Вы думаете, что могли бы ее спасти?
– Конечно. Я просил управляющего оставить ее в покое. Но он был непреклонен.
– Мы все в ловушке, мистер Роулинз. Не можешь заплатить за квартиру, остается только умереть.
– Это не так, – сказал я.
Глаза Ширли вспыхнули, и она улыбнулась мне.
– Нет, мистер Роулинз, в этом все зло.
Она заявила это так твердо и убедительно, что мне не имело смысла продолжать. Пока она говорила, я не отрывая глаз смотрел на ее нежные белые руки. Я мог даже различить тончайшие голубые вены, пульсирующие под белой кожей.
– Спускайтесь вниз, когда будете готовы, – сказала она. – Вас ждет завтрак.
И словно по мановению ее волшебной палочки, я внезапно почуял аромат кофе и бекона.
* * *
Она сидела за столиком кленового дерева в алькове с окном, глядящим в зеленый задний дворик. Прямо перед окном росло мандариновое дерево, сплошь усыпанное белыми цветами. Над ними жужжали дюжины пчел.
– Садитесь, пожалуйста.
Ширли приподнялась и коснулась моей руки чуть выше локтя. Это был дружеский жест, и меня кольнуло чувство вины.
– Спасибо, – сказал я.
– Кофе? – спросила Ширли, отводя глаза.
– С восторгом, – ответил я, стараясь вложить в эти слова всю страсть, на которую был способен, несмотря на похмелье.
Девушка налила мне кофе. У нее были длинные, красивые руки, а кожа белая, как песчаные пляжи в Мексике. В те дни светлокожие женщины меня просто завораживали. На Юге вы могли поплатиться жизнью, стоило лишь взглянуть на белую женщину. Но все, что так дорого стоит, таит в себе невероятное очарование.
– Перед началом войны отец отправил меня из Польши в коробке.
– Ваш отец – очень умный человек.
– Он предчувствовал приход нацистов.
Ширли выглядела сейчас совсем как девочка. Мне нестерпимо хотелось ее поцеловать, но я держал себя в руках.
– Вот почему мой отец работает с вами, мистер Роулинз. Ему понятны ваши чувства: беды, которые он испытал в Польше, сродни тем, что вы испытываете здесь. – В глазах у Ширли задрожали слезы.
Я вдруг вспомнил, зачем здесь оказался, и поджаренный хлебец застрял у меня в горле.
– Ваш отец – хороший человек, – сказал я совершенно искренне. – Он хочет, чтобы нам стало хотя бы немного лучше.
– Но он должен подумать и о себе хоть чуть-чуть, – выпалила она. – А не заниматься делами, которые отдаляют его от семьи. Он стареет, понимаете, и нельзя требовать от него слишком многого.
– Да, пожалуй, он слишком много времени уделяет благотворительной деятельности.
– И ведь никто о нем не заботится. Что будет, если в его дом нагрянут казаки? Разве кто-нибудь встанет на его защиту?
При виде ее слез я и сам готов был расплакаться. С прошлой ночи ничто не изменилось. Я по-прежнему олицетворял предательство и зло.
Ширли встала и вышла, вернее, выбежала в кухню.
* * *
– Может быть, вы хотите еще чего-нибудь, мистер Роулинз? – спросила Ширли, когда вернулась. Глаза у нее были красными от слез.
– Нет, спасибо, – ответил я. – Который час?
– Почти двенадцать.
– Черт побери. Я должен поехать к вашему отцу, а не то он начнет беспокоиться.
Ширли улыбнулась:
– Я вас отвезу.
У нее была милая, доверчивая улыбка, заставившая меня содрогнуться. Ведь мое спасение можно было оплатить ценой жизни ее отца.
* * *
– Вы все молчите, – заметила Ширли, ведя машину.
– Я задумался.
– О чем?
– О вашем преимуществе передо мной.
– Что вы говорите?
Я наклонился к ней и прошептал:
– Вы имели возможность высказать свое мнение о моей груди, а другая сторона до сих пор этой возможности не получила.
Она сделала вид, что дорога занимает ее прежде всего, и на лице ее появился милый румянец.
– Прошу прощения, – сказал я. – Мне всегда нравилось флиртовать с хорошенькими девушками.
– Это несколько выходит за рамки флирта.
– Все зависит от того, где вы родились. У нас это обычный комплимент обожателя.
Чистейшая ложь, но откуда ей было знать.
– Я не привыкла слышать от мужчин подобные вещи.
– Я уже попросил прощения.
Ширли высадила меня у церкви. Я пожал ей руку, задержав ее в своей дольше, чем следовало. Но она улыбнулась и все еще продолжала улыбаться, когда отъехала.
Я смотрел вслед маленькому «студебеккеру». И тут заметил напротив церкви темный «бьюик», в котором сидела знакомая мне парочка в темных костюмах, будто торговцы в обеденный перерыв.
Глава 22
В будни церковь Первого африканского баптиста казалась пустой. Иисус висел над входом, но когда прихожане не толпились на ступеньках, выглядел скорее как орнамент. Я всегда останавливался, чтобы взглянуть на него. Мне была понятна идея муки и смерти от рук других людей – большинство цветных это понимали. Как ни ужасна смерть Поинсеттии, она была далеко не первой из всех повешенных, которых я видел.
Я видел, как людей линчевали, сжигали, расстреливали и забрасывали камнями. Видел, как Джессапа Ховарда повесили только за то, что он взглянул на белую женщину. Видел двух братьев, которых линчевали. Их повесили на одной веревке. И вся их вина заключалась в том, что они пожаловались на то, что их обсчитывают в соседней лавке. Когда их вешали, братья разодрали в судорогах свои рубашки и исцарапали друг друга.
Не отсюда ли глубокие чувства, которые черные испытывают к Иисусу, не от понимания ли его тяжкой участи? Он был невиновен, и его распяли на кресте. Он поднял голову, чтобы сказать правду, и его убили.
Смотря на него, я подсознательно услышал какой-то странный звук. То ли треск зажженной спички, то ли вздох дерева во время бури.
Хаим был в подвале. Склонившись над ящиком с одеждой, он держал перед собой старое платье в блестках.
– Выглядит неплохо, – сказал я.
– Правда, Изи? Может быть, миссис Кантелла сможет найти себе нового мужа? – И он заговорщически улыбнулся.
– Вряд ли он будет лучше тех девяти, которых она уже имела.
Мы посмеялись. Потом я включился в работу. Мы перекладывали одежду из одного ящика в другой, английскими булавками прикрепляли к ней восьмиугольные ярлычки. Простая одежда шла у нас за доллар. За что-нибудь получше мы назначали доллар и семьдесят пять центов. Все брюки оценивались в семьдесят пять центов, а шляпы и носовые платки – в четверть доллара.
Некоторое время спустя Хаим сказал мне:
– Ширли – хорошая девочка.
Я кивнул:
– Я тоже так думаю. Какой великодушной должна быть женщина, чтобы приютить пьяного бродягу, совсем ей незнакомого.
– Время от времени человек нуждается в выпивке.
– Да уж, я-то с этим абсолютно согласен.
– Вы хороший человек, Изи. Я рад, что вы побывали в доме моей дочери.
Мы несколько минут молча передвигали ящики.
Я только было серьезно задумался о том, как бы избавиться от тюрьмы, не навлекая на Хаима неприятностей, и тут вдруг кто-то дико завопил. Крик доносился издалека и был полон ужаса.
Мы с Хаимом переглянулись, и я поспешил к лестнице. Я почти добрался до второго этажа, когда увидел мчащуюся мне навстречу Винону Фитцпатрик. Ее руки были широко расставлены, и я не смог от нее увернуться. Она рыдала и громко вопила, на одной ноге у нее не было туфли.
– Винона! – закричал я. – Винона!
– Кровь и смерть, – простонала она и упала в мои объятия.
Винона весила по меньшей мере фунтов двести. Я изо всех сил старался удержаться на ногах, и в конце концов мы остановились на первом этаже.
– Они мертвы, – едва выговорила она.
– Кто?
– Смерть, кровь, – бормотала она.
Хаим позаботится о ней, решил я, и побежал вверх по ступенькам. Дойдя до квартиры священника, замедлил шаги. Что же со мной происходит? Я таращился на фанерную дверь и думал о техасских болотах к юго-западу от Хьюстона. Человек может затеряться в этих болотах на годы, и попробуй его найти. Похоже, дела мои плохи, если меня потянуло в эти суровые края.
Преподобный Таун лежал навзничь на кушетке. Брюки спущены до щиколоток, а боксерские шорты – ниже колен. Его член еще был в состоянии полуэрекции, и я подумал: «Какой же он у него маленький». Обычно баптистский священник всем представляется настоящим мужчиной, но я видел мальчиков, оснащенных лучше, чем он.
И еще одна странность. У большинства негров кожа в половых частях темнее, чем все тело, а у него было не так Странное генетическое отклонение.
Кровь на его белой рубашке и застывшее выражение лица не оставляли сомнений – он мертв. Я хотел подойти к нему чтобы убедиться в этом, но на моем пути оказалась женщина, согнувшаяся в три погибели. Она сидела на корточках у его ног. На затылке у нее тоже была кровь.
Все было в полном порядке, если не считать двух трупов. Современная квартира без перегородок, разделяющих комнаты. Слева – кухня, обшитая сосновыми панелями, с электрической плитой. Окно кухни выходило на фасад церкви. Направо – спальня, чистая и опрятная. На задней стене развешаны африканские маски, щиты и декоративные ткани. У изножья кровати сложено ярко-красное одеяло. Пол в середине квартиры, застеленный белым ковром, чуть ниже, чем в соседних комнатах.
Мертвец лежал, откинувшись на кушетку, обитую белой кожей. Пустой взгляд устремлен на модерновый камин, прикрытый золоченым экраном.
Все чисто и прибрано, только в углу возле двери лужа блевотины. Убийца, похоже, съел за обедом шинкованную капусту и кусок мяса. И изрядно выпил. Из угла сильно несло алкоголем.
Выглянув из окна кухни, я увидел ступеньки, где стоял минут пятнадцать тому назад, и вспомнил тот странный треск и звук, похожий на вздох. А что, если это были выстрелы из малокалиберного пистолета? Вполне может быть.
Я вернулся к любовникам, если их можно было так назвать. Все это больше походило на то, чем мы занимались, будучи солдатами в Европе, когда у нас не было ни свободного времени, ни денег. Ее одежда в полном порядке, даже туфли не сняла. Это была та самая молодая женщина, которую я недавно встретил в подвале.
Потом я подумал, кто, интересно, будет расследовать это дело. Магнолия-стрит совсем рядом.
В это время в комнату вошел Хаим.
– Что случилось? – пробормотал он.
– Они убиты.
– Кем?
– Я не знаю. Винона мчалась вниз, вопя, что их убили.
– Это она их убила?
– Вы не позвоните в полицию, Хаим?
– Где? – спросил он. Хорошо еще не поинтересовался зачем.
Я указал на телефон и огляделся, пока он набирал номер. Когда он поговорил с полицейским диспетчером, я спросил, не видел ли он чего-нибудь необычного в подвале, не было ли кого-нибудь, кроме меня. Он припомнил, что встретил только одного из молодых дьяконов, Роберта Уильямса, но это было еще утром.
Полицейские в форме явились минут через десять. Они разлучили нас с Хаимом и начали допрос.
Винону отвели наверх. Она сидела на полу у дверей квартиры и бормотала что-то про кровь.
Полицейский спросил, была ли Винона знакома со священником. Я сказал, что ничего не знаю об их отношениях. Но он мне не поверил.
– Значит, не знаете? Тогда откуда вам известно ее имя?
– Я с ней здороваюсь. Она член церковного совета. Конечно, она знакома со священником, но я понятия не имею об их личных отношениях.
– Как долго она находилась наверху вместе с ним?
Я пожал плечами.
Он принялся шагать по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Толстяк с красным лицом и ярко-синими глазами был выше меня ростом и имел скверную привычку разговаривать с самим собой.
– Он знает ее имя, – проговорил он. – А потом строит из себя дурачка.
– Я был в подвале, – вставил я, но он не слушал.
– Что-то тут не так, – продолжал он. – Что-то не так Вы знаете, где она живет?
– Нет.
Он снова начал шагать по комнате.
– Парень дурачит нас, он чего-то скрывает. Определенно что-то скрывает.
Мне говорили, в болотах Техаса до сих пор встречаются крокодилы. Пожалуй, сейчас я предпочел бы иметь дело с одним из них.
– Файн, – окликнул кто-то от двери.
Сумасшедший полицейский оглянулся. На пороге стоял Эндрю Риди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Конечно. Я просил управляющего оставить ее в покое. Но он был непреклонен.
– Мы все в ловушке, мистер Роулинз. Не можешь заплатить за квартиру, остается только умереть.
– Это не так, – сказал я.
Глаза Ширли вспыхнули, и она улыбнулась мне.
– Нет, мистер Роулинз, в этом все зло.
Она заявила это так твердо и убедительно, что мне не имело смысла продолжать. Пока она говорила, я не отрывая глаз смотрел на ее нежные белые руки. Я мог даже различить тончайшие голубые вены, пульсирующие под белой кожей.
– Спускайтесь вниз, когда будете готовы, – сказала она. – Вас ждет завтрак.
И словно по мановению ее волшебной палочки, я внезапно почуял аромат кофе и бекона.
* * *
Она сидела за столиком кленового дерева в алькове с окном, глядящим в зеленый задний дворик. Прямо перед окном росло мандариновое дерево, сплошь усыпанное белыми цветами. Над ними жужжали дюжины пчел.
– Садитесь, пожалуйста.
Ширли приподнялась и коснулась моей руки чуть выше локтя. Это был дружеский жест, и меня кольнуло чувство вины.
– Спасибо, – сказал я.
– Кофе? – спросила Ширли, отводя глаза.
– С восторгом, – ответил я, стараясь вложить в эти слова всю страсть, на которую был способен, несмотря на похмелье.
Девушка налила мне кофе. У нее были длинные, красивые руки, а кожа белая, как песчаные пляжи в Мексике. В те дни светлокожие женщины меня просто завораживали. На Юге вы могли поплатиться жизнью, стоило лишь взглянуть на белую женщину. Но все, что так дорого стоит, таит в себе невероятное очарование.
– Перед началом войны отец отправил меня из Польши в коробке.
– Ваш отец – очень умный человек.
– Он предчувствовал приход нацистов.
Ширли выглядела сейчас совсем как девочка. Мне нестерпимо хотелось ее поцеловать, но я держал себя в руках.
– Вот почему мой отец работает с вами, мистер Роулинз. Ему понятны ваши чувства: беды, которые он испытал в Польше, сродни тем, что вы испытываете здесь. – В глазах у Ширли задрожали слезы.
Я вдруг вспомнил, зачем здесь оказался, и поджаренный хлебец застрял у меня в горле.
– Ваш отец – хороший человек, – сказал я совершенно искренне. – Он хочет, чтобы нам стало хотя бы немного лучше.
– Но он должен подумать и о себе хоть чуть-чуть, – выпалила она. – А не заниматься делами, которые отдаляют его от семьи. Он стареет, понимаете, и нельзя требовать от него слишком многого.
– Да, пожалуй, он слишком много времени уделяет благотворительной деятельности.
– И ведь никто о нем не заботится. Что будет, если в его дом нагрянут казаки? Разве кто-нибудь встанет на его защиту?
При виде ее слез я и сам готов был расплакаться. С прошлой ночи ничто не изменилось. Я по-прежнему олицетворял предательство и зло.
Ширли встала и вышла, вернее, выбежала в кухню.
* * *
– Может быть, вы хотите еще чего-нибудь, мистер Роулинз? – спросила Ширли, когда вернулась. Глаза у нее были красными от слез.
– Нет, спасибо, – ответил я. – Который час?
– Почти двенадцать.
– Черт побери. Я должен поехать к вашему отцу, а не то он начнет беспокоиться.
Ширли улыбнулась:
– Я вас отвезу.
У нее была милая, доверчивая улыбка, заставившая меня содрогнуться. Ведь мое спасение можно было оплатить ценой жизни ее отца.
* * *
– Вы все молчите, – заметила Ширли, ведя машину.
– Я задумался.
– О чем?
– О вашем преимуществе передо мной.
– Что вы говорите?
Я наклонился к ней и прошептал:
– Вы имели возможность высказать свое мнение о моей груди, а другая сторона до сих пор этой возможности не получила.
Она сделала вид, что дорога занимает ее прежде всего, и на лице ее появился милый румянец.
– Прошу прощения, – сказал я. – Мне всегда нравилось флиртовать с хорошенькими девушками.
– Это несколько выходит за рамки флирта.
– Все зависит от того, где вы родились. У нас это обычный комплимент обожателя.
Чистейшая ложь, но откуда ей было знать.
– Я не привыкла слышать от мужчин подобные вещи.
– Я уже попросил прощения.
Ширли высадила меня у церкви. Я пожал ей руку, задержав ее в своей дольше, чем следовало. Но она улыбнулась и все еще продолжала улыбаться, когда отъехала.
Я смотрел вслед маленькому «студебеккеру». И тут заметил напротив церкви темный «бьюик», в котором сидела знакомая мне парочка в темных костюмах, будто торговцы в обеденный перерыв.
Глава 22
В будни церковь Первого африканского баптиста казалась пустой. Иисус висел над входом, но когда прихожане не толпились на ступеньках, выглядел скорее как орнамент. Я всегда останавливался, чтобы взглянуть на него. Мне была понятна идея муки и смерти от рук других людей – большинство цветных это понимали. Как ни ужасна смерть Поинсеттии, она была далеко не первой из всех повешенных, которых я видел.
Я видел, как людей линчевали, сжигали, расстреливали и забрасывали камнями. Видел, как Джессапа Ховарда повесили только за то, что он взглянул на белую женщину. Видел двух братьев, которых линчевали. Их повесили на одной веревке. И вся их вина заключалась в том, что они пожаловались на то, что их обсчитывают в соседней лавке. Когда их вешали, братья разодрали в судорогах свои рубашки и исцарапали друг друга.
Не отсюда ли глубокие чувства, которые черные испытывают к Иисусу, не от понимания ли его тяжкой участи? Он был невиновен, и его распяли на кресте. Он поднял голову, чтобы сказать правду, и его убили.
Смотря на него, я подсознательно услышал какой-то странный звук. То ли треск зажженной спички, то ли вздох дерева во время бури.
Хаим был в подвале. Склонившись над ящиком с одеждой, он держал перед собой старое платье в блестках.
– Выглядит неплохо, – сказал я.
– Правда, Изи? Может быть, миссис Кантелла сможет найти себе нового мужа? – И он заговорщически улыбнулся.
– Вряд ли он будет лучше тех девяти, которых она уже имела.
Мы посмеялись. Потом я включился в работу. Мы перекладывали одежду из одного ящика в другой, английскими булавками прикрепляли к ней восьмиугольные ярлычки. Простая одежда шла у нас за доллар. За что-нибудь получше мы назначали доллар и семьдесят пять центов. Все брюки оценивались в семьдесят пять центов, а шляпы и носовые платки – в четверть доллара.
Некоторое время спустя Хаим сказал мне:
– Ширли – хорошая девочка.
Я кивнул:
– Я тоже так думаю. Какой великодушной должна быть женщина, чтобы приютить пьяного бродягу, совсем ей незнакомого.
– Время от времени человек нуждается в выпивке.
– Да уж, я-то с этим абсолютно согласен.
– Вы хороший человек, Изи. Я рад, что вы побывали в доме моей дочери.
Мы несколько минут молча передвигали ящики.
Я только было серьезно задумался о том, как бы избавиться от тюрьмы, не навлекая на Хаима неприятностей, и тут вдруг кто-то дико завопил. Крик доносился издалека и был полон ужаса.
Мы с Хаимом переглянулись, и я поспешил к лестнице. Я почти добрался до второго этажа, когда увидел мчащуюся мне навстречу Винону Фитцпатрик. Ее руки были широко расставлены, и я не смог от нее увернуться. Она рыдала и громко вопила, на одной ноге у нее не было туфли.
– Винона! – закричал я. – Винона!
– Кровь и смерть, – простонала она и упала в мои объятия.
Винона весила по меньшей мере фунтов двести. Я изо всех сил старался удержаться на ногах, и в конце концов мы остановились на первом этаже.
– Они мертвы, – едва выговорила она.
– Кто?
– Смерть, кровь, – бормотала она.
Хаим позаботится о ней, решил я, и побежал вверх по ступенькам. Дойдя до квартиры священника, замедлил шаги. Что же со мной происходит? Я таращился на фанерную дверь и думал о техасских болотах к юго-западу от Хьюстона. Человек может затеряться в этих болотах на годы, и попробуй его найти. Похоже, дела мои плохи, если меня потянуло в эти суровые края.
Преподобный Таун лежал навзничь на кушетке. Брюки спущены до щиколоток, а боксерские шорты – ниже колен. Его член еще был в состоянии полуэрекции, и я подумал: «Какой же он у него маленький». Обычно баптистский священник всем представляется настоящим мужчиной, но я видел мальчиков, оснащенных лучше, чем он.
И еще одна странность. У большинства негров кожа в половых частях темнее, чем все тело, а у него было не так Странное генетическое отклонение.
Кровь на его белой рубашке и застывшее выражение лица не оставляли сомнений – он мертв. Я хотел подойти к нему чтобы убедиться в этом, но на моем пути оказалась женщина, согнувшаяся в три погибели. Она сидела на корточках у его ног. На затылке у нее тоже была кровь.
Все было в полном порядке, если не считать двух трупов. Современная квартира без перегородок, разделяющих комнаты. Слева – кухня, обшитая сосновыми панелями, с электрической плитой. Окно кухни выходило на фасад церкви. Направо – спальня, чистая и опрятная. На задней стене развешаны африканские маски, щиты и декоративные ткани. У изножья кровати сложено ярко-красное одеяло. Пол в середине квартиры, застеленный белым ковром, чуть ниже, чем в соседних комнатах.
Мертвец лежал, откинувшись на кушетку, обитую белой кожей. Пустой взгляд устремлен на модерновый камин, прикрытый золоченым экраном.
Все чисто и прибрано, только в углу возле двери лужа блевотины. Убийца, похоже, съел за обедом шинкованную капусту и кусок мяса. И изрядно выпил. Из угла сильно несло алкоголем.
Выглянув из окна кухни, я увидел ступеньки, где стоял минут пятнадцать тому назад, и вспомнил тот странный треск и звук, похожий на вздох. А что, если это были выстрелы из малокалиберного пистолета? Вполне может быть.
Я вернулся к любовникам, если их можно было так назвать. Все это больше походило на то, чем мы занимались, будучи солдатами в Европе, когда у нас не было ни свободного времени, ни денег. Ее одежда в полном порядке, даже туфли не сняла. Это была та самая молодая женщина, которую я недавно встретил в подвале.
Потом я подумал, кто, интересно, будет расследовать это дело. Магнолия-стрит совсем рядом.
В это время в комнату вошел Хаим.
– Что случилось? – пробормотал он.
– Они убиты.
– Кем?
– Я не знаю. Винона мчалась вниз, вопя, что их убили.
– Это она их убила?
– Вы не позвоните в полицию, Хаим?
– Где? – спросил он. Хорошо еще не поинтересовался зачем.
Я указал на телефон и огляделся, пока он набирал номер. Когда он поговорил с полицейским диспетчером, я спросил, не видел ли он чего-нибудь необычного в подвале, не было ли кого-нибудь, кроме меня. Он припомнил, что встретил только одного из молодых дьяконов, Роберта Уильямса, но это было еще утром.
Полицейские в форме явились минут через десять. Они разлучили нас с Хаимом и начали допрос.
Винону отвели наверх. Она сидела на полу у дверей квартиры и бормотала что-то про кровь.
Полицейский спросил, была ли Винона знакома со священником. Я сказал, что ничего не знаю об их отношениях. Но он мне не поверил.
– Значит, не знаете? Тогда откуда вам известно ее имя?
– Я с ней здороваюсь. Она член церковного совета. Конечно, она знакома со священником, но я понятия не имею об их личных отношениях.
– Как долго она находилась наверху вместе с ним?
Я пожал плечами.
Он принялся шагать по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Толстяк с красным лицом и ярко-синими глазами был выше меня ростом и имел скверную привычку разговаривать с самим собой.
– Он знает ее имя, – проговорил он. – А потом строит из себя дурачка.
– Я был в подвале, – вставил я, но он не слушал.
– Что-то тут не так, – продолжал он. – Что-то не так Вы знаете, где она живет?
– Нет.
Он снова начал шагать по комнате.
– Парень дурачит нас, он чего-то скрывает. Определенно что-то скрывает.
Мне говорили, в болотах Техаса до сих пор встречаются крокодилы. Пожалуй, сейчас я предпочел бы иметь дело с одним из них.
– Файн, – окликнул кто-то от двери.
Сумасшедший полицейский оглянулся. На пороге стоял Эндрю Риди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33