В данных обстоятельствах, говорил себе Том, самое главное для него — чтобы тело Мёрчисона, разлагающееся и завернутое в брезент, оставалось под водой, чтобы никто не обнаружил, что труп еще существует.
Только что может под водой произойти с трупом за четыре, пять лет, даже за три года? Брезент сгниет, камни, скорее всего, выпадут через большие прорехи, тело всплывет на поверхность, и остатки трупа могут быть обнаружены. Но ведь труп поднимается вверх только тогда, когда разбухает? Тому пришли на ум такие слова, как вымачивание, разложение, распадение на куски. А что потом? Рыбы съедят? Или течение будет отрывать куски плоти, пока ничего не останется на костях? Период разложения должен уже давно миновать. Как можно узнать, что это именно Мёрчисон?
На следующий день после завтрака Том сообщил мадам Аннет, что собирается в Фонтенбло или, возможно, в Немур за садовыми ножницами. Может, ей нужно что-нибудь купить?
Ей ничего не нужно, ответила она и поблагодарила, правда с таким задумчивым видом, словно о чем-то думала перед его уходом.
Не услышав ничего от мадам Аннет, Том вышел из дома, когда не было еще десяти, и решил поехать сначала в Немур. Поскольку времени в его распоряжении было достаточно, он решил, что снова поедет по незнакомой дороге — посмотрит еще указатели. У бензоколонки Том остановился и наполнил бак. На этот раз он взял коричневый «рено».
Том выбрал дорогу, ведущую на север, предполагая проехать пару километров, затем свернуть налево, к Немуру. По обе стороны дороги, насколько было видно из открытого окна машины, протянулись поля, через желтое жнивье медленно двигался трактор. Все автомобили, мимо которых он проезжал, были либо фермерские — с большим задними шинами, — либо обыкновенные легковые. Вот еще один канал с хорошо видным отсюда черным выгнутым мостом и буколическими купами деревьев с другой стороны. Дорога, по которой Том ехал, шла по мосту. Он вел машину медленно, потому что за ним никто не ехал и он никого не задерживал.
При въезде на черный железный мост Том, взглянув направо, вдруг заметил двух человек на гребной лодке с одним сиденьем, в которой виднелось что-то похожее на очень широкие грабли. Стоявший в лодке человек держал в руке веревку. Том перевел взгляд на дорогу, потом снова на человека, который не обратил на него никакого внимания.
Второй — черноволосый, в светлой цветастой рубашке, — без сомнения, Дэвид Притчард, а стоявший, в бежевых брюках и такой же рубашке, высокий и светловолосый, был Тому не знаком. Они возились с металлической решеткой шириной около метра и с примерно шестью маленькими крюками, которую Том, присмотревшись внимательней, принял за драгу или «кошку».
Ну-ну. Занятые разговором, они не смотрели вверх на его автомобиль — Притчард вполне мог его запомнить. С другой стороны, узнав этот автомобиль, Дэвид Притчард только потешит свое самолюбие. Как же, Том Рипли настолько обеспокоен, что ездит по округе, стараясь узнать, чем занимается Притчард, что он ищет!
Том заметил, что лодка с подвесным мотором. А может, у них две таких штуки с крюками?
То, что им пришлось бы прижаться к стенке канала, если мимо пройдет баржа, и будет вообще некуда деться, если две баржи захотят разминуться в этом месте, не слишком успокоило Тома. Притчард и его компаньон выглядели так, будто занимались важным делом и были полностью им поглощены. Вероятно, Притчард очень хорошо платит своему помощнику. Интересно, он ночует в доме у Притчардов? И кто он, местный или из Парижа? Что Притчард сказал ему, как объяснил цель поисков? Аньес Грэ должна бы знать что-нибудь об этом светловолосом незнакомце.
Каковы шансы у Притчарда найти Мерчисона? Притчард сейчас примерно в двенадцати километрах от своей добычи.
Ворона пролетела внизу с противным и наглым криком: «Кра, кра, кра», звучавшим как издевательский смех. Над кем эта птица смеется, над ним или Притчардом? Конечно, над Притчардом! Том сильнее сжал руль и улыбнулся. Притчард, этот сумасшедший ублюдок, получит то, что он заслужил.
17
Вот уже несколько дней Том не получал никаких известий от Элоизы и мог только предполагать, что она все еще в Касабланке. Вероятно, отослала пару открыток в Вильперс, которые придут через несколько дней после ее возвращения. Такое раньше бывало.
Чувствуя беспокойство, Том позвонил Клегам и, стараясь казаться спокойным и веселым, поговорил с ними о Танжере и дальнейших поездках Элоизы. Они были англичанами, он — отошедший от дел юрист, очень приличный и располагающий к себе человек. Они, конечно, ничего не знали о связи Тома с Бакмастерской галереей. Имя Мёрчисона, скорее всего, улетучилось у них из головы, даже если они когда-либо его слышали.
Настроение Тома улучшилось, и он сделал наброски интерьера комнаты для своей следующей картины, той комнаты, что примыкала к холлу. Он хотел написать композицию в пурпурных и почти черных тонах, оживленную одним бледным пятном. Возможно, это будет ваза, пустая или с единственным красным цветком, который можно добавить позже, если ему покажется, что так будет лучше.
Мадам Аннет считала, что он немного «melancholique» из-за того, что мадам Элоиза не пишет.
— Это верно, — сказал Том, улыбаясь. — Но знаете, почта там работает так отвратительно...
Однажды вечером, в девять тридцать, он отправился в bar-tabac, чтобы сменить обстановку. В это время там были совсем другие посетители, не похожие на тех, что приходили в пять тридцать, после работы. Несколько человек играли в карты. Когда-то Том думал, что они в большинстве своем холостяки, но вскоре убедился, что это не так. Многие женатые мужчины просто любили проводить вечера в местной таверне, вместо того, например, чтобы смотреть дома телевизор, — который фактически они могли посмотреть у Мари и Жоржа.
— А те, кто не знает таких очевидных вещей, вообще должны заткнуться! — Мари, разносившая пиво, крикнула это кому-то или, возможно, всем, кто находился в баре. Она улыбнулась Тому и приветливо кивнула.
Том отыскал свободное место у стойки. Приходя сюда, он предпочитал стоять.
— Мсье Рипли, — обратился к нему Жорж, опиравшийся толстыми руками о край алюминиевой раковины по другую сторону бара.
— М-м... кружку бочкового пива, — сказал Том, и Жорж вышел, чтобы выполнить его заказ.
— Он неряха, вот что! — сказал человек справа от Тома. Приятель говорившего ответил ему соленой шуткой, засмеялся и хлопнул его по плечу.
Том сдвинулся влево, подальше от загулявших приятелей. Он слышал обрывки их разговора: о северо-африканцах, о каком-то строительном проекте, о подрядчике, который собирается строить дома.
— ...Притчард? — Короткий смех. — Рыбачит!
Том навострил уши, не поворачивая головы. Эти слова долетели от стола, стоявшего у него за спиной слева, и он, бросив туда взгляд, увидел троих человек, сидевших в рабочей одежде; всем им было около сорока. Один тасовал колоду карт.
— Рыбачит в...
— Почему он не ловит с берега? — спросил другой. — Какую-то лодку привез. — Сухой треск колоды и движение рук, раздающих карты. — Да он утонет в этой лодчонке!
— Э, ты разве не знаешь, чем он занимается? — произнес другой голос. Какой-то молодой человек подошел к ним со стаканом в руке. — Он не рыбачит, он чистит дно. У него две драги с крючьями!
— А, да, я видел, — сказал один из игроков без всякого интереса, готовясь начать игру. Карты были уже сданы.
— Он ловит этими драгами плотву?
— Нет, старые рваные ботинки, консервные банки, ломаные велосипеды! Ха-ха!
— Велосипеды! — воскликнул молодой человек, который все еще стоял. — Мсье, вы не смейтесь! Он уже вытащил один велосипед! Я сам видел! — Он захохотал. — Ржавый и погнутый.
— А зачем?
— Антиквариат! Разве поймешь вкусы этих американцев? — заметил другой.
Снова смех. Кто-то закашлялся.
— Это верно, у него есть помощник, — заговорил человек за столом, повышая голос. В это время игровой автомат с мотоциклистом выдал кому-то джекпот, и возгласы от двери заглушили продолжавшийся разговор.
— ... другой американец. Я слышал, они говорили по-английски.
— Они не ловят рыбу, это чушь.
— Американцы... если у них есть деньги для такой ерунды...
Том отпил пива, затем не спеша закурил сигарету.
— Он действительно что-то ловит. Я видел его у Море!
Стоя спиной к столу, Том продолжал слушать, даже когда по-приятельски обменялся несколькими словами с Мари. Но игроки больше ничего не сказали о Притчарде — они погрузились в свой собственный закрытый мирок. Том знал два слова, которые прозвучали в разговоре, — gardons, разновидность плотвы, и chevesnes, тоже съедобная рыба из семейства карповых. Нет, Притчард не ловит этих серебристых рыбок, старые велосипеды он также не ловит.
— А мадам Элоиза? Encore en vacances? — спросила Мари. Ее темные волосы растрепались, и глаза сверкали, как всегда, неистово, хотя она всего лишь машинально протирала деревянную столешницу бара влажной тряпкой.
— А?Да, — ответил Том, доставая деньги, чтобы расплатиться. — Очарование Марокко, знаете ли.
— Марокко! Ах как чудесно! Я видела фотографии!
Мари произносила те же фразы, что и несколько дней назад, вспомнилось Тому, но она была занятой женщиной, вынужденной оказывать гостеприимство сотне, а то и более, посетителей каждое утро, день и вечер. Перед уходом Том купил пачку «Мальборо», как будто благодаря этим сигаретам Элоиза быстрее к нему вернется.
Дома Том выбрал тюбики с теми красками, которые он хотел использовать в завтрашней работе, и установил на мольберт подрамник с натянутым холстом. Он думал о композиции, темной, интенсивной, с фокусом на еще более темное пространство на заднем плане, которое должно оставаться неопределенным, что-то вроде маленькой комнаты без света. Он уже сделал несколько набросков. Завтра он начнет с карандашных штрихов на загрунтованном белом холсте. Но на сегодня хватит. Он немного устал и боится неудачи, пачкотни, боится, что у него не получится так, как хотелось бы.
Телефон молчал до одиннадцати вечера. В Лондоне сейчас десять, его друзья, вероятно, подумали, что, если Том не позвонил, значит, у него все в порядке. А Цинтия? Вполне возможно, что она сегодня вечером читает книгу, спокойная и уверенная в том, что это Том убил Мёрчисона, — она, вероятнее всего, также знает о сомнительных обстоятельствах ухода из жизни Дикки Гринлифа. Цинтия наверняка убеждена, что рок так или иначе отметит своей печатью существование Тома, возможно, даже уничтожит его.
Выбирая книгу для чтения на ночь, Том остановил свой выбор на биографии Оскара Уайльда, написанной Ричардом Эллманом. Он получал удовольствие от каждого абзаца. В жизни Оскара было что-то похожее на искупление, его явно преследовал рок: человек доброжелательный, талантливый, придающий большое значение удовольствиям подвергается нападкам мстительного простонародья, получавшего садистское удовлетворение от его унижения. История его жизни напомнила Тому историю Христа, удивительно доброжелательного, мечтавшего о том, чтобы люди стали более сознательными, больше радовались жизни. Оба они не были поняты современниками, оба пострадали от зла, глубоко укоренившегося в тех, кто желал их смерти и насмехался над ними. Неудивительно, думал Том, что люди различного склада характера и возраста читают об Оскаре, возможно даже не осознавая до конца, что их в нем так привлекает.
Когда эти мысли промелькнули в его голове, он перевернул страницу и прочитал о первой поэтической книге Реннела Родда, экземпляр которой тот дружески преподнес Оскару. Родд собственноручно написал в книге стихотворение на итальянском — позже было установлено, кому оно принадлежало, — которое перевел так:
К месту твоего мученичества соберется
Толпа, жадная и жестокая, для которой ты
Расточал дар своего красноречия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45