А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Напротив, восторгаюсь. Это же здорово! Вот, к примеру, возьмет завтра профессор Пилат дипломата Луи де Маара, богатого, образованного аристократа, ничего не сумевшего извлечь ни из родового замка, ни из высокого общественно положения, ни из тонкого интеллекта, возьмет Луи де Маара, венцом жизни которого стала психиатрическая лечебница, и превратит его в коммивояжера, беззаботного и фартового.
– Я с удовольствием стану беззаботным и фартовым коммивояжером… – ломко улыбнулся Луи де Маар.
– Нет, вы не понимаете, мой друг. Видите ли, профессор превращает человека в нечто подобное посудомоечной машине последней модели, пылесосу завтрашнего дня, холодильнику-мечте. А холодильник, даже холодильник-мечта не имеет возможности выбора, он не может поработать пылесосом или соковыжималкой, даже ради интереса. Он холодильник – и все тут! Так и будущий коммивояжер Луи сможет быть лишь коммивояжером. У него так будут устроены мозги. И он не сможет как-то иначе относиться к женщинам, только так, как написано в его мозгах четким переновским почерком. Он не сможет стать членом социалистической партии, потому ему предписано быть республиканцем. Он не сможет есть мяса, если вегетарианство есть деталь его обновленного мозга.
– А почему профессор Перен так поступает со своими подопечными?
– Видите ли, он хорошо знает: человек может быть счастливым, лишь обладая строго определенным набором качеств, наклонностей, физиологических особенностей. Если все они не складываются вместе, как детали, скажем, двигателя внутреннего сгорания, то ничего хорошего у него в жизни не выйдет, автомобиль не поедет, а если и поедет, то медленно, рывками и не куда-нибудь, а в кювет или банановую лавку. А наш Перен делает отличные автомобили, соковыжималки, посудомоечные машины и холодильники. Слесари, зубные техники, депутаты, ученые получаются у него просто отличные.
– Мне кажется, это неправильно так с людьми поступать. У каждого человека должно быть право выбора.
– Ну да! У каждого человека обязано быть право выбора! Право выбора, право на ошибку и несчастье, – не правда ли мистер Пиллоу-сан? – обратился к смолчавшей кукле.
– А как же будущее? – сник Маар. – Как же Всечеловеческий кристалл?
– С ним все нормально. Когда все люди станут работать как отличные двигатели внутреннего сгорания, возникнет чрезвычайно организованное общество, общество, способное на все…
– Пелкастер говорил что он, этот Всечеловеческий кристалл, уже есть и функционирует, и остается лишь кое-что отладить.
– Он лгал вам, и продолжает лгать другим простакам.
– А как же экран видимости, который нас окружает?
– Он внушен. Каждому жителю Эльсинора внушается, что, удалившись от Эльсинора, он все потеряет, потому что вне него – лишь неминуемая смерть. После того, как человек переправляется на Большую землю в мир, ограниченный смертностью, это чувство трансформируется у него в твердую веру в чудесный потусторонний мир, во Всечеловеческий Кристалл, в который всегда можно вернуться.
– Через похоронное агентство «Кристалл»?
– Они о нем не помнят, но у каждого из них заключен с ним договор на погребение.
– Ну, хорошо. Вы сказали, что экран видимости внушен каждому пациенту клиники. Но мы с господином Жегловым, извините, полковником Епифановым, исследовали его и установили, что он представляет собой цилиндрическую поверхность, окружающую Эльсинор…
– В самом деле?.. Надо будет как-нибудь к нему сходить, посмотреть… Хотя зачем? Я хорошо знаю, что мне, закоренелому материалисту, придет в голову, если я действительно обнаружу этот так называемый экран. Мне, читавшему «Обитаемый остров» братьев Стругацких, придет в голову, что эта антенна, которая продолжает в небо центральную башню Эльсинора, есть излучатель неких волн, действующих на организм человека не отрицательно, как в упомянутом романе, но позитивно. Удалившись от него на какое-то расстояние, мы начинаем испытывать дискомфорт, даже страх. Эти чувства набатом будят внушенное табу.
– Какое табу?
– Запрету под страхом смерти покидать Эльсинор самостоятельно.
– Мне над всем этим надо подумать, – сказал Луи де Маар.
– Подумайте, конечно. А завтра мы с вами встретимся и продолжим наш разговор.
– Хорошо. А сейчас скажите мне, чего вы добиваетесь?
– А вы еще не поняли?
– Вашим именем детей пугают.
– Детей преклонного возраста, заметьте. Детей преклонного возраста, то есть маразматиков.
– Пусть так. Ответьте на мой вопрос – это поможет мне размышлять.
– Хорошо, отвечу. Видите ли, мне нравится быть профессором Мориарти. И потому я не хочу вернуться на Большую Землю ни жизнерадостным крысоловом, ни прощелыгой дантистом.
– Но ведь можно поговорить с профессором и он может пойти вам навстречу…
– Он пойдет навстречу и предложит мне рекламный проспект, чтобы я подобрал себе подходящие мозги?
– А что в этом такого? Я бы выбрал себе мозги счастливого деревенского учителя…
– К сожалению, в буклете, который профессор Пикар мог бы предложить мне с моими природными особенностями, содержится всего два типа мозгов. Мозги профессионального крысолова и мозги зубодера.
– Да не может этого быть! Я не вижу в вас крысолова! Стоматолога тем более!
– Может. Сегодня ночью я тайно познакомился со своей историей болезни, – вынув из кармана отмычки, позвенел ими. – Там черным по белому написано, что лишь профессии специалиста-крысолова и дантиста, максимальным образом соответствуют моей сущности, и только эти два занятия могут сделать меня счастливым. Так что думайте, Ватсон, думайте, а завтра после обеда приходите ко мне на чашечку чая, покалякаем.
13. Ее восстановили вчера
Мориарти ушел. Луи де Маар, этого не заметивший, сидел некоторое время в прострации. Придя в себя, обнаружил, что Пиллоу-сана в номере нет. Профессор увел его с собой! Увел напарника, увел талисман, присланный самим Шерлоком Холмсом.
Маар сник. Со дня смерти Мари Лиз все выходило не так. Он вел себя как бессловесная скотина на бойне, ничего ровным счетом не сделал, чтобы защитить женщину, или хотя бы остаться в ее глазах мужчиной. Потом еще это… Ее убили, его – нет, он остался один, потом появился Пикар с людьми, следом – десятки пациентов. Ни с одним из них подружится или хотя бы завести приятельских отношений не получилось. Новая официантка Вивьен, пыталась сблизиться с ним, они даже гуляли в парке под руку, но ничего из этого не вышло, кроме меланхолии. Все вокруг с того дня стало серым, и было серым до черного. Было, пока ему не пришло в голову, что в 204-ом номере обитает ни кто иной, как Шерлок Холмс. Воспрянул тогда духом, и вот те на! Кукла исчезла, надежды на светлое будущее тоже.
…Светлое будущее. Вселенский кристалл, человеческая мозаика, в который каждый человек, пусть кривоногий и длинноносый, со всеми своими вывихами имеет важное для всех место, свое личное, на которое никто претендовать не может по определению. Вот ведь Пелкастер! Такое придумать…
…Пелкастер, Пелкастер… что-то в голове у меня хочет соединиться, что-то с ним связанное, что-то раздвоенное, но никак не может… Поглупел в последнее время. Стоп! Вот оно в чем дело! Этот Всечеловеческий Кристалл Пелкастера и человек собранный (или сотворенный) Переном! Это же фактически одно и тоже. Вселенский Кристалл, Всечеловеческая мозаика достигает своей мощи из-за правильного расположения в ней личностей. Пациент же Перена, а теперь Пилара, становится счастливым и обретает долголетие благодаря подгонке тщательной органов друг под друга, подгонке интеллекта и психики под возможности этих органов! Вот откуда взялся Вселенский Кристалл! Его придумали как символ того, что вытворяет Перен-Пилар с людьми, а не в целях воскрешения идей первого русского Гагарина!
Маар встал, подошел к окну. Кругом было доброе лето… Везде цветы. Садовник, похожий на Глеба Жеглова, выкапывал лопаточкой отцветшие растения. Рядом его дожидалась тележка с цветущей рассадой – сотней цветов-юношей. Их посадят, и до самой смерти они будут счастливы, потому что садовник будет заботиться о них. Поливать, подкармливать удобрениями, удалять отмершие листочки.
А вот небо… Голубое. В нем плывет облако, похожее… похожее на рояль, – вспомнив Чехова, подумал Маар, хотя облако было похоже на катафалк. От мысленного заворота ему стало хорошо. Все нормально. Жизнь идет, в ней что-то происходит. Иногда происходящее кажется странным и непонятным, но должно же происходить что-то странное и непонятное, даже страшное? Иначе жить будет неинтересно, одиноко. Без странного и необъяснимого люди перестают тянуться друг к другу и тонут в свободе, как в болоте…
Маару захотелось в парк. Захотелось пройтись по дресвяным дорожкам, поглядывая на статуи богинь, захотелось постоять в блаженстве поклонения среди чудных японских камней и озерец, захотелось пройти затем в лес мимо березовой рощи и «Трех дубов», поздоровавшись, а может быть, и поговорив с их обитательницей.
К своему удивлению, он не стал, как обычно, раздумывать, стоит ли куда-то идти вместо того, чтобы лежать на диване, рассматривая «Гибель Помпеи» Брюллова и черно-белую фотографию Лиз-Мари под ней, рассматривать и думать, почему люди говорят черно-белая, а не бело-черная. Он не стал раздумывать, а просто повернулся, вышел из номера, прошел коридором, живо спустился по лестнице, с кем-то поздоровавшись, кому-то пообещав сыграть после ужина партию в шахматы, а кого-то и не заметив. Оказавшись, на террасе, он постоял у балюстрады, обозревая растомленное лето в самом пике беззаботного существования, растолстевшие на краю леса сосны, статуи, казавшиеся выше самих себя вчерашних. Пройдя в парк, сунул руки в карманы, пошел, ведомый дорожкой. У «Трех Дубов» увидел мадмуазель Рене, с младенцем на руках, направился к ним, чтоб узнать, как чувствует себя малыш. По пути услышал стук молотка по железу. Обернулся, увидев на центральной башне Эльсинора стержневую антенну, вспомнил слова профессора Мориарти. Слова о том, что эта антенна есть излучатель неких волн, позитивно действующих на организм человека. Ее, поврежденную пожаром, восстановили, наконец, вчера, сегодня ввели в эксплуатацию, и вот заделывают случайные повреждения и крепят кабели. И хорошо, что восстановили – теперь я здоров, хандры нет и в помине, и мне кажется, что вечером я не буду играть в шахматы, а прогуляюсь с Вивьен, может быть, даже в лес.
Луи де Маар продолжил прогулку. У Дианы охотницы сидел на скамье профессор Мориарти. Пиллоу-сан – кукла-куклой, – располагался рядом.
– А это вы, Ватсон! – воскликнул профессор, увидев, недавнего собеседника. – Неплохо выглядите, не она ли тому виной? – указал глазами глаза на антенну.
– Да, профессор, я чувствую себя великолепно. Благодаря вашему передатчику.
Взгляд Мориарти, поначалу благожелательный, вдруг застыл.
– Так вы не поможете мне?.. – спросил он озадаченно.
– Все это уничтожить? – очертил рукой дугу, перечеркнувшую Эльсинор. – Ни в коем случае. Но и мешать не буду.
– Возьмите куклу . Я так взбудоражился, беседуя с вами, что утащил ее с собой, сказал Мориарти механически. Он только что списал Луи де Маара со своих счетов, и теперь надо было сводить дебет с кредитом.
14. Рисковать нельзя
Шерлок Холмс, все это внимательно прослушавший, был уничтожен. Мориарти в глазах Пиллоу-сана и самозваного Ватсона превратил его в третьеразрядного сочинителя комиксов! Нет, надо спокойно во всем разобраться. Главное – это определить статус-кво. Значит, никакой фантастики? Никакого Вселенского кристалла? Никакого экрана? Бог с ними. Но что из этого следует? А то, что убийства в Эльсиноре происходят, когда требуется труп. Заказчик с Большой Земли требует что-то особенное, незапланированное, и профессор Перен-Пилар идет в свой курятник, выбирает подходящего каплуна, и того умерщвляют особым способом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63