Стал сыщиком, раскрыл нескольких громких дел. В конце 1918-го года был помещен в психиатрическую клинику с диагнозом «бред Геркулеса, осложненный старческим маразмом». Профессор Арман Клодель, возглавлявший в то время клинику, испытал на нем, уже умиравшем, новый клинический метод омоложения человеческого организма. Метод оказался действенным, но работал весьма медленно. Поэтому физиологический возраст господина Пуаро уменьшился со старческого возраста до среднего лишь к концу Второй мировой войны. Все это время он был вынужден находиться в герметичной капсуле, весь опутанный шлангами, кабелями и проводами.
– К сожалению, это достижение профессора Клоделя никому повторить не удалось, в том числе и ему самому, – сказал Перен.
– Это достижение оказалось сомнительным, – продолжал Лурье, бросив осуждающий взгляд на профессора, его прервавшего, – так как позже выяснилось, что за омоложение организма мозг Жюльена Жарри заплатил слишком высокую цену – подобно мозгу Геркулеса, порой им овладевало безумие, удесятерявшее физические силы. Жертвой первого приступа безумия стала капсула омоложения стоимостью в полтораста миллионов старых франков. Приняв опутывающие его кабели и шланги за змей, посланных Герой, он разорвал их в клочья; затем, невероятным усилием выдавив люк наружу, бежал из клиники. Натурализовавшись в Антверпене, поступил в полицию, быстро продвинулся по службе. Второй жертвой нашего героя, уже человеческой, стал учитель музыки, обучавший его искусству игры на модном тогда саксофоне. В пылу гнева, инициированным едким замечанием учителя, Пуаро-Жарри размозжил ему голову упомянутым инструментом. Бежав в Лондон, наш герой вновь стал сыщиком. Через пару лет открыл сыскное агентство, женился на вдове, владелице доходного дома – она стала жертвой очередного припадка. Преступление осталось безнаказанным – Пуаро, ставший к этому времени прекрасным криминалистом, замел все следы, к тому же ни друзья, ни сослуживцы о его личной жизни ничего не знали, и, более того, считали человеком, равнодушным к женщинам. Через некоторое время наш Пуаро близко знакомится с известным нам господином N, так близко знакомится, что открывает ему все подробности своей биографии. Тот, поняв, с кем имеет дело, убеждает его привести к нему Цербера, то есть главу нашей клиники. Так Пуаро оказался в Эльсиноре…
– Но ведь он не предпринимал попыток выкрасть профессора?? – проговорил на это ошеломленный Гастингс. – Да и как он мог это сделать? Профессор физически сильнее его, намного сильнее?!
– Да, в нормальном состоянии Пуаро никак не смог бы похитить ни профессора, ни даже кресла из своей спальни. И потому он терпеливо дожидался приступа безумия. Дожидался, зная, что охваченный им, способен на все.
– Пуаро и безумие? Нет, я не верю ни единому вашему слову, – недоверчиво покачал головой Гастингс. – У Пуаро нет ковра-самолета, а зимой отсюда пешком не выберешься, особенно с профессором подмышкой.
– У меня есть доказательства, но я догадываюсь, что господин Пуаро не станет требовать их предъявления. Ведь так господин Пуаро?
Выступление следователя Лурье длилось минуты три-четыре. Этого времени Пуаро хватило, чтобы превратиться в выжатый лимон, в немощного человечишку. Картинки прошлого, оживленные Лурье, хоть и вкривь вкось оживленные, встали в его сознании. Он явственно увидел саксофониста с раскроенным черепом, увидел жену, истекающую кровью на брачном ложе, ее бедных детей, увидел лисье лицо господина N. Пуаро бы вынес все это и улыбнулся скептической своей улыбкой, если бы не Генриетта. Она смотрела на него, как на жалкого старикашку, продрогшего от теплого летнего ливня, смотрела как на использованную прокладку…
– Я думаю, вам надо умереть сейчас прямо сейчас, это будет эффектно – сказал тут профессор.
– Умереть, как умер Геркулес, – усмехнулись алые уста Генриетты.
Пуаро не ответил. Он сомнамбулой встал. Направился, прихрамывая, к выходу, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверные створки. Тут же из прихожей раздались крики, звуки борьбы, затем выстрелы, послышалось падение тел. Спустя несколько секунд двери гостиной с грохотом распахнулись. Распахнулись от удара ноги Пуаро, казавшегося теперь выше ростом и плечистее. Глаза его безумно горели, правой рукой он держал за шиворот бесчувственного Жюльена Жерара, левой – старшего санитара Джонсона, пытавшегося стать на ноги. Ухватив взглядом профессора, одного лишь профессора, безумный Пуаро, звонко столкнул головы своих жертв, отбросил обмякшие тела в сторону (с такой силой, что на своем пути они смели все), метнулся к Перену, сунул его подмышку и был таков.
Поздно вечером, уже в сумерки, Перен вернулся в Эльсинор. Помятый, продрогший, но полный сил и планов. Доктору Майеру, немедленно занявшемуся профессорскими ссадинами, он сказал, что пациент Эркюль Пуаро усоп под Апексом, на перевале. Усоп, уже видя конечный пункт своего предприятия.
– От чего же он скончался? – поинтересовался доктор Майер, смазывая йодом ссадину на высоком профессорском лбу.
– Наверняка зная из ЭЭГ, что Пуаро предпримет попытку побега именно сегодня, я приказал обработать белье бедняги потоксом.
– Вашим потоксом?! Поднимаясь с вами наверх, на перевал, он вспотел, пот, пропитав одежду, гидрировал потокс, превратив его в яд, и Пуаро умер в страшных мучениях точно так же, как умер Геркулес?!
– Да. Точно так же, как умер Геркулес. Муки его были ужасными, думаю, он их заслужил.
– Вы гений, профессор. Гений медицины, и гений драматургии.
– Вы займетесь трупом? – спросил Перен, подавив самодовольную улыбку. – Его вот-вот доставят?
– Да, конечно, профессор. Это доставит мне удовольствие, ведь мы не каждый день отправляем в Мир Иной Геркулесов…
Часть третья
Жеглов
А перед нами все цветет
За нами все горит.
Не надо думать – с нами Тот,
Кто все за нас решит.
Владимир Высоцкий.
1. Сияют наши лица, сверкают сапоги!
– Так, хорошо… Головорезы, что надо. Все продумали? Подходы, отходы?
– Да, шеф, все в ажуре.
– Я уже несколько раз слышал это.
– Что слышали?
– «Да, шеф, все в ажуре». Я это слышал, а потом мне докладывали о полном провале.
– Обижаете, Yours Excellence. У нас проколов не бывает.
– Дай-то Бог. И, смотрите, не напутайте с ними. Это важно.
– Не напутаем.
– Ну, тогда вперед. Да пособит вам Всевышний!
– Вперед, так вперед. До встречи, шеф.
– До встречи.
Семь человек вышли из кабинета, друг за другом пошли длинным коридором и скрылись за дверью с надписью «Выход». Спустя полчаса семь цинковых гробов дребезжали в фургоне, мчавшемся в ночи.
2. Интересные шляпки носила буржуазия
Глеб Жеглов стоял у окна и не верил своим все на свете видевшим глазам: бороздя снег, со стороны кладбища к Эльсинору в строгом строевом порядке продвигалось до двух десятков пехоты. В форме времен наполеоновских войн, того же времени ружьями с приткнутыми штыками. Привычно выругавшись, он поискал в карманах, подмышкой и под ремнем свой ТТ, не найдя, решил, что обойдется, ведь давно с французами вроде союзники. Тут, не постучавшись, вошел Володя Шарапов, стал с начальником плечо к плечу.
– Ты что по этому поводу думаешь? – не отрывая зрения от мерно надвигавшейся колонны, спросил Жеглов глухо.
– А что тут думать? Бонапарт пять минут назад скопытился, – ответил Шарапов. – Увидел это войско со своей колокольни и скопытился. Я так понимаю, от радости, хотя Груши, помнится мне с училища, кавалерией командовал.
– Так… Второй труп за неделю, – покрутил заболевшей шеей Жеглов. – Интересные шляпки носила буржуазия.
– Думаешь, надо поработать?
– Думаю, надо, – механически потер Жеглов рукавом орден Красной звезды.
– А может, не надо? Здесь не Россия. За лацканы тут нельзя, – стряхнул Шарапов гипотетические пылинки с нашивок за ранения.
– Надо, Володя, надо, – сказал Жеглов своим голосом с хрипотцой, так любимым Шараповым. – Надо, потому что любопытно мне, что за гад тут сволочной орудует.
– Люди говорят, Перен человеческими органами торгует. И спермой не брезгует. Вот пациенты и мрут, как мухи.
– Человеческими органами говоришь? Не верю, – Глеб Жеглов озабоченно понюхал воздух, затем подмышкой.
– Почему это? – Луи де Маар накануне трижды посмотрел «Место встречи изменить нельзя», и соответствующей лексики нахватался.
– Кому нужны человеческие органы сто пятидесятилетнего Пуаро? А травленного мышьяком Бонапарта? Только крысам.
– А он и есть…
– Тише, Володя! Твоя крыса сюда идет. Чуешь? Его шаги…
3. Обещал застрелиться
Вошел профессор Перен. Поздоровался, обозрел усы, портупею, галифе, хромовые сапоги Шарапова (за исключением первых, взятые напрокат у доктора Мейера, заядлого коллекционера всего советского), потом перевел взгляд на стену, на которой должна была висеть картина Эжена Делакруа «Битва при Тайбуре». Увидел вместо нее черно-белый портрет Иосифа Сталина. Указав на генералиссимуса подбородком, спросил Жеглова:
– Вырвали из Ларусса?
– Она сама оттуда к товарищу Жеглову вырвалась. Из капиталистического окружения, – пошутил Шарапов. В Эльсиноре он числился записным остряком.
– Понятно, – кивнул Перен. Но я, собственно, не за этим, хотя библиотекарь фрекен Свенсон жаловалась. Как вы уже, наверное, знаете…
– Маршал Груши подоспел вовремя, – перебил его Владимир Шарапов, поправив фуражку с красной звездой, стоившей ему трех сотен франков – они перекочевывали в бумажник доктора Мейера.
– Нет. То, что вы видите в окне, не есть его войска. Это наша театральная труппа в полном сборе.
Жеглов посмотрел в окно – колонна французов с ним поравнялась, увидел, что у пары улан, а именно у Аннет Маркофф и мадам Пелльтан, невзирая на усы, груди выпирали за третий номер.
– И кто организовал это нашествие? – спросил он, не оборачиваясь.
– Поставил, вы хотели сказать?
– Да, – Глеб озабоченно понюхал правое свое запястье.
– Я. В данный момент мы репетируем спектакль, а именно сцену вступления французских войск в Эльсинор. Кстати, могу предложить вам роль русского гренадера Ивана Маркова.
– Сценарий ваш? – сурово посмотрел Жеглов.
– Да.
– Плохой сценарий…
– Драматурги бывают либо плохие, либо хорошие. Первые пишут плохие пьесы, вторые не пишут пьес вовсе, – развел руками профессор.
– За такие сценарии в советском обществе канделябрами бьют, – выдержав паузу, отчетливо проговорил Жеглов.
– Не понял? При чем тут канделябры? – проглотил Перен пилюлю из серебряной коробочки.
– Кончайте финтить, профессор. Вы что, не знаете, от этой вашей репетиции Наполеон Бонапарт приказал долго жить?
– Знаю. Но я просил его этим часом оставаться в своей палате. Настоятельно просил.
– Понятно. Вот что, гражданин Перен. Нам с Шараповым сейчас надо кое о чем покалякать, потом обед. В общем, приходите сюда часикам к шести, нет, в шесть – ужин, будут пирожки с ливером и бульон – Рабле обещал, что я растрогаюсь, кулинарное соприкоснувшись с Родиной, – подходите к семи, покалякаем. Повесточку выписать? Или на слово поверим?
– Вы что себе позволяете?!! – порохом вспыхнул Перен.
– То, что мы себе позволяем никак не сравнимо с тем, что вы себе позволяете, – чертики в глазах Жеглова охолодели, как французы под Березиной.
– Вы что, в смирительную рубашку захотели? – разъярился Перен. – Говорите, захотели?! Я вам это быстро устрою!
– Не бери на понт, профессор! – набычился Жеглов. – Собака лаяла на дядю-фраера.
– Глеб, осади! – положил Шарапов руку на плечо начальника. – В клифту лагерном на лесосеке лучше, чем здесь в смирительном камзоле.
– Осади, осади, – остыл Жеглов. – Ты считал, сколько могил на кладбище тут? Сдается мне, со всего света сюда дохнуть приезжают. А я не хочу.
Капитан пошел к дивану, по пути сняв гитару со стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– К сожалению, это достижение профессора Клоделя никому повторить не удалось, в том числе и ему самому, – сказал Перен.
– Это достижение оказалось сомнительным, – продолжал Лурье, бросив осуждающий взгляд на профессора, его прервавшего, – так как позже выяснилось, что за омоложение организма мозг Жюльена Жарри заплатил слишком высокую цену – подобно мозгу Геркулеса, порой им овладевало безумие, удесятерявшее физические силы. Жертвой первого приступа безумия стала капсула омоложения стоимостью в полтораста миллионов старых франков. Приняв опутывающие его кабели и шланги за змей, посланных Герой, он разорвал их в клочья; затем, невероятным усилием выдавив люк наружу, бежал из клиники. Натурализовавшись в Антверпене, поступил в полицию, быстро продвинулся по службе. Второй жертвой нашего героя, уже человеческой, стал учитель музыки, обучавший его искусству игры на модном тогда саксофоне. В пылу гнева, инициированным едким замечанием учителя, Пуаро-Жарри размозжил ему голову упомянутым инструментом. Бежав в Лондон, наш герой вновь стал сыщиком. Через пару лет открыл сыскное агентство, женился на вдове, владелице доходного дома – она стала жертвой очередного припадка. Преступление осталось безнаказанным – Пуаро, ставший к этому времени прекрасным криминалистом, замел все следы, к тому же ни друзья, ни сослуживцы о его личной жизни ничего не знали, и, более того, считали человеком, равнодушным к женщинам. Через некоторое время наш Пуаро близко знакомится с известным нам господином N, так близко знакомится, что открывает ему все подробности своей биографии. Тот, поняв, с кем имеет дело, убеждает его привести к нему Цербера, то есть главу нашей клиники. Так Пуаро оказался в Эльсиноре…
– Но ведь он не предпринимал попыток выкрасть профессора?? – проговорил на это ошеломленный Гастингс. – Да и как он мог это сделать? Профессор физически сильнее его, намного сильнее?!
– Да, в нормальном состоянии Пуаро никак не смог бы похитить ни профессора, ни даже кресла из своей спальни. И потому он терпеливо дожидался приступа безумия. Дожидался, зная, что охваченный им, способен на все.
– Пуаро и безумие? Нет, я не верю ни единому вашему слову, – недоверчиво покачал головой Гастингс. – У Пуаро нет ковра-самолета, а зимой отсюда пешком не выберешься, особенно с профессором подмышкой.
– У меня есть доказательства, но я догадываюсь, что господин Пуаро не станет требовать их предъявления. Ведь так господин Пуаро?
Выступление следователя Лурье длилось минуты три-четыре. Этого времени Пуаро хватило, чтобы превратиться в выжатый лимон, в немощного человечишку. Картинки прошлого, оживленные Лурье, хоть и вкривь вкось оживленные, встали в его сознании. Он явственно увидел саксофониста с раскроенным черепом, увидел жену, истекающую кровью на брачном ложе, ее бедных детей, увидел лисье лицо господина N. Пуаро бы вынес все это и улыбнулся скептической своей улыбкой, если бы не Генриетта. Она смотрела на него, как на жалкого старикашку, продрогшего от теплого летнего ливня, смотрела как на использованную прокладку…
– Я думаю, вам надо умереть сейчас прямо сейчас, это будет эффектно – сказал тут профессор.
– Умереть, как умер Геркулес, – усмехнулись алые уста Генриетты.
Пуаро не ответил. Он сомнамбулой встал. Направился, прихрамывая, к выходу, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверные створки. Тут же из прихожей раздались крики, звуки борьбы, затем выстрелы, послышалось падение тел. Спустя несколько секунд двери гостиной с грохотом распахнулись. Распахнулись от удара ноги Пуаро, казавшегося теперь выше ростом и плечистее. Глаза его безумно горели, правой рукой он держал за шиворот бесчувственного Жюльена Жерара, левой – старшего санитара Джонсона, пытавшегося стать на ноги. Ухватив взглядом профессора, одного лишь профессора, безумный Пуаро, звонко столкнул головы своих жертв, отбросил обмякшие тела в сторону (с такой силой, что на своем пути они смели все), метнулся к Перену, сунул его подмышку и был таков.
Поздно вечером, уже в сумерки, Перен вернулся в Эльсинор. Помятый, продрогший, но полный сил и планов. Доктору Майеру, немедленно занявшемуся профессорскими ссадинами, он сказал, что пациент Эркюль Пуаро усоп под Апексом, на перевале. Усоп, уже видя конечный пункт своего предприятия.
– От чего же он скончался? – поинтересовался доктор Майер, смазывая йодом ссадину на высоком профессорском лбу.
– Наверняка зная из ЭЭГ, что Пуаро предпримет попытку побега именно сегодня, я приказал обработать белье бедняги потоксом.
– Вашим потоксом?! Поднимаясь с вами наверх, на перевал, он вспотел, пот, пропитав одежду, гидрировал потокс, превратив его в яд, и Пуаро умер в страшных мучениях точно так же, как умер Геркулес?!
– Да. Точно так же, как умер Геркулес. Муки его были ужасными, думаю, он их заслужил.
– Вы гений, профессор. Гений медицины, и гений драматургии.
– Вы займетесь трупом? – спросил Перен, подавив самодовольную улыбку. – Его вот-вот доставят?
– Да, конечно, профессор. Это доставит мне удовольствие, ведь мы не каждый день отправляем в Мир Иной Геркулесов…
Часть третья
Жеглов
А перед нами все цветет
За нами все горит.
Не надо думать – с нами Тот,
Кто все за нас решит.
Владимир Высоцкий.
1. Сияют наши лица, сверкают сапоги!
– Так, хорошо… Головорезы, что надо. Все продумали? Подходы, отходы?
– Да, шеф, все в ажуре.
– Я уже несколько раз слышал это.
– Что слышали?
– «Да, шеф, все в ажуре». Я это слышал, а потом мне докладывали о полном провале.
– Обижаете, Yours Excellence. У нас проколов не бывает.
– Дай-то Бог. И, смотрите, не напутайте с ними. Это важно.
– Не напутаем.
– Ну, тогда вперед. Да пособит вам Всевышний!
– Вперед, так вперед. До встречи, шеф.
– До встречи.
Семь человек вышли из кабинета, друг за другом пошли длинным коридором и скрылись за дверью с надписью «Выход». Спустя полчаса семь цинковых гробов дребезжали в фургоне, мчавшемся в ночи.
2. Интересные шляпки носила буржуазия
Глеб Жеглов стоял у окна и не верил своим все на свете видевшим глазам: бороздя снег, со стороны кладбища к Эльсинору в строгом строевом порядке продвигалось до двух десятков пехоты. В форме времен наполеоновских войн, того же времени ружьями с приткнутыми штыками. Привычно выругавшись, он поискал в карманах, подмышкой и под ремнем свой ТТ, не найдя, решил, что обойдется, ведь давно с французами вроде союзники. Тут, не постучавшись, вошел Володя Шарапов, стал с начальником плечо к плечу.
– Ты что по этому поводу думаешь? – не отрывая зрения от мерно надвигавшейся колонны, спросил Жеглов глухо.
– А что тут думать? Бонапарт пять минут назад скопытился, – ответил Шарапов. – Увидел это войско со своей колокольни и скопытился. Я так понимаю, от радости, хотя Груши, помнится мне с училища, кавалерией командовал.
– Так… Второй труп за неделю, – покрутил заболевшей шеей Жеглов. – Интересные шляпки носила буржуазия.
– Думаешь, надо поработать?
– Думаю, надо, – механически потер Жеглов рукавом орден Красной звезды.
– А может, не надо? Здесь не Россия. За лацканы тут нельзя, – стряхнул Шарапов гипотетические пылинки с нашивок за ранения.
– Надо, Володя, надо, – сказал Жеглов своим голосом с хрипотцой, так любимым Шараповым. – Надо, потому что любопытно мне, что за гад тут сволочной орудует.
– Люди говорят, Перен человеческими органами торгует. И спермой не брезгует. Вот пациенты и мрут, как мухи.
– Человеческими органами говоришь? Не верю, – Глеб Жеглов озабоченно понюхал воздух, затем подмышкой.
– Почему это? – Луи де Маар накануне трижды посмотрел «Место встречи изменить нельзя», и соответствующей лексики нахватался.
– Кому нужны человеческие органы сто пятидесятилетнего Пуаро? А травленного мышьяком Бонапарта? Только крысам.
– А он и есть…
– Тише, Володя! Твоя крыса сюда идет. Чуешь? Его шаги…
3. Обещал застрелиться
Вошел профессор Перен. Поздоровался, обозрел усы, портупею, галифе, хромовые сапоги Шарапова (за исключением первых, взятые напрокат у доктора Мейера, заядлого коллекционера всего советского), потом перевел взгляд на стену, на которой должна была висеть картина Эжена Делакруа «Битва при Тайбуре». Увидел вместо нее черно-белый портрет Иосифа Сталина. Указав на генералиссимуса подбородком, спросил Жеглова:
– Вырвали из Ларусса?
– Она сама оттуда к товарищу Жеглову вырвалась. Из капиталистического окружения, – пошутил Шарапов. В Эльсиноре он числился записным остряком.
– Понятно, – кивнул Перен. Но я, собственно, не за этим, хотя библиотекарь фрекен Свенсон жаловалась. Как вы уже, наверное, знаете…
– Маршал Груши подоспел вовремя, – перебил его Владимир Шарапов, поправив фуражку с красной звездой, стоившей ему трех сотен франков – они перекочевывали в бумажник доктора Мейера.
– Нет. То, что вы видите в окне, не есть его войска. Это наша театральная труппа в полном сборе.
Жеглов посмотрел в окно – колонна французов с ним поравнялась, увидел, что у пары улан, а именно у Аннет Маркофф и мадам Пелльтан, невзирая на усы, груди выпирали за третий номер.
– И кто организовал это нашествие? – спросил он, не оборачиваясь.
– Поставил, вы хотели сказать?
– Да, – Глеб озабоченно понюхал правое свое запястье.
– Я. В данный момент мы репетируем спектакль, а именно сцену вступления французских войск в Эльсинор. Кстати, могу предложить вам роль русского гренадера Ивана Маркова.
– Сценарий ваш? – сурово посмотрел Жеглов.
– Да.
– Плохой сценарий…
– Драматурги бывают либо плохие, либо хорошие. Первые пишут плохие пьесы, вторые не пишут пьес вовсе, – развел руками профессор.
– За такие сценарии в советском обществе канделябрами бьют, – выдержав паузу, отчетливо проговорил Жеглов.
– Не понял? При чем тут канделябры? – проглотил Перен пилюлю из серебряной коробочки.
– Кончайте финтить, профессор. Вы что, не знаете, от этой вашей репетиции Наполеон Бонапарт приказал долго жить?
– Знаю. Но я просил его этим часом оставаться в своей палате. Настоятельно просил.
– Понятно. Вот что, гражданин Перен. Нам с Шараповым сейчас надо кое о чем покалякать, потом обед. В общем, приходите сюда часикам к шести, нет, в шесть – ужин, будут пирожки с ливером и бульон – Рабле обещал, что я растрогаюсь, кулинарное соприкоснувшись с Родиной, – подходите к семи, покалякаем. Повесточку выписать? Или на слово поверим?
– Вы что себе позволяете?!! – порохом вспыхнул Перен.
– То, что мы себе позволяем никак не сравнимо с тем, что вы себе позволяете, – чертики в глазах Жеглова охолодели, как французы под Березиной.
– Вы что, в смирительную рубашку захотели? – разъярился Перен. – Говорите, захотели?! Я вам это быстро устрою!
– Не бери на понт, профессор! – набычился Жеглов. – Собака лаяла на дядю-фраера.
– Глеб, осади! – положил Шарапов руку на плечо начальника. – В клифту лагерном на лесосеке лучше, чем здесь в смирительном камзоле.
– Осади, осади, – остыл Жеглов. – Ты считал, сколько могил на кладбище тут? Сдается мне, со всего света сюда дохнуть приезжают. А я не хочу.
Капитан пошел к дивану, по пути сняв гитару со стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63