Вы что-нибудь узнали? Например, о посреднике — друге Цинтии, с которым Притчард говорил на большой вечеринке?
— Да, мы выяснили, как его зовут. Джордж Бентон. Джефф узнал это каким-то образом, хотя не без труда: пришлось опрашивать всех, показывать фотографии, сделанные на этой вечеринке.
Том заинтересовался.
— Ты уверен, что это тот самый человек? Он живет в Лондоне?
— Абсолютно уверен. — Эд скрестил ноги и слегка нахмурился. — Мы нашли трех подходящих Бентонов в телефонной книге. Там было много Бентонов с именем на «Дж.» — мы обзвонили всех и спросили, знают ли они Цинтию...
Тому пришлось согласиться.
— Меня беспокоит только вот что — насколько далеко Цинтия зашла. И поддерживает ли она сейчас отношения с Притчардом? Цинтия ненавидит меня. — Том, произнося это, передернул плечами. — Ей бы доставило удовольствие нанести мне удар. Но если она решится разоблачить те подделки, раскрыть дату, когда Бернард Тафтс начал их писать, — здесь Том понизил голос почти до шепота, — она тем самым предаст свою любовь к Бернарду. Я ставлю на то, что она не зайдет так далеко. Но это игра. — Том откинулся в кресле, но не расслабился. — Остается только надеяться и молиться. Я не видел Цинтию несколько лет. Ее отношение к Бернарду за это время могло измениться — слегка. Может быть, теперь она больше заинтересована в том, чтобы отомстить мне. — Том остановился и посмотрел на Эда, сидевшего с задумчивым видом.
— Почему ты считаешь, что она захочет отомстить только тебе? Ты же знаешь, Том, это затронет нас всех. Мы с Джеффом публиковали статьи с фотографиями Дерватта и его картин — старых картин, — добавил он с улыбкой, — хотя и знали, что он умер.
Том пристально посмотрел на старого друга.
— Потому что Цинтия знает — это я подал Бернарду идею подделывать картины. Ваши статьи вышли немного позже. Бернард все рассказал Цинтии, и они расстались.
— Да, действительно, я помню.
Эд, Джефф и Бернард, особенно Бернард, были дружны с художником Дерваттом. Дерватт в период депрессии уехал в Грецию и там, на каком-то острове, покончил с собой, утопился. Друзья в Лондоне были по вполне понятным причинам шокированы, поражены: на самом деле Дерватт практически «исчез» в Греции, потому что его тело так и не нашли. Дерватту было около сорока, К нему только что пришло признание как к первоклассному художнику, и, вероятно, лучшие работы были у него впереди. Том пришел к художнику Бернарду Тафтсу с идеей сделать несколько подделок под Дерватта.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Эд.
— Я подумал про исповедь. Наверняка священник сказал бы: не могли бы вы написать все в подробностях?
Эд засмеялся, запрокинув голову.
— Нет, он сказал бы, что ты все это придумал!
— Нет, — продолжал Том со смехом, — священник сказал бы...
В соседней комнате зазвонил телефон.
— Извини, Том, я жду этого звонка, — сказал Эд и вышел.
Пока Эд разговаривал, Том оглядел библиотеку в комнате, где ему придется спать. Множество книг в твердом и мягком переплете заполняли стеллажи от пола до потолка, протянувшиеся вдоль стены. Том Шарп, Мюриэль Спарк соседствовали почти бок о бок. С тех пор как Том приезжал сюда в последний раз, Эд приобрел кое-какую хорошую мебель. Откуда он родом? Из Хоува?
Интересно, что сейчас делает Элоиза? Сейчас почти четыре. Чем скорее она покинет Танжер и поедет в Касабланку, тем спокойнее будет Тому.
— Все в порядке, — сказал Эд, возвращаясь. Он на ходу натягивал красный свитер на футболку. — Я отменил не очень важные дела и теперь до конца дня свободен.
— Давай пойдем в Бакмастер. — Том встал. — Галерея открыта до полшестого? Или до шести?
— Кажется, до шести. Мне нужно будет сдать статью, и можно ни о чем не беспокоиться. Если тебе надо повесить вещи, Том, шкаф в соседней комнате.
— Я повесил запасные брюки здесь на стуле... пока. Пойдем.
Эд дошел до двери и обернулся. Он надел плащ.
— Ты говорил по телефону, что хочешь сказать две вещи. Это касается Цинтии?
— Ах да. — Том застегнул непромокаемое пальто. — Второе — не так важно. А первое — это то, что Цинтия, конечно, знает, что труп, который я сжег, был телом Бернарда, а не Дерватта. Мне не нужно тебе объяснять. Так что это еще одно оскорбление памяти Бернарда — я снова запятнал его имя, сказав полиции, что это не он, а кто-то другой.
Эд несколько минут обдумывал сказанное, держась за дверную ручку. Затем он отпустил ее и с беспокойством посмотрел на Тома.
— Но ты знаешь, Том, все это время она ничего нам не говорила. Ни мне, ни Джеффу. Она нас игнорирует, и это нас вполне устраивает.
— У нее никогда не было такой возможности, которую сейчас ей предоставляет Дэвид Притчард, — парировал Том. — Этот надоедливый сумасшедший садист. Цинтия может просто использовать его, разве ты не понимаешь? Она именно это и делает.
* * *
Они взяли такси до Олд-Бонд-стрит и вышли у сдержанно освещенной, обрамленной медью и темным деревом витрины Бакмастерской галереи. Том заметил, что на двери по-прежнему поблескивала полированная латунная ручка. В витрине две пальмы в горшках стояли по обе стороны старой картины и закрывали собой большую часть расположенного за ними помещения.
Служащий лет тридцати, которого звали Ник Холл, разговаривал с пожилым человеком. У Ника, довольно крепкого на вид парня, были прямые черные волосы, и он имел привычку скрещивать руки на груди.
Он обсуждал с посетителем посредственную современную живопись, развешанную по стенам. Выставка представляла не одного художника, а выборку из работ троих или четверых. Том и Эд стояли в стороне, пока Ник не закончил разговор с пожилым джентльменом. Ник дал ему визитную карточку, и тот удалился. Похоже, в галерее на данный момент никого больше не было.
— Мистер Банбери, добрый день, — подходя, сказал Ник. Он улыбнулся, обнажив в улыбке мелкие зубы. Ник, по крайней мере, производил впечатление честного малого. И он хорошо знал Эда, что видно было по их крепкому рукопожатию.
— Добрый день, Ник. Разреши познакомить тебя с моим другом. Том Рипли — Ник Холл.
— Очень приятно познакомиться, сэр, — сказал Ник, снова улыбаясь. Он не протянул руки, но слегка поклонился.
— Мистер Рипли в Лондоне всего на пару дней и хотел заглянуть сюда, познакомиться с тобой и, возможно, присмотреть одну-две интересные картины.
Эд вел себя непринужденно, и Том старался под него подстроиться. Ник, очевидно, не слышал прежде имени Тома. Это хорошо. Лучше (намного безопаснее), чем было в прошлый раз, когда парень по имени Леонард, как вспомнилось Тому, занимал должность Ника и был в курсе того, что Том прикинулся Дерваттом и от его имени созвал пресс-конференцию в подсобном помещении галереи.
Том и Эд прошли в следующий зал (в галерее было всего два выставочных зала) и осмотрели висящие на стенах ландшафты, похожие по стилю на Коро. В этом же зале несколько полотен, прислоненных к стене, стояло на полу. Том знал, что в подсобке за слегка испачканной белой дверью хранятся и другие полотна. В той комнате в свое время и проходили две пресс-конференции, на которых Том играл роль Дерватта.
Пользуясь тем, что Ник вышел в первый зал, Том попросил Эда спросить у него, не интересовался ли кто-нибудь в последнее время работами Дерватта.
— А потом я хотел бы заглянуть в книгу посетителей и посмотреть, кто в ней расписывался. — Том подумал, что Дэвид Притчард мог бы расписаться в этой книге. — Во всяком случае, хозяева Бакмастерской галереи — я имею в виду вас с Джеффом — знают, что мне нравится Дерватт, не так ли?
Эд выполнил его просьбу.
— Сейчас у нас шесть картин Дерватта, сэр, — сказал Ник и выпрямился. Он был в удобном сером костюме, как на рекламном проспекте. — Теперь я припоминаю ваше имя, сэр. Они здесь.
Ник показал картины, поставив их на стулья и прислонив к спинкам. Все они были написаны Бернардом Тафтсом. Две из них Том помнил, а четыре — нет. «Кот днем» больше всего понравился Тому, теплая, в красно-коричневых тонах, почти абстрактная композиция, на которой спящего рыже-белого кота не сразу и заметишь. А еще «Станция», прелестный холст в голубых, коричневых и рыжих пятнах, с белым обшарпанным зданием на заднем плане, вероятно железнодорожной станцией. Следующая — «Сестры в ссоре», типичный Дерватт, хотя на самом деле Бернард Тафтс, как понял Том, взглянув на дату: две женщины с открытыми в крике ртами уставились друг на друга. Рваные контуры Дерватта создавали ощущение действия, звука голосов, а красные штрихи — любимый прием Дерватта, скопированный Бернардом Тафтсом, — изображали, возможно, царапины от ногтей и текущую из них кровь.
— Сколько вы просите за эту?
— За «Сестер»? Полагаю, около трехсот тысяч, сэр. Я могу проверить. Потом, если вы пожелаете приобрести, я должен уведомить еще некоторых людей. Эта картина хорошо известна. — Ник снова улыбнулся.
Том не хотел бы иметь эту картину дома, он спросил о цене просто из любопытства.
— А за «Кота»?
— Немного больше. Она тоже известна. И за эту цену ее купят.
Том переглянулся с Эдом.
— Надо же, Ник, вы помните цены на сегодняшний день! — сказал Эд добродушно. — Очень хорошо.
— Да, сэр, спасибо, сэр.
— У вас большой спрос на Дерватта? — спросил Том.
— Хм... не так уж много, потому что цена очень велика. Это предмет нашей гордости, я полагаю.
— Или главная драгоценность в ожерелье, — добавил Эд. — Люди из «Тейт», из «Сотби» приходят, чтобы посмотреть, поднялась ли на них цена, Том, так что мы можем снова их здесь перепродать. Нам нужен аукционный штат.
Бакмастерская галерея имеет свой собственный аукционный метод уведомления возможных покупателей, предположил Том. Ему было приятно, что Эд Банбери свободно говорит в присутствии Ника Холла, будто бы Том и Эд — старые друзья, клиент и агент по продаже предметов искусства. Агент по продаже предметов искусства — звучит странно, но тем не менее Эд и Джефф делают выбор, какую живопись выставить на продажу и для каких художников, молодых или старых, устроить выставку. Их решение часто основывается на рыночной конъюнктуре, на веяниях моды, Том это знал. Эд и Джефф выбирают все же достаточно удачно, и это позволяет им платить довольно высокую плату за аренду помещения на Олд-Бонд-стрит, а также получать прибыль.
— Я полагаю, — обратился Том к Нику, — на чердаках и в мансардах больше не обнаружено новых картин Дерватта?
— На чердаках! Нет... не думаю, сэр! Даже эскизов не обнаружено за последние годы.
Том задумчиво кивнул.
— Мне нравится «Кот». Но вот могу ли я позволить себе его купить — надо подумать.
— У вас есть... — Ник задумался, стараясь вспомнить.
— Две, — сказал Том. — «Человек на стуле» — моя любимая — и «Красные стулья».
— Да, сэр. Я уверен, это есть в записях. — По лицу Ника нельзя было определить, знает ли он, что «Человек на стуле» — подделка, а вторая картина — подлинник.
— Пожалуй, нам нужно идти, — сказал Том Эду, словно у них была назначена встреча. Затем он обратился к Нику. — У вас есть книга для посетителей?
— Да, сэр. На столе, здесь. — Ник направился к столу, стоявшему в первом зале, и открыл большую книгу на странице с последней записью. — Вот ручка.
Том наклонился над книгой, держа наготове ручку. Небрежные подписи, Шоукросс или что-то в этом роде, Форстер, Хантер, некоторые с адресами, большинство без. Том взглянул на предыдущую страницу и убедился, что Притчард не оставил здесь своей росписи, во всяком случае за последние несколько лет. Том расписался, но адреса не оставил; просто написал «Том П. Рипли» и дату.
Вскоре они уже стояли на тротуаре под моросящим дождем.
— Я рад, что Штерман не выставлен, — сказал Том, посмеиваясь.
— Правильно. Неужели ты не помнишь — ведь ты так вопил и стонал, выражая свое недовольство из Франции.
— Разве я был не прав?
Теперь они оба искали глазами такси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45