Чуть позднее половины пятого я следовал, ярдах в пятидесяти позади директора, мимо задворков нового дома настоятеля. С доктором Куртином и Остином Фиклингом мы разминулись, вероятно, совсем ненамного.
Я поравнялся как раз с задней дверью, когда Эпплтон внезапно обернулся, и, чтобы не быть замеченным, мне пришлось прижаться к воротам. Я испугался, что он направится в обратную сторону и наткнется на меня, но он просто заслышал сзади шаги. Это была старая женщина. Эпплтон обратился к ней, как свидетельствовал потом на дознании, с вопросом, не видела ли она меня. Она ответила, что видела, кажется, у парадной двери. Тогда я не слышал, разумеется, их разговора, но Эпплтон, к моему облегчению, двинулся через переулок и обнаружил на улице – как он опять же утверждал перед жюри – не меня, а стучавшего в дверь Перкинса. (Думаю, женщина затем его туда и послала, чтобы ему попался на глаза Перкинс.)
Чего не заметил Эпплтон – но заметил, следуя за ним в нескольких ярдах, я, – это что женщина вышла из задней двери нового дома настоятеля.
Мисс Нейпир заподозрила, что старая женщина имеет прямое отношение к тайне, и собрала почти все необходимые для разгадки данные, но все же неправильно расположила фрагменты головоломки, а иные и вовсе не обнаружила. Например, она не поняла, почему лицо жертвы было так зверски изуродовано. Самое главное, она оставила без внимания слова доктора о том, что смерть жертвы наступила раньше, чем можно было заключить из всех прочих показаний. Кроме того, время прихода убийцы, предположенное мисс Нейпир, слишком позднее: он не успел бы за десять минут изуродовать лицо жертвы (ухитрившись не испачкаться при этом в крови), перевернуть весь дом в поисках завещания, а затем покинуть его в двадцать минут шестого, когда мы с Эпплтоном видели вышедшую оттуда женщину.
Поняв, что женщина явилась из нового дома настоятеля, я заинтересовался, ибо знал, какую уединенную и упорядоченную жизнь ведет старый джентльмен, и сам убедился в том, что всего лишь час назад в доме было совершенно тихо. Поэтому я оставил директора и последовал за женщиной. Пройдя несколько ярдов, она исчезла в дверях клуатра. Я приблизился к дверному проему и под прикрытием сгущавшихся сумерек заглянул внутрь: женщина перегнулась через каменную стенку, ограждавшую Колодезь святого Вулфлака, и что-то туда кинула. Затем она поспешно удалилась через дверь собора. Я бросился туда, где она только что стояла. Отверстие колодца было окружено (как и сейчас) большой каменной чашей конической формы; кинутый женщиной предмет попал на ее край и скользил к центру, где должен был свалиться на глубину в сотни футов. Я перелез через стенку и, не без риска, потянулся за ускользающей вещицей. Это оказались два больших старинных ключа на железном кольце.
Когда я узнал от библиотекаря, что рукопись доктора Куртина останется запечатанной до тех пор, пока не будет достоверно известно о смерти второго лица из его списка, я глубоко задумался, не зная, как поступить дальше. И тут мне пришло в голову, что страстная любовь к музыке не должна была угаснуть. Я договорился с одним своим приятелем, довольно известным композитором, и от его имени разослал письма музыкальным издателям, а также торговцам нотами. Вот самый существенный раздел этого письма:
Около восьми лет назад мне встретился некий джентльмен , большой знаток и любитель органа и музыки , написанной для этого инструмента. Услышав мое имя , он был так любезен , что заверил меня в своем знакомстве с моими сочинениями и высокой их оценке , хотя , как вам , вероятно , известно , в то время я писал исключительно для фортепиано; когда же я упомянул , что собираюсь написать пьесу для органа , он горячо поддержал мое намерение и попросил прислать ему копию готовых нот. На работу ушли годы , но теперь я близок к завершению своей «Фантазии ля мажор для органа».
К несчастью , я задевал куда-то бумажку с именем и адресом джентльмена , который , насколько мне помнится , проживал в Риме или Неаполе. Я беру на себя смелость обратиться к вашей фирме , так как указанный джентльмен упоминал , что , пребывая на континенте , получал от вас по почте ноты.
Как это ни нелепо , я не могу даже припомнить его точную фамилию. В памяти всплывает что-то вроде Батлер Ормонд или Ормонд де Бург. Что до имени , то он звал себя не то Мартин , не то Валентайн.
Упомянутые фамилии принадлежат, разумеется, тем семьям, к которым желал бы себя причислить любовник «миссис Стоунекс». Моя маленькая хитрость сработала, и я получил от одного из издателей ответное письмо:
Вероятно , вы имеете в виду мистера Ормонда Мартина , джентльмена , который долгие годы регулярно приобретал у нас ноты , для органа. К сожалению , должны вам сообщить , что три года назад он скончался; мы узнали об этом после того , как получили обратно из Флоренции от его адвоката и душеприказчика – с понятной ввиду нынешних условий задержкой – последний пакет с заказанными им нотами.
Итак, когда мисс Нейпир собирала материалы для своей книги, он был жив, но когда я посетил его мать, уже два года покоился в могиле. Поскольку время и место смерти выяснились, получение документального свидетельства от британского консула во Флоренции свелось к простой формальности. От него я узнал, между прочим, что последние тридцать пять лет своей довольно скандальной жизни «мистер Ормонд Мартин» провел в Италии богатым бездельником.
Достав ключи из чаши колодца, я вернулся в классную комнату, спрятал их в свою коробку и стал ждать, когда меня вызовут на расправу. Последняя, однако, задержалась, так как в тот день новость об убийстве мистера Стоунекса отвлекла директора от моего проступка, а на следующий день ему нужно было идти на дознание. Как лее я надеялся, что, увлеченный бурными событиями, он не вспомнит о моих прегрешениях. Остаток четверга и пятницу я мучительно раздумывал, не поделиться ли с кем-нибудь тем, что мне было известно, однако в таком случае пришлось бы рассказать, как я подружился с мистером Стоунексом, как был зван в его дом на чаепитие и, главное, как побывал там снова без приглашения, – и я побоялся. Насколько важны ключи, я, разумеется, не имел ни малейшего понятия.
После завтрака в субботу директор вызвал меня к себе в кабинет. Несмотря ни на что, он не забыл обо мне. Уверен, если бы он спросил, зачем я в четверг вместо дневной репетиции пошел в новый дом настоятеля, то с перепугу и от расстройства я выложил бы ему все, что знал. Но мотивы прогула его не интересовали; он подошел к наказанию просто и по-деловому, сопровождая удары шумными, благоухающими бренди выдохами. В тот же день из случайно подслушанного разговора взволнованных слуг я узнал о смерти Перкинса.
Через несколько месяцев, когда я отправился в Кембридж и выложил перед ректором и членами совета Колчестерского колледжа документы из Флоренции с необходимыми доказательствами, обнаружилось, что присутствующие буквально заворожены этим делом (иные даже располагали полной, я бы сказал, научной подборкой сведений), и я как молчавший до сих пор свидетель вызвал у них живой интерес. После весьма торжественного вскрытия печатей рассказ профессора Куртина был зачитан библиотекарем. Чтение заняло почти весь день, с перерывом на ленч. Затем ректор попросил меня на несколько минут удалиться, чтобы в соответствии с условиями, поставленными профессором Куртином, члены совета обменялись мнениями. Когда я вернулся, ректор спросил, не возьмусь ли я опубликовать этот рассказ, а также написать к нему предисловие. Я немедленно согласился.
Беря на себя эту задачу, я намеревался по мере сил дать объяснение событиям, затронутым в рассказе, дабы подготовить своего рода научное издание с комментарием. К примеру, я заинтересовался книгой волшебных сказок, которую профессор Куртин нашел в среду ночью в доме Фиклинга и читал, ожидая его возвращения. Книга принадлежала библиотеке Куртенэ, где я и обнаружил ее спустя сорок пять лет. (Судите сами, почему эта история произвела на доктора Куртина такое впечатление.)
Ночью в пятницу, как говорится в рассказе, доктор Куртин догадался о том, как старый друг – бывший друг, сказал бы я – воспользовался им в своих целях. Тот заманил доктора Куртина в Турчестер и хитростью заставил поддержать своим непогрешимым авторитетом не истину, но ложь. В первый вечер Фиклинг рассказывает ему историю о привидении, дабы он отправился читать надпись, встретил старого джентльмена – а вернее, того, кто сыграл его роль, – и принял приглашение на чай. Встреча, разумеется, была подстроена. Человек, выдавший себя за старого джентльмена, расположился у задних ворот, не сомневаясь, что мистер Стоунекс в это время будет занят обедом. Заговорщики рассчитывали внушить доктору Куртину, что поил его чаем сам мистер Стоунекс, – хотя ко времени прихода гостей настоящий мистер Стоунекс уже должен был умереть.
Мисс Нейпир подошла близко к разгадке, когда предположила, что убийца покинул дом, переодевшись женщиной – той самой, которую видел Эпплтон, – однако же это была настоящая женщина. Это ее голос слышал доктор Куртин, когда ранним утром того же дня наблюдал за Фиклингом в окно дома на Орчард-стрит. Однако в новом доме настоятеля она побывала не одна, потому что напасть на мистера Стоунекса в парадной двери, задушить его и протащить тело через общую комнату было бы непосильно и женщине во цвете лет, не говоря уж о даме в возрасте, пусть даже здоровой и сильной (и вовсе не переносившей удар).
Мисс Нейпир была почти права в своей догадке, что убийца, а вернее, убийцы, проникли в дом, постучавшись в парадную дверь за несколько минут до официанта, которого ожидал мистер Стоунекс, но на самом деле это произошло в четыре, а не в половине шестого. Через десять минут, когда пришел я, старый джентльмен уже был мертв.
Наверное, он узнал тех, кто напал на него. Одна была ему известна, но он не виделся с нею уже почти сорок лет. Со вторым, скорее всего, он тесно общался однажды, восемь лет назад, когда тот явился потребовать свою законную, как ему представлялось, долю наследства. (После этого случая мистер Стоунекс начал усиленно заботиться о своей безопасности.)
Убийцами, должно быть, руководило чувство праведной мести, они были убеждены в законности своего жестокого деяния. Объясняться было уже поздно, однако нужно отметить, что по иронии судьбы обвинения против мистера Сто-унекса не имели под собой никакой почвы. Мисс Нейпир не одну неделю копалась в архивах банка Турчестера и Графства (который был приобретен банком Сомерсета и Туршира и сделался его частью) и обнаружила, что слухи, исходившие от деда Куитрегарда, соответствовали действительности. Когда мистер Стоунекс в двадцатидвухлетнем возрасте унаследовал от отца банк, ему открылась страшная истина: предприятие было мошенническим. При обороте семьдесят пять тысяч фунтов оно было обременено гигантскими долгами, а резервов не имело и находилось поэтому на грани краха. Годами грабя банк, его отец залез в карманы сотен людей, которые хранили там свои сбережения, закладывали недвижимость или принимали векселя. Крах банка мог погубить самих этих людей и всех, кто от них зависел. Помимо того, глубоко обижаясь на дурное обращение со стороны отца, сын все же питал к нему странную привязанность и не хотел, чтобы его нечестность была обнаружена и память подверглась поруганию. Поэтому он поставил перед собой задачу восстановить активы банка, а для начала виртуозно состряпал акт, в котором долги уравновешивались полученными суммами, так что о его затруднительном положении не догадался даже старший клерк. Все сводилось к доверию: пока казалось, что дела идут хорошо, векселя банка продолжали циркулировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Я поравнялся как раз с задней дверью, когда Эпплтон внезапно обернулся, и, чтобы не быть замеченным, мне пришлось прижаться к воротам. Я испугался, что он направится в обратную сторону и наткнется на меня, но он просто заслышал сзади шаги. Это была старая женщина. Эпплтон обратился к ней, как свидетельствовал потом на дознании, с вопросом, не видела ли она меня. Она ответила, что видела, кажется, у парадной двери. Тогда я не слышал, разумеется, их разговора, но Эпплтон, к моему облегчению, двинулся через переулок и обнаружил на улице – как он опять же утверждал перед жюри – не меня, а стучавшего в дверь Перкинса. (Думаю, женщина затем его туда и послала, чтобы ему попался на глаза Перкинс.)
Чего не заметил Эпплтон – но заметил, следуя за ним в нескольких ярдах, я, – это что женщина вышла из задней двери нового дома настоятеля.
Мисс Нейпир заподозрила, что старая женщина имеет прямое отношение к тайне, и собрала почти все необходимые для разгадки данные, но все же неправильно расположила фрагменты головоломки, а иные и вовсе не обнаружила. Например, она не поняла, почему лицо жертвы было так зверски изуродовано. Самое главное, она оставила без внимания слова доктора о том, что смерть жертвы наступила раньше, чем можно было заключить из всех прочих показаний. Кроме того, время прихода убийцы, предположенное мисс Нейпир, слишком позднее: он не успел бы за десять минут изуродовать лицо жертвы (ухитрившись не испачкаться при этом в крови), перевернуть весь дом в поисках завещания, а затем покинуть его в двадцать минут шестого, когда мы с Эпплтоном видели вышедшую оттуда женщину.
Поняв, что женщина явилась из нового дома настоятеля, я заинтересовался, ибо знал, какую уединенную и упорядоченную жизнь ведет старый джентльмен, и сам убедился в том, что всего лишь час назад в доме было совершенно тихо. Поэтому я оставил директора и последовал за женщиной. Пройдя несколько ярдов, она исчезла в дверях клуатра. Я приблизился к дверному проему и под прикрытием сгущавшихся сумерек заглянул внутрь: женщина перегнулась через каменную стенку, ограждавшую Колодезь святого Вулфлака, и что-то туда кинула. Затем она поспешно удалилась через дверь собора. Я бросился туда, где она только что стояла. Отверстие колодца было окружено (как и сейчас) большой каменной чашей конической формы; кинутый женщиной предмет попал на ее край и скользил к центру, где должен был свалиться на глубину в сотни футов. Я перелез через стенку и, не без риска, потянулся за ускользающей вещицей. Это оказались два больших старинных ключа на железном кольце.
Когда я узнал от библиотекаря, что рукопись доктора Куртина останется запечатанной до тех пор, пока не будет достоверно известно о смерти второго лица из его списка, я глубоко задумался, не зная, как поступить дальше. И тут мне пришло в голову, что страстная любовь к музыке не должна была угаснуть. Я договорился с одним своим приятелем, довольно известным композитором, и от его имени разослал письма музыкальным издателям, а также торговцам нотами. Вот самый существенный раздел этого письма:
Около восьми лет назад мне встретился некий джентльмен , большой знаток и любитель органа и музыки , написанной для этого инструмента. Услышав мое имя , он был так любезен , что заверил меня в своем знакомстве с моими сочинениями и высокой их оценке , хотя , как вам , вероятно , известно , в то время я писал исключительно для фортепиано; когда же я упомянул , что собираюсь написать пьесу для органа , он горячо поддержал мое намерение и попросил прислать ему копию готовых нот. На работу ушли годы , но теперь я близок к завершению своей «Фантазии ля мажор для органа».
К несчастью , я задевал куда-то бумажку с именем и адресом джентльмена , который , насколько мне помнится , проживал в Риме или Неаполе. Я беру на себя смелость обратиться к вашей фирме , так как указанный джентльмен упоминал , что , пребывая на континенте , получал от вас по почте ноты.
Как это ни нелепо , я не могу даже припомнить его точную фамилию. В памяти всплывает что-то вроде Батлер Ормонд или Ормонд де Бург. Что до имени , то он звал себя не то Мартин , не то Валентайн.
Упомянутые фамилии принадлежат, разумеется, тем семьям, к которым желал бы себя причислить любовник «миссис Стоунекс». Моя маленькая хитрость сработала, и я получил от одного из издателей ответное письмо:
Вероятно , вы имеете в виду мистера Ормонда Мартина , джентльмена , который долгие годы регулярно приобретал у нас ноты , для органа. К сожалению , должны вам сообщить , что три года назад он скончался; мы узнали об этом после того , как получили обратно из Флоренции от его адвоката и душеприказчика – с понятной ввиду нынешних условий задержкой – последний пакет с заказанными им нотами.
Итак, когда мисс Нейпир собирала материалы для своей книги, он был жив, но когда я посетил его мать, уже два года покоился в могиле. Поскольку время и место смерти выяснились, получение документального свидетельства от британского консула во Флоренции свелось к простой формальности. От него я узнал, между прочим, что последние тридцать пять лет своей довольно скандальной жизни «мистер Ормонд Мартин» провел в Италии богатым бездельником.
Достав ключи из чаши колодца, я вернулся в классную комнату, спрятал их в свою коробку и стал ждать, когда меня вызовут на расправу. Последняя, однако, задержалась, так как в тот день новость об убийстве мистера Стоунекса отвлекла директора от моего проступка, а на следующий день ему нужно было идти на дознание. Как лее я надеялся, что, увлеченный бурными событиями, он не вспомнит о моих прегрешениях. Остаток четверга и пятницу я мучительно раздумывал, не поделиться ли с кем-нибудь тем, что мне было известно, однако в таком случае пришлось бы рассказать, как я подружился с мистером Стоунексом, как был зван в его дом на чаепитие и, главное, как побывал там снова без приглашения, – и я побоялся. Насколько важны ключи, я, разумеется, не имел ни малейшего понятия.
После завтрака в субботу директор вызвал меня к себе в кабинет. Несмотря ни на что, он не забыл обо мне. Уверен, если бы он спросил, зачем я в четверг вместо дневной репетиции пошел в новый дом настоятеля, то с перепугу и от расстройства я выложил бы ему все, что знал. Но мотивы прогула его не интересовали; он подошел к наказанию просто и по-деловому, сопровождая удары шумными, благоухающими бренди выдохами. В тот же день из случайно подслушанного разговора взволнованных слуг я узнал о смерти Перкинса.
Через несколько месяцев, когда я отправился в Кембридж и выложил перед ректором и членами совета Колчестерского колледжа документы из Флоренции с необходимыми доказательствами, обнаружилось, что присутствующие буквально заворожены этим делом (иные даже располагали полной, я бы сказал, научной подборкой сведений), и я как молчавший до сих пор свидетель вызвал у них живой интерес. После весьма торжественного вскрытия печатей рассказ профессора Куртина был зачитан библиотекарем. Чтение заняло почти весь день, с перерывом на ленч. Затем ректор попросил меня на несколько минут удалиться, чтобы в соответствии с условиями, поставленными профессором Куртином, члены совета обменялись мнениями. Когда я вернулся, ректор спросил, не возьмусь ли я опубликовать этот рассказ, а также написать к нему предисловие. Я немедленно согласился.
Беря на себя эту задачу, я намеревался по мере сил дать объяснение событиям, затронутым в рассказе, дабы подготовить своего рода научное издание с комментарием. К примеру, я заинтересовался книгой волшебных сказок, которую профессор Куртин нашел в среду ночью в доме Фиклинга и читал, ожидая его возвращения. Книга принадлежала библиотеке Куртенэ, где я и обнаружил ее спустя сорок пять лет. (Судите сами, почему эта история произвела на доктора Куртина такое впечатление.)
Ночью в пятницу, как говорится в рассказе, доктор Куртин догадался о том, как старый друг – бывший друг, сказал бы я – воспользовался им в своих целях. Тот заманил доктора Куртина в Турчестер и хитростью заставил поддержать своим непогрешимым авторитетом не истину, но ложь. В первый вечер Фиклинг рассказывает ему историю о привидении, дабы он отправился читать надпись, встретил старого джентльмена – а вернее, того, кто сыграл его роль, – и принял приглашение на чай. Встреча, разумеется, была подстроена. Человек, выдавший себя за старого джентльмена, расположился у задних ворот, не сомневаясь, что мистер Стоунекс в это время будет занят обедом. Заговорщики рассчитывали внушить доктору Куртину, что поил его чаем сам мистер Стоунекс, – хотя ко времени прихода гостей настоящий мистер Стоунекс уже должен был умереть.
Мисс Нейпир подошла близко к разгадке, когда предположила, что убийца покинул дом, переодевшись женщиной – той самой, которую видел Эпплтон, – однако же это была настоящая женщина. Это ее голос слышал доктор Куртин, когда ранним утром того же дня наблюдал за Фиклингом в окно дома на Орчард-стрит. Однако в новом доме настоятеля она побывала не одна, потому что напасть на мистера Стоунекса в парадной двери, задушить его и протащить тело через общую комнату было бы непосильно и женщине во цвете лет, не говоря уж о даме в возрасте, пусть даже здоровой и сильной (и вовсе не переносившей удар).
Мисс Нейпир была почти права в своей догадке, что убийца, а вернее, убийцы, проникли в дом, постучавшись в парадную дверь за несколько минут до официанта, которого ожидал мистер Стоунекс, но на самом деле это произошло в четыре, а не в половине шестого. Через десять минут, когда пришел я, старый джентльмен уже был мертв.
Наверное, он узнал тех, кто напал на него. Одна была ему известна, но он не виделся с нею уже почти сорок лет. Со вторым, скорее всего, он тесно общался однажды, восемь лет назад, когда тот явился потребовать свою законную, как ему представлялось, долю наследства. (После этого случая мистер Стоунекс начал усиленно заботиться о своей безопасности.)
Убийцами, должно быть, руководило чувство праведной мести, они были убеждены в законности своего жестокого деяния. Объясняться было уже поздно, однако нужно отметить, что по иронии судьбы обвинения против мистера Сто-унекса не имели под собой никакой почвы. Мисс Нейпир не одну неделю копалась в архивах банка Турчестера и Графства (который был приобретен банком Сомерсета и Туршира и сделался его частью) и обнаружила, что слухи, исходившие от деда Куитрегарда, соответствовали действительности. Когда мистер Стоунекс в двадцатидвухлетнем возрасте унаследовал от отца банк, ему открылась страшная истина: предприятие было мошенническим. При обороте семьдесят пять тысяч фунтов оно было обременено гигантскими долгами, а резервов не имело и находилось поэтому на грани краха. Годами грабя банк, его отец залез в карманы сотен людей, которые хранили там свои сбережения, закладывали недвижимость или принимали векселя. Крах банка мог погубить самих этих людей и всех, кто от них зависел. Помимо того, глубоко обижаясь на дурное обращение со стороны отца, сын все же питал к нему странную привязанность и не хотел, чтобы его нечестность была обнаружена и память подверглась поруганию. Поэтому он поставил перед собой задачу восстановить активы банка, а для начала виртуозно состряпал акт, в котором долги уравновешивались полученными суммами, так что о его затруднительном положении не догадался даже старший клерк. Все сводилось к доверию: пока казалось, что дела идут хорошо, векселя банка продолжали циркулировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58