бабушка здорова, но ей так хотелось подчиниться этому пылкому мужчине, так сказочно прояснявшего ее сознание и чувства, мужчине, несомненно, поэту в душе. И она, кротко улыбнувшись на прощанье, побежала в лес собирать цветы, коих поздней осенью было очень и очень немного.
Проводив ее оценивающим взглядом, – ничего девочка, попка крутенькая, – Волк устремился к «Трем Дубам»…
Мегре опустил книжку. Он был недоволен – несмотря на помощь второй его ипостаси, второго Мегре, на странную помощь ушедшего Делу, его торпеда мчалась к цели со скоростью ломовой телеги. Что-то ей мешало. Что? Скептические глаза этих людей?.. Нет! Он сам что-то делает не так, сам… Делает не так, и потому то, что он им говорит, похоже на истину, как вывернутые наизнанку брюки похожи на брюки…
25. Любовь по-своему
– Что ж неплохо, весьма неплохо, из вас получиться бы замечательный лицедей – похлопал профессор в ладоши, когда Мегре замолк. – Честно говоря, я не ожидал, что вы так прямо все прочтете.
– Продолжайте, Мегре, – сказала мадмуазель Генриетта. – И знайте, что прямота не самый короткий путь к правде.
– Да, правда – не нож, скорее, болото, – вздохнул Люка.
– Итак, Действие третье, – Мегре обвел глазами слушателей. – Мадмуазель Генриетта, увидев любовника, приходившего лишь в субботу, в банный свой день, бросилась ему на грудь:
– О, милый, милый, ты не дождался субботы!
– Слушай, девочка, – ответил сладострастник, вырвавшись из объятий возбужденной женщины, – я тут маленькую Люсьен по дороге встретил – цвето-о-чек! Давай, что ли, на пару сорвем?
– Ты с ума сошел, негодяй! Мало тебе, что спишь с моей дочерью?! – на дубе, ближнем к обиталищу Генриетты, закаркал чем-то встревоженный ворон.
– Мало.
– Чудовище!!!
(Старшая медсестра Катрин метнулась с пузырьком нашатыря к мадмуазель Жалле-Беллем, понюхав, та артистично передернулась;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Приглашенные были в наличии. Мартен Делу сиял на комоде в виде черно-белой фотографии. На боку холщовой сумки старшей медсестры Катрин Вюрмсер багровел крест. Все сидели на стульях или креслах, председательствующее кресло занимал скептического вида профессор. Стул, предназначенный для комиссара, стоял к остальным в оппозиции.
Открыл собрание профессор Перен.
– Мы собрались здесь, чтобы послушать нашего комиссара Мегре, – сказал он, встав. – Есть ли по этому поводу у присутствующих какие-либо вопросы или предложения?
– Вопросов нет, одни ответы, – осклабился Катэр.
– В таком случае, начинайте, комиссар, – опустился профессор в кресло.
Мегре тоже сел. Тут же почувствовал себя торпедой, способной пронзить все, «пронзить смерть».
Напитавшись этим чувством, обвел взглядом оппонентов, неожиданно для себя подмигнул старшей медсестре Вюрмсер (та изумленно вздернула бровь).
Подумал, что Перен весьма похож на гестаповца, к своему неудовольствию очутившегося в расположении НКВД.
Посмотрев на Люку, вспомнил из Евангелия: «Во время распятия Иисуса Христа апостол Люка среди немногих верных стоял и смотрел на это».
Задержал взгляд на хозяйке квартиры. Та поощрительно улыбнулась, и комиссар, ответив тем же, приступил к делу.
– Итак, дамы и господа, прежде чем перейти к существу вопроса, позвольте мне вкратце описать события, по моему мнению, случившиеся на этом самом месте пять дней назад. Эти события…
– Извините меня, комиссар, что прерываю вас, но присутствующим, вероятно, интересно будет узнать, что вы подразумеваете под существом вопроса? – прервал его профессор.
– Я подразумеваю под существом вопроса раскрытие серии преступных действий, совершенных в Эльсиноре начиная с 1967-го года, в который скончалась Карин Жарис, – торпеда Мегре медленно, но верно набирала скорость.
– А почему не с 1903-го? Розетту фон Кобург ведь тоже скушали в Эльсиноре? – сухо спросила мадам Пелльтан. Профессор полез в карман за серебряной коробочкой с пилюлями.
– К сожалению, на период с 1903-го года по 1967-ой год у меня нет данных, ни исторических, ни оперативных, – комиссару показалось, что говорит не он, а другой Мегре, тот, с кем он обменивался мыслями.
– Жаль, – сказал профессор, вертя в руке коробочку со своими пилюлями.
– Так вот, дамы и господа, – стал говорить комиссар, решив, что один Мегре хорошо, а два лучше – прежде чем перейти к существу дела, позвольте мне вкратце обрисовать события, случившиеся, по моему мнению, на этом самом месте пять дней назад. Эти события в точности совпадают с событиями, описанными в этой книжице.
Мегре, минутой раньше никак не предполагавший делать это, вынул из внутреннего кармана пиджака книжицу, показал оппонентам, не выказывавшим никаких чувств.
– Мы уж старались, – сказал Катэр.
– Помолчите, – ткнула его локтем в бок старшая медсестра Вюрмсер.
«Комиссар и в самом деле решил повалять дурака», – подумал Люка.
– Она называется «La petit Rouge Shapiro». Я позволю себе напомнить вам ее содержание, – посмотрев на публику долгим взглядом, Мегре водрузил на нос очки, стал читать, удивляясь своему поступку:
– Жила-была маленькая девочка, и такая она была славная, что кто на нее не посмотрит, все ею любовались; но более всего ее любила бабушка, и не было на свете ничего, что она пожалела бы для своей внучки. Однажды она подарила ей свою красную бархатную шапочку…
– Есть пьесы настолько слабые, что никак не могут сойти со сцены, – выцедил Перен. – Не надо, Мегре, никаких средневековых бабушек и внучек. В настоящее время все мы находимся в 1987 году, и потому прошу вас называть ваших персонажей их собственными именами.
– Как прикажете, – пожал плечами комиссар, поднес книжицу к глазам, сделал вид, что читает:
– Итак, Действие первое. Весь день семнадцатого числа мадам Николь была весела, – с утра напекла пирогов, убрала в доме, нарядившись, сходила в магазин за сладостями и в парикмахерскую – к месье Клоду – за новой прической. Люсьен, ее дочь, не могла на маму нарадоваться – такая она была счастливая. После обеда мадам Николь позвонила бабушке (мадмуазель Жалле-Беллем сжала губы ) с намерением пригласить ее на вечерний чай с домашними пирожками. И узнала, что та серьезно приболела и второй уж как день лежит в постели.
– Бабуля наша заболела. Может, сходишь, посмотришь за ней денек? – положив телефонную трубку, сказала мадам Пелльтан дочери. – Пирогов заодно отнесешь и бутылочку глинтвейна, он живо ее на ноги поставит?
Люсьен с радостью согласилась; мама собрала корзинку с гостинцами, вручила дочери, принялась напутствовать:
– Ты только прямо к ней иди, не загуливайся и ни к кому не подходи, особенно к мужчинам, знаю я тебя. И по дорожке иди, не по лесной тропинке – люди говорят, опять в нашем лесу волк завелся, не ровен час, задерет, как бедную Розетту.
Люсьен обещалась быть паинькой, взяла корзинку и, поцеловав маму на прощанье, направилась к бабушке. Направилась к бабушке, зная, что мать, как обычно в среду, отправила ее вон из дому, чтобы остаться наедине со своим красавчиком (глаза мадам Пелльтан сделались черными как уголья, с которых сдуло пепел ). Отправила, боясь, что та столкнется с ним, плотоядным, по дороге, или, не дай бог, в лесу…
– Ведь так все было, мадам Пелльтан? – жестом остановив Мегре, вонзил Перен буравчики глаз в глаза женщины.
– Вам лучше знать… – ответила та беспечно.
– Продолжайте, комиссар, – проглотил профессор очередную пилюлю из серебряной коробочки. – У нас немного времени.
24. Такого у него еще не было
– Действие второе, – продолжил Мегре спектакль, подумав, что из него мог бы получился неплохой артист. – Не зря мадам Пелльтан боялась: то, что должно было случиться, случилось. Наша Красная Шапочка столкнулась с нашим красавчиком, как некогда бедная Розетта Кобург столкнулась с волком.
…Мартен Делу, наш покойный ныне Волк, дожидаясь назначенного часа, лежал на краю леса в сухой еще тогда траве – дожди полились на следующий день, – лежал с запоздалым цветком во рту, так как считал себя натурой романтической. Люсьен он увидел издали. Она шла по дорожке в красной шляпке, изумительно шедшей к ее золотистым волосам, шла в коротенькой юбочке, обнажавшей стройные девичьи бедра. Шла, меланхолично думая, что это такое делают эти неведомые романтичные мужчины с женщинами, оставшись с ними наедине, если женщины так преображаются, ожидая их. Не найдя ответа на свой вопрос, девочка попыталась представить маминого красавчика. И тут он, именно он, в этом не могло быть сомнения, предстал перед нею во всей своей красе. Молодой, интересный, сильный, с взором, обращающим в собственность все, к чему он прикасается.
– А ты миленькая, – сказал Делу, подойдя к девушке и приподняв ее подбородок. – Небось, это о тебе в песне поется «Мне тебя сравнить бы надо с первою красавицей, что своим веселым взглядом к сердцу прикасается». Как тебя зовут? – Мегре показалось, что теперь говорит не он, и не другой Мегре, а Делу, погибший волк, говорит, чтобы помочь или запутать.
– Люсьен, – зарделась девушка – ей никогда не читали любовных стихов, а тут такое. – Я дочь мадам Николь Пелльтан из «Дома с Приведениями».
– Замечательно… Мама плюс дочь – это просто замечательно, – Мегре вспомнил, что нужно переворачивать страницы, и сделал это.
– Что вы имеете в виду, месье, говоря «мама плюс дочь – это просто замечательно»? – с трудом составила вопрос бедняжка Люсьен, не веря, что речь идет об элементарном содомском грехе.
В лесу, недалеко, решительно застучал топор Садосека. Мартен, бросив неприязненный взгляд в сторону источника звука, елейно заулыбался:
– Я знаком с твоей мамой, а теперь знаком с тобой, прекрасной ее дочерью, разве это не замечательно?
– Замечательно, – расцвела Люсьен, поправляя красную шапочку.
«Грудь небольшая, а потрогать тянет. Наверное, я еще и нимфоман», – подумал Волк, прежде чем поинтересоваться:
– А куда ты направляешься?
– К бабушке! – Люсьен не могла оторвать глаз от маминого возлюбленного, так непохожего на одурманенных наркотиками мужчин, которых она еще девочкой знала в Нидерландах и Швеции.
– Гостинцы несешь?
– Да, она приболела, а глинтвейн живо на ноги ее поставит.
– Что-то бабушек я в этих местах не встречал… (Лицо мадмуазель Жалле-Беллем посветлело ).
– Да она молодая, вот там живет, под тремя большими дубами, вокруг орешник.
– Это в «Трех Дубах»?..
– Да, месье, там.
– Подожди, подожди… Мадемуазель Генриетта – твоя бабушка?!
– Да, бабушка…
– Бабушка плюс внучка… Такого у меня еще не было, грех не поставить галочку, – пробормотал Волк себе под нос. В голове у него созрел план, и с места в карьер он принялся претворять его в жизнь:
– Знаешь, насколько мне известно, твоя бабуля – весьма романтическая натура, И потому к пирогу с курятиной и к бутылочке глинтвейна я добавил бы… я добавил бы распрекрасный букет осенних цветов. Он умилит бабушку до слез, и она скоренько поправится.
Говоря это, Делу, конечно же, улыбался. Улыбался, вспомнив, как покорил сердце романтично-сентиментальной мадмуазель Генриетты (ярко накрашенные уста мадмуазель Жалле-Беллем тронула кривая полуулыбка ).
– Мама запрещала мне сходить с дорожки. Может, нарвать с клумб? – посмотрела Люсьен на белые хризантемы. – Они вроде еще ничего?..
– С клумб?! Вроде еще ничего?! Да посмотри на них! Они же мечтают о компостной яме! Да… Не думал я, что девушка с такими умными глазками не понимает, что такое лесные непорочные цветы… Цветы, которые вырастают сами по себе, появляются как осеннее солнышко. Неужели милая девушка не понимает, что целительнее полевых цветов в мире нет ничего?!
Люсьен ведала, что мама обманула ее, и бабушка здорова, но ей так хотелось подчиниться этому пылкому мужчине, так сказочно прояснявшего ее сознание и чувства, мужчине, несомненно, поэту в душе. И она, кротко улыбнувшись на прощанье, побежала в лес собирать цветы, коих поздней осенью было очень и очень немного.
Проводив ее оценивающим взглядом, – ничего девочка, попка крутенькая, – Волк устремился к «Трем Дубам»…
Мегре опустил книжку. Он был недоволен – несмотря на помощь второй его ипостаси, второго Мегре, на странную помощь ушедшего Делу, его торпеда мчалась к цели со скоростью ломовой телеги. Что-то ей мешало. Что? Скептические глаза этих людей?.. Нет! Он сам что-то делает не так, сам… Делает не так, и потому то, что он им говорит, похоже на истину, как вывернутые наизнанку брюки похожи на брюки…
25. Любовь по-своему
– Что ж неплохо, весьма неплохо, из вас получиться бы замечательный лицедей – похлопал профессор в ладоши, когда Мегре замолк. – Честно говоря, я не ожидал, что вы так прямо все прочтете.
– Продолжайте, Мегре, – сказала мадмуазель Генриетта. – И знайте, что прямота не самый короткий путь к правде.
– Да, правда – не нож, скорее, болото, – вздохнул Люка.
– Итак, Действие третье, – Мегре обвел глазами слушателей. – Мадмуазель Генриетта, увидев любовника, приходившего лишь в субботу, в банный свой день, бросилась ему на грудь:
– О, милый, милый, ты не дождался субботы!
– Слушай, девочка, – ответил сладострастник, вырвавшись из объятий возбужденной женщины, – я тут маленькую Люсьен по дороге встретил – цвето-о-чек! Давай, что ли, на пару сорвем?
– Ты с ума сошел, негодяй! Мало тебе, что спишь с моей дочерью?! – на дубе, ближнем к обиталищу Генриетты, закаркал чем-то встревоженный ворон.
– Мало.
– Чудовище!!!
(Старшая медсестра Катрин метнулась с пузырьком нашатыря к мадмуазель Жалле-Беллем, понюхав, та артистично передернулась;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63