– Я хотел сказать следующее: я считаю, Гамбрилл верил, что Бергойн собирается публично обвинить его в убийстве отца Лимбрика. Но я отнюдь не думаю, будто намерения Бергойна в самом деле были таковы.
– Как запутанно, – пробормотала миссис Локард, улыбаясь мне.
– Однако надпись на новом доме настоятеля, – начал я, – указывает, что Гамбрилл...
– Надпись! – воскликнул он.– Она не имеет никакого отношения к убийству Бергойна. Она была помещена там не ранее тысяча шестьсот шестидесятого года и говорит об убийстве Фрита.
– В самом деле? Очень трудно понять, к чему она относится.
– Она сформулирована в двусмысленных выражениях, так как в то время Бергойны оставались могущественным семейством. Ее соорудили каноники, прежде всего Чампнисс, ризничий.
– Это свидетель, показания которого слышал Пеппердайн двадцать лет спустя. Я не знал, что он был ризничий. Но разве он тот самый каноник, которого унизили Бергойн и Гамбрилл, доведя до нервной болезни? Тогда бы он не дожил до этого времени.
– Именно о нем я и говорю. Как ни странно, он пережил большинство каноников. Чампнисс был преданным сторонником Фрита и очень о нем горевал, так что надпись в действительности обвиняла в убийстве семейство Бергойнов.
– Это было правдой?
– После осады офицер, который командовал гарнизоном и в определенном смысле несет ответственность за смерть Фрита...
– Простите, что я вас перебиваю, – вмешался я, – но мне известна эта история.
– Тогда вы знаете также, что офицер этот был Уиллоуби Бергойн, племянник казначея, и поймете, почему каноники возлагали на него вину.
Я кивнул. Хотя про себя удивился. Выходило, что объяснение, которое я слышал вчера днем, было неверным: старший офицер не выполнял хладнокровно свой долг по сохранению города, а мстил за семейную обиду. Я вспомнил, как близко, согласно Пеппердайну, Чампнисс подошел к тому, чтобы обвинить офицера в убийстве Фрита. Даже после поражения круглоголовых задевать такое влиятельное семейство, как Бергойны, было делом небезопасным. Тогда не исключалось, что каноники сочинили завуалированное обвинение, придав надписи двусмысленный характер.
Пока служанка убирала суповые тарелки, ненадолго установилась тишина.
– Но если не Гамбрилла, то кого собирался Бергойн обвинить? – спросил я.
Библиотекарь загадочно улыбнулся:
– Помните, во время той бури погиб один из мальчиков певчих? – (Я кивнул.) – Это был племянник Гамбрилла.
– Совпадение? – Я вспомнил намек доктора Локарда, что мальчик был убит.– Вы возлагаете вину на Бергойна?
– Откуда мне знать, что случилось той ночью? Мне под силу только строить предположения, как, впрочем, и вам. И ваши могут оказаться удачнее моих.
Если мальчика убил Бергойн, ему требовался мотив. Причем очень существенный. Что могло таковым послужить? Внезапно я догадался, на что намекает Локард.
Я бросил взгляд на миссис Локард, которая что-то обсуждала со служанкой.
– Думаю, я понял, кого Бергойн собирался обличить. Локард кивнул. В тот же миг его жена обернулась к нам и произнесла:
– Прошу прощения, доктор Куртин. Вы говорили, бедный каноник был убит каменщиком. Но в таком случае кто убил самого каменщика?
– Очень хороший вопрос.
– Лимбрик, – заявил доктор Локард.– Помощник каменщика.– Заметив на моем лице скептическое выражение, он добавил: – Без подручного как сумел бы Гамбрилл водрузить на место плиту, заживо замуровав Бергойна?
Я поткал плечами:
– Но разве это посильная задача даже и для двоих?
– Вполне – с помощью ворота, который был приготовлен на лесах. Там имелся свинцовый противовес, так что они могли медленно спустить плиту до нужного места.
– Двоим это тоже было бы трудновато, – пробормотал я.
– У вас имеется лучшее объяснение, доктор Куртин? – Доктор Локард улыбнулся краешком губ.
– Все, что мне доступно, это выдвинуть гипотезу. Мне кажется, я могу вообразить себе, что случилось той ночью...
– Не следует выходить за пределы достоверных фактов, – прервал меня библиотекарь.– Согласно имеющимся свидетельствам, это произошло так: когда Бергойн взял ключи и ночью отправился в собор, Гамбрилл и Лимбрик последовали за ним. Они напали на него и, когда он потерял сознание, решили, вероятно, что он мертв. Они подняли его на леса, затолкали в выемку и закрыли мемориальной плитой.
– Задача, которая едва по плечу пяти-шести человекам, – дополнил я. Его гипотеза казалась куда более фантастической, чем моя собственная.
Доктор Локард кивком обозначил, что слышал мое замечание, но, проигнорировав его, продолжал:
– Затем Лимбрик убил Гамбрилла, обрушив на него леса.
– Зачем они сняли с Бергойна верхнее платье и зачем Гамб-рилл надел его на себя?
– Это второстепенные детали.
– По-настоящему убедительная версия должна разрешать все загадки.
Встав, чтобы разрезать принесенный служанкой ростбиф, хозяин произнес:
– Надежда нереальная и, я бы сказал, странная в устах историка.
Эта реплика меня обидела, но я подумал, что лучшей местью было бы найти доказательство его неправоты. Резонерство доктора Локарда исключало элемент неведомого, а чтобы его учесть, требовалось воображение.
Я заставил себя улыбнуться:
– У нас совершенно разные подходы. С моей точки зрения, на достоверность может претендовать только та гипотеза, которая объясняет все, даже странности. Создать приблизительную версию, учитывающую лишь основные элементы загадки, в любом случае нетрудно. Но если она закрывает глаза на противоречащие ей факты, ее нельзя признать удовлетворительной .
– Какая же гипотеза удовлетворила бы вашим требованиям, доктор Куртин?
– Кое в чем, быть может, причудливая, но объясняющая все странности. А чтобы такую создать, зачастую требуется немалое воображение.
Доктор Локард неприязненно поджал губы:
– Историку это не подобает.
– Однако противоположный подход ничуть не лучше, ибо чреват разрушением. Если в деле имеются противоречия или нелепости, их объясняют ошибками или обманом. Но в большинстве случаев кажущиеся несоответствия являются следствием неких обстоятельств или мотивов, не упомянутых в исторических записях. Я хочу только сказать, что долг историка – искать недостающий фрагмент головоломки.
– Не могу с вами согласиться. Историк обязан придерживаться известных фактов, а не иллюзий, созданных собственным воображением. Из дела, которое мы обсуждаем, известно, что у Лимбрика была причина ненавидеть Гамбрилла и что он впоследствии женился на его вдове. Этого достаточно, чтобы принять простое и очевидное объяснение: вдвоем они убили Бергойна, а затем Лимбрик прикончил своего нанимателя. Отвергать его было бы нелогично – более того, в корне неправильно.
Я обернулся к миссис Локард:
– Я оказался в меньшинстве со своим подходом. Практически то же самое сказал сегодня и коронер, когда предостерегал присяжных от моей теории.
Служанка протянула мне тарелку с ростбифом; хозяин уже успел отрезать себе кусок.
– Согласен, в том объяснении убийства, которое коронер предложил жюри, имеется ряд мелких странностей...– начал доктор Локард.
Не удержавшись, я прервал его:
– Время смерти? Варварски изуродованное лицо жертвы? И это мелочи?
Библиотекарь продолжил, словно бы не слыша меня:
– Однако истинное существо дела очень простое. Перкинса толкнули на убийство. Ему заплатили, чтобы он убил старого джентльмена и завладел завещанием.
– А вы с этим не согласны, доктор Куртин? – спросила миссис Локард.
– Я убежден: молодой человек невиновен.
– Честно говоря, ваша позиция меня удивляет, – произнес ее супруг.– Как бы то ни было, я надеюсь, что ко времени суда будет прослежена связь между Перкинсом и сестрой покойного.
– Выходит, завещание так и не обнаружилось? – спросила жена.– И она наследница?
– Перкинс, несомненно, получил деньги за убийство. Доказательства всплывут не сегодня-завтра.
– Нет, – ответил я на вопрос миссис Локард.– Завещание не было найдено.– Я удивился, что она еще не слышала об этом от своего мужа.
– Ине найдется, – продолжил доктор Локард.– Перкинс забрал его, когда обыскивал дом. Это обязательно должно выясниться. И потому, Куртин, когда на суде вас вызовут свидетелем, вам бы не следовало напускать туману, утверждая, что перед вашим приходом дом уже был обыскан. Это только собьет присяжных с толку.
– Несущественная странность?
Он кольнул меня пристальным взглядом:
– Именно. И постарайтесь избегать других материй, которые могут замутить воду; таких, например, как стертая надпись на грифельной доске, которая невесть откуда взялась на дознании, хотя полиции вы о ней не сказали ни слова.
– Это вдруг всплыло у меня в памяти, буквально в тот же миг.
Доктор Локард очень осторожно произнес:
– Вы очень многое вспомнили – надеюсь, сумеете вспомнить и еще больше.
– Вполне возможно. Память – странная штука.
Мы только что приступили к еде, но тут он отложил в сторону нож и вилку.
– Потребуется совсем пустяк. Торрольд уверяет меня, что завещание мистера Стоунекса вполне может быть утверждено – достаточно будет вашего письменного показания под присягой. Он восстановил его по черновику.
– Торрольд? Душеприказчик Стоунекса?
– Он также представляет интересы настоятеля и капитула.– Я был удивлен. Те и другие обязанности представлялись мне несочетаемыми или я был нелепо щепетилен? – Сестра, разумеется, оспорит такой ход, но, по словам Торрольда, шансы на победу есть. Особенно если Перкинса осудят.
– И что я должен вспомнить?
– Всего лишь несколько слов мистера Стоунекса: он, мол, нашел завещание в футляре часов и намерен отдать его куда-нибудь на сохранение – может быть, своему юристу или в банк.
– Фиклинг это оспорит. Он обвинит меня во лжи. Доктор Локард отодвинул свою тарелку.
– Позвольте мне быть совершенно откровенным. В этом деле есть аспекты – они касаются Фиклинга, Слэттери, по меньшей мере одного из моих коллег-каноников и других лиц, – вам, как человеку со стороны, без сомнения, неизвестные. Если восстановленное Торрольдом завещание будет принято и утверждено, эти побочные обстоятельства не придется делать достоянием публики, поскольку сестре покойного – или другому нанимателю Перкинса, кто бы он ни был, – станет все равно, осудят обвиняемого или оправдают. Наследством распорядятся в соответствии с последней волей мистера Стоунекса, невзирая на то, кто является наследником по закону. С другой стороны, если восстановленное завещание будет отвергнуто, во время суда над Перкинсом неминуемо будут обнародованы некие факты. Я от души надеюсь, что этого не произойдет, ибо для многих это явится настоящей катастрофой, но если придется заплатить эту цену – ладно, пусть так.
Наступило молчание. Я перевел взгляд с хозяина на его супругу: она слегка зарделась и смотрела в сторону. Следующую реплику я сформулировал очень осторожно:
– Мне бы не хотелось давать такие показания, поскольку речь идет о подсудимом, которого могут приговорить к смертной казни.
Доктор Локард произнес низким напряженным голосом:
– Если вы, дав нужное свидетельство, допустите, чтобы завещание было исполнено, на суде можете говорить что угодно. Тогда никого не будет заботить, признают Перкинса виновным или нет.
– А если я откажусь, тогда процесс получится весьма скандальным?
– Неизбежно. Обнаружатся некоторые обстоятельства, дискредитирующие Фиклинга, и вам это будет весьма неприятно.
Я не ответил. Мне пришло в голову, что, отправив настоятелю пакет с фотографическими пластинками, украденный у Шелдрика, я дал ему в руки оружие, которое при определенных обстоятельствах может быть с успехом использовано для осуждения Перкинса. Я пожалел о своей наивной импульсивности.
Доктор Локард продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Как запутанно, – пробормотала миссис Локард, улыбаясь мне.
– Однако надпись на новом доме настоятеля, – начал я, – указывает, что Гамбрилл...
– Надпись! – воскликнул он.– Она не имеет никакого отношения к убийству Бергойна. Она была помещена там не ранее тысяча шестьсот шестидесятого года и говорит об убийстве Фрита.
– В самом деле? Очень трудно понять, к чему она относится.
– Она сформулирована в двусмысленных выражениях, так как в то время Бергойны оставались могущественным семейством. Ее соорудили каноники, прежде всего Чампнисс, ризничий.
– Это свидетель, показания которого слышал Пеппердайн двадцать лет спустя. Я не знал, что он был ризничий. Но разве он тот самый каноник, которого унизили Бергойн и Гамбрилл, доведя до нервной болезни? Тогда бы он не дожил до этого времени.
– Именно о нем я и говорю. Как ни странно, он пережил большинство каноников. Чампнисс был преданным сторонником Фрита и очень о нем горевал, так что надпись в действительности обвиняла в убийстве семейство Бергойнов.
– Это было правдой?
– После осады офицер, который командовал гарнизоном и в определенном смысле несет ответственность за смерть Фрита...
– Простите, что я вас перебиваю, – вмешался я, – но мне известна эта история.
– Тогда вы знаете также, что офицер этот был Уиллоуби Бергойн, племянник казначея, и поймете, почему каноники возлагали на него вину.
Я кивнул. Хотя про себя удивился. Выходило, что объяснение, которое я слышал вчера днем, было неверным: старший офицер не выполнял хладнокровно свой долг по сохранению города, а мстил за семейную обиду. Я вспомнил, как близко, согласно Пеппердайну, Чампнисс подошел к тому, чтобы обвинить офицера в убийстве Фрита. Даже после поражения круглоголовых задевать такое влиятельное семейство, как Бергойны, было делом небезопасным. Тогда не исключалось, что каноники сочинили завуалированное обвинение, придав надписи двусмысленный характер.
Пока служанка убирала суповые тарелки, ненадолго установилась тишина.
– Но если не Гамбрилла, то кого собирался Бергойн обвинить? – спросил я.
Библиотекарь загадочно улыбнулся:
– Помните, во время той бури погиб один из мальчиков певчих? – (Я кивнул.) – Это был племянник Гамбрилла.
– Совпадение? – Я вспомнил намек доктора Локарда, что мальчик был убит.– Вы возлагаете вину на Бергойна?
– Откуда мне знать, что случилось той ночью? Мне под силу только строить предположения, как, впрочем, и вам. И ваши могут оказаться удачнее моих.
Если мальчика убил Бергойн, ему требовался мотив. Причем очень существенный. Что могло таковым послужить? Внезапно я догадался, на что намекает Локард.
Я бросил взгляд на миссис Локард, которая что-то обсуждала со служанкой.
– Думаю, я понял, кого Бергойн собирался обличить. Локард кивнул. В тот же миг его жена обернулась к нам и произнесла:
– Прошу прощения, доктор Куртин. Вы говорили, бедный каноник был убит каменщиком. Но в таком случае кто убил самого каменщика?
– Очень хороший вопрос.
– Лимбрик, – заявил доктор Локард.– Помощник каменщика.– Заметив на моем лице скептическое выражение, он добавил: – Без подручного как сумел бы Гамбрилл водрузить на место плиту, заживо замуровав Бергойна?
Я поткал плечами:
– Но разве это посильная задача даже и для двоих?
– Вполне – с помощью ворота, который был приготовлен на лесах. Там имелся свинцовый противовес, так что они могли медленно спустить плиту до нужного места.
– Двоим это тоже было бы трудновато, – пробормотал я.
– У вас имеется лучшее объяснение, доктор Куртин? – Доктор Локард улыбнулся краешком губ.
– Все, что мне доступно, это выдвинуть гипотезу. Мне кажется, я могу вообразить себе, что случилось той ночью...
– Не следует выходить за пределы достоверных фактов, – прервал меня библиотекарь.– Согласно имеющимся свидетельствам, это произошло так: когда Бергойн взял ключи и ночью отправился в собор, Гамбрилл и Лимбрик последовали за ним. Они напали на него и, когда он потерял сознание, решили, вероятно, что он мертв. Они подняли его на леса, затолкали в выемку и закрыли мемориальной плитой.
– Задача, которая едва по плечу пяти-шести человекам, – дополнил я. Его гипотеза казалась куда более фантастической, чем моя собственная.
Доктор Локард кивком обозначил, что слышал мое замечание, но, проигнорировав его, продолжал:
– Затем Лимбрик убил Гамбрилла, обрушив на него леса.
– Зачем они сняли с Бергойна верхнее платье и зачем Гамб-рилл надел его на себя?
– Это второстепенные детали.
– По-настоящему убедительная версия должна разрешать все загадки.
Встав, чтобы разрезать принесенный служанкой ростбиф, хозяин произнес:
– Надежда нереальная и, я бы сказал, странная в устах историка.
Эта реплика меня обидела, но я подумал, что лучшей местью было бы найти доказательство его неправоты. Резонерство доктора Локарда исключало элемент неведомого, а чтобы его учесть, требовалось воображение.
Я заставил себя улыбнуться:
– У нас совершенно разные подходы. С моей точки зрения, на достоверность может претендовать только та гипотеза, которая объясняет все, даже странности. Создать приблизительную версию, учитывающую лишь основные элементы загадки, в любом случае нетрудно. Но если она закрывает глаза на противоречащие ей факты, ее нельзя признать удовлетворительной .
– Какая же гипотеза удовлетворила бы вашим требованиям, доктор Куртин?
– Кое в чем, быть может, причудливая, но объясняющая все странности. А чтобы такую создать, зачастую требуется немалое воображение.
Доктор Локард неприязненно поджал губы:
– Историку это не подобает.
– Однако противоположный подход ничуть не лучше, ибо чреват разрушением. Если в деле имеются противоречия или нелепости, их объясняют ошибками или обманом. Но в большинстве случаев кажущиеся несоответствия являются следствием неких обстоятельств или мотивов, не упомянутых в исторических записях. Я хочу только сказать, что долг историка – искать недостающий фрагмент головоломки.
– Не могу с вами согласиться. Историк обязан придерживаться известных фактов, а не иллюзий, созданных собственным воображением. Из дела, которое мы обсуждаем, известно, что у Лимбрика была причина ненавидеть Гамбрилла и что он впоследствии женился на его вдове. Этого достаточно, чтобы принять простое и очевидное объяснение: вдвоем они убили Бергойна, а затем Лимбрик прикончил своего нанимателя. Отвергать его было бы нелогично – более того, в корне неправильно.
Я обернулся к миссис Локард:
– Я оказался в меньшинстве со своим подходом. Практически то же самое сказал сегодня и коронер, когда предостерегал присяжных от моей теории.
Служанка протянула мне тарелку с ростбифом; хозяин уже успел отрезать себе кусок.
– Согласен, в том объяснении убийства, которое коронер предложил жюри, имеется ряд мелких странностей...– начал доктор Локард.
Не удержавшись, я прервал его:
– Время смерти? Варварски изуродованное лицо жертвы? И это мелочи?
Библиотекарь продолжил, словно бы не слыша меня:
– Однако истинное существо дела очень простое. Перкинса толкнули на убийство. Ему заплатили, чтобы он убил старого джентльмена и завладел завещанием.
– А вы с этим не согласны, доктор Куртин? – спросила миссис Локард.
– Я убежден: молодой человек невиновен.
– Честно говоря, ваша позиция меня удивляет, – произнес ее супруг.– Как бы то ни было, я надеюсь, что ко времени суда будет прослежена связь между Перкинсом и сестрой покойного.
– Выходит, завещание так и не обнаружилось? – спросила жена.– И она наследница?
– Перкинс, несомненно, получил деньги за убийство. Доказательства всплывут не сегодня-завтра.
– Нет, – ответил я на вопрос миссис Локард.– Завещание не было найдено.– Я удивился, что она еще не слышала об этом от своего мужа.
– Ине найдется, – продолжил доктор Локард.– Перкинс забрал его, когда обыскивал дом. Это обязательно должно выясниться. И потому, Куртин, когда на суде вас вызовут свидетелем, вам бы не следовало напускать туману, утверждая, что перед вашим приходом дом уже был обыскан. Это только собьет присяжных с толку.
– Несущественная странность?
Он кольнул меня пристальным взглядом:
– Именно. И постарайтесь избегать других материй, которые могут замутить воду; таких, например, как стертая надпись на грифельной доске, которая невесть откуда взялась на дознании, хотя полиции вы о ней не сказали ни слова.
– Это вдруг всплыло у меня в памяти, буквально в тот же миг.
Доктор Локард очень осторожно произнес:
– Вы очень многое вспомнили – надеюсь, сумеете вспомнить и еще больше.
– Вполне возможно. Память – странная штука.
Мы только что приступили к еде, но тут он отложил в сторону нож и вилку.
– Потребуется совсем пустяк. Торрольд уверяет меня, что завещание мистера Стоунекса вполне может быть утверждено – достаточно будет вашего письменного показания под присягой. Он восстановил его по черновику.
– Торрольд? Душеприказчик Стоунекса?
– Он также представляет интересы настоятеля и капитула.– Я был удивлен. Те и другие обязанности представлялись мне несочетаемыми или я был нелепо щепетилен? – Сестра, разумеется, оспорит такой ход, но, по словам Торрольда, шансы на победу есть. Особенно если Перкинса осудят.
– И что я должен вспомнить?
– Всего лишь несколько слов мистера Стоунекса: он, мол, нашел завещание в футляре часов и намерен отдать его куда-нибудь на сохранение – может быть, своему юристу или в банк.
– Фиклинг это оспорит. Он обвинит меня во лжи. Доктор Локард отодвинул свою тарелку.
– Позвольте мне быть совершенно откровенным. В этом деле есть аспекты – они касаются Фиклинга, Слэттери, по меньшей мере одного из моих коллег-каноников и других лиц, – вам, как человеку со стороны, без сомнения, неизвестные. Если восстановленное Торрольдом завещание будет принято и утверждено, эти побочные обстоятельства не придется делать достоянием публики, поскольку сестре покойного – или другому нанимателю Перкинса, кто бы он ни был, – станет все равно, осудят обвиняемого или оправдают. Наследством распорядятся в соответствии с последней волей мистера Стоунекса, невзирая на то, кто является наследником по закону. С другой стороны, если восстановленное завещание будет отвергнуто, во время суда над Перкинсом неминуемо будут обнародованы некие факты. Я от души надеюсь, что этого не произойдет, ибо для многих это явится настоящей катастрофой, но если придется заплатить эту цену – ладно, пусть так.
Наступило молчание. Я перевел взгляд с хозяина на его супругу: она слегка зарделась и смотрела в сторону. Следующую реплику я сформулировал очень осторожно:
– Мне бы не хотелось давать такие показания, поскольку речь идет о подсудимом, которого могут приговорить к смертной казни.
Доктор Локард произнес низким напряженным голосом:
– Если вы, дав нужное свидетельство, допустите, чтобы завещание было исполнено, на суде можете говорить что угодно. Тогда никого не будет заботить, признают Перкинса виновным или нет.
– А если я откажусь, тогда процесс получится весьма скандальным?
– Неизбежно. Обнаружатся некоторые обстоятельства, дискредитирующие Фиклинга, и вам это будет весьма неприятно.
Я не ответил. Мне пришло в голову, что, отправив настоятелю пакет с фотографическими пластинками, украденный у Шелдрика, я дал ему в руки оружие, которое при определенных обстоятельствах может быть с успехом использовано для осуждения Перкинса. Я пожалел о своей наивной импульсивности.
Доктор Локард продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58