тело было замуровано не после смерти, – заговорил доктор Карпентер, до сих пор молча рассматривавший труп. – Несчастный был помещен в мемориал еще живым.
– Возможно ли это установить?
Обернув руку куском ткани, доктор опустился на колени и поднял одну из ладоней мертвеца.
– Смотрите. Ногти сломаны, костяшки пальцев вздуты – это значит, он царапался и колотил в стену, пытаясь выбраться из гробницы. Должно быть, он задохнулся, и произошло это через несколько часов, а то и дней.
От этой мысли мне сделалось дурно, тем более что вонь стояла непереносимая. Я содрогнулся от ужаса, когда представил себе, как человек скребся в стенки своего каменного гроба, кричал, пока легким еще хватало воздуха, стучал кулаками в холодный мрамор.
– Итак, тайна наконец раскрылась – спустя два с половиной века, – заметил доктор Систерсон.
– Да, – кивнул я.– Теперь нам известно, почему исчез Гамбрилл. Бедняга не сбежал. Он и сам был убит. Ясно и то, почему плита выступала из стены.
– Однако теперь мы столкнулись еще с одной загадкой, – добавил доктор Систерсон.– Его-то кто убил?
Балмер обменялся взглядом с врачом.
– А нас не посвятите? – спросил он.– О ком идет разговор?
Мы с ризничим в два голоса изложили историю Бергойна. Когда мы закончили, смотритель улыбнулся и довольно мрачно пошутил:
– Мне как преемнику Гамбрилла вполне понятно его желание убить одного из каноников.
Доктор Систерсон не смог прикрыть улыбкой свою растерянность, но доктор, засмеявшись, спросил:
– Но имелись ли у него для этого особые причины?
– Это непонятно, – ответил я.– Они ссорились из-за того, что каноник не особенно стремился сохранить шпиль. Как вам, вероятно, известно, – обратился я к Балмеру, дабы его умиротворить, – неф не использовался более ста лет после роспуска парламента, так как шпиль грозил обвалиться, и в результате...
– Понятия об этом не имею. Говоря без обиняков, доктор Куртин, меня не заботит, что и почему делали строители в прошлом. Как человек практический, я интересуюсь одним: будет ли здание стоять в будущем.
Наступило неловкое молчание.
– А кроме того, Гамбрилл опасался, что Бергойн обвинит его в хищениях, – пробормотал доктор Систерсон, надеясь разрядить обстановку.
– Насколько я понимаю, правильный термин – присвоение, – сказал я, вспомнив свой первый разговор со старым банкиром. Ризничий поднял на меня удивленный взгляд. Я начал объяснять разницу, но меня прервал молодой врач:
– Я заинтригован, джентльмены. Вы сказали, современники событий решили, что Гамбрилл убил Бергойна, загадочным образом установил на место плиту, закрепил ее в стене и затем исчез. Как же выглядит эта теория в свете того, что мы теперь узнали?
– Все стало гораздо яснее, – отозвался я.– В дело был замешан третий. И он должен был обладать соответствующей сноровкой, чтобы замуровать Гамбрилла в гробнице. Иными словами, это был каменщик.
Я подождал, давая время ризничему отозваться на мой намек.
– Томас Лимбрик! – воскликнул он.
– Кто это? – спросил доктор Карпентер.
– Молодой каменщик, работавший у Гамбрилла, – объяснил ризничий.
– Он был сыном прежнего помощника каменщика, который тоже работал с Гамбриллом, – добавил я.– Отец погиб в результате несчастного случая на башне, когда Гамбрилл лишился одного глаза. Вдова обвинила Гамбрилла в убийстве. – Тут я вспомнил, что хотел узнать у смотрителя, в каком состоянии находится шпиль и можно ли будет мне подняться по лестнице, которая, по словам Газзарда, была заперта на замок.
– И после исчезновения Гамбрилла, – добавил ризничий, – молодой Лимбрик унаследовал его предприятие.
– А также его вдову.
– Так что для убийства Гамбрилла мотивы у него имелись, – заключил ризничий.– Но зачем ему понадобилась смерть каноника?
Доктор вернулся к трупу и опустился рядом с ним на колени, прислушиваясь в то же время к нашим словам.
– Если вообще понадобилась, – произнес я.
– Простите меня, джентльмены, – вмешался смотритель.– Все это весьма увлекательно, однако, к несчастью, фонд платит мне не за то, чтобы я здесь стоял и обсуждал исторические байки. Работа не ждет.
– Прежде чем вы уйдете, мистер Бал мер, – сказал я, – один вопрос относительно шпиля. По своим соображениям мне бы очень хотелось подняться на башню и взглянуть на него. Это действительно слишком опасно?
– Прошу прощения? – Он быстро обернулся, чтобы посмотреть мне в лицо.– Я не совсем вас понял.
– Мне сказали, что башня закрыта для посетителей, поскольку находится в аварийном состоянии. Я хотел узнать, не сделаете ли вы для меня исключение?
Выпученными глазами он уставился на меня:
– Могу вас заверить, башне ничто не угрожает. Честно говоря, высказаться в ином смысле – значит подвергнуть мою профессиональную состоятельность настолько серьезному сомнению, что мне просто не хватает слов.
– Видимо, я что-то не так понял, – ввернул я.
Я видел, как пульсировала жила на его большом голом лбу.
– Вот это весьма вероятно, доктор Куртин.– Он медленно, с особым значением повторил: – Весьма вероятно. Тем не менее позвольте мне кое-что прояснить. Несмотря на безупречное состояние башни, вам ни при каких обстоятельствах не дозволяется на нее подниматься. – Он выразительно посмотрел на зияющую дыру в стене и добавил, адресуясь скорее не ко мне, а к доктору Систерсону: – Хватит с собора и уже понесенного ущерба.
Он кивнул нам и, отрывисто бросив: «Доброго дня, джентльмены», – поспешил в сторону западного портала.
– Боюсь, я его обидел, – сказал я ризничему.– Наверное, он относит на мой счет неприятность с собором. Однако во времена Бергойна шпиль и башня, несомненно, грозили обвалиться.
– Это странная история. Теперь они в отличном состоянии, и никто толком не знает почему.
– Никто не знает почему? – Я рассмеялся.– Не могли бы вы объяснить, что вы имеете в виду?
– В период реставрации фонд затеял ремонт здания, пострадавшего во время гражданских беспорядков. Как ни странно, обнаружилось, что башня и шпиль не нуждаются в починке. А приблизительно сорок лет назад при осмотре было установлено, что где-то между тысяча шестисотым и тысяча шестьсот шестидесятым годом кто-то их очень искусно и удачно укрепил. Но записей никаких не существует.
– В таком случае, почему в башню закрыт доступ?
– Там находится какая-то древняя машина, которая может быть весьма опасна для всякого, кто к ней приблизится.
Я был заинтригован. В отчете о смерти Лимбрика-старшего упоминалась некая машина; кроме того, я вспомнил надпись: «все вещи крутятся , и человек , рожденный для трудов , крутится вместе с ними» , – и мне пришла в голову одна идея.
– Что же это?
– Никто по-настоящему не знает.
– В самом деле? Даже Балмер? – спросил я с улыбкой.
– Он признался, что совершенно сбит с толку.
– Он хорошо разбирается в строительстве соборов?
– Честно говоря, не очень. Хотя, я уверен, он толковый инженер. Перед тем как его нанял капитул, он строил мосты.
– Там есть большое колесо? – Ризничий уставился на меня, как на умалишенного.– Я о машине в башне. Приделано к ней гигантское колесо?
– Как ножное колесо, какие бывают в тюрьмах? – спросил он.
Я улыбнулся:
– Именно. Но немного поменьше. Приблизительно в полтора человеческих роста.
– Вынужден признаться, что я никогда там не бывал. Боюсь высоты. Но думаю, что есть.
Я догадывался, что это была за машина, и если я был прав, несколько фрагментов головоломки вставали на место. Однако при том, как я допек смотрителя, ожидать от него разрешения не приходилось.
Тут подошел доктор Карпентер:
– Скоро придут служащие из похоронного бюро, и я им скажу, чтобы забрали тело в морг.
– Я уведомил власти, – проговорил ризничий.– Думаю, будет устроено дознание.
– Кстати, – спросил меня доктор, – вам известно, что дознание по поводу смерти мистера Стоунекса состоится сегодня днем?
– Ужасное дело, – потряс головой доктор Систерсон.– Мне очень жаль, доктор Куртин: для вас все это – в чужом пиру похмелье.
Я поблагодарил его и обернулся к доктору:
– Нет, неизвестно. Хотя майор предупреждал меня, что оно может быть назначено на сегодня.
– В ратуйте, в два, – сказал он.– Но вероятно, вы знаете, что полиция нашла в доме Перкинса тайник с банкнотами?
– Остается предположить, что в его виновности теперь нет сомнений.
– Вероятно. – Доктор обратился к ризничему, показывая связку ключей: – Что делать с этим?
– Их нашли на теле? – спросил я.
– Рядом, – ответил доктор.
– Я их отдам доктору Локарду. – Ризничий принял у доктора ключи. Я заметил, что связок было две, каждая на металлическом кольце.– Это по его, библиотекарской, части.
– Я удивлен, что не вижу его здесь, – заметил я.
– За ним, разумеется, послали сразу, как только обнаружили эту печальную находку, – пояснил ризничий, – но он оказался занят.
– Я знаю, он очень интересуется этой историей. Он будет в восторге, когда узнает, что тайна раскрыта.
– Раскрыта? Не уверен, – проговорил доктор Карпентер.– Как по-вашему, доктор Куртин, что точно случилось той ночью?
– Бергойн погиб при падении лесов, которое устроил Гамбрилл – быть может, с помощью Лимбрика. Но затем самого Гамбрилла одолел его подручный и замуровал бесчувственное тело в стену.
– Ив одиночку поднял на место плиту? – Доктор Систерсон покачал головой.
– Да, это возможно.– Я не стал излагать свою теорию, поскольку хотел сначала получить доказательства.
– Все это весьма убедительно, – проговорил доктор Карпентер.– Но, к сожалению, основано на ложной посылке.
– Что вы имеете в виду? – вознегодовал я.
– Если я правильно вас понял, вы говорили, что Гамбрилл потерял глаз?
– Да.
– Тогда тело ему не принадлежит: оба глаза на месте. Я удивленно воззрился на него:
– Не может быть!
– Если вы сомневаетесь в моем клиническом заключении, то не хотите ли составить собственное? – с улыбкой предложил доктор.
При мысли о том, чтобы подойти к телу ближе, меня пробрала дрожь. Молодой умник выставил меня идиотом – и это было обидно.
Я собирался произнести слова, о которых бы впоследствии пожалел, но тут через южную дверь вошли трое незнакомцев – служащие похоронного бюро. Наскоро простившись с собеседниками, я поспешил на улицу.
Юный Поумранс все еще стоял среди небольшой толпы на ступенях; когда я проходил мимо, он поймал меня за рукав и взмолился, чтобы я рассказал о происходящем в соборе. Я вкратце поведал о находке и быстро вернулся в библиотеку. Куитрегард предложил мне чашку только что приготовленного кофе. Я согласился, поскольку знал, что он жаждет услышать новости, а кроме того, я и сам не прочь был облегчить душу после недавних мрачных впечатлений. И вот, как ни тянуло меня обратно к манускрипту, я сел и изложил Куитрегарду все, что мне удалось узнать. Как я заметил, эта тайна чрезвычайно его увлекала.
– Возможно, – заключили, – на дознании всплывет что-нибудь новенькое, но пока я теряюсь в догадках.
Куитрегард стукнул себя по лбу:
– Кстати, о дознании. Пока вас не было, приходил констебль из конторы коронера, чтобы сообщить: дознание по поводу смерти бедного мистера Стоунекса состоится сегодня днем.
– Мне уже сказал доктор Карпентер. В ратуше. Где это?
Он объяснил.
– Вы знаете, говорят, его состояние исчисляется в сотнях тысяч?
– И оно оставлено школе певчих?
– Ничуть не бывало, сэр. Я хочу сказать, таково было, вероятно, его намерение, но завещание не найдено. У адвоката его нет – так мне сказали. И пока что поиски в доме и в банке ничего не дали.
– В случае смерти без завещания наследниками станут ближайшие родственники – если они еще живы. О них что-нибудь известно?
– У него была сестра, но они перестали видеться чуть ли не с ее детства. Лет сорок назад.
– И брат, – ввернул я.
Молодой человек широко раскрыл глаза:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58